Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка - Лагутски Джон (читать книги полные TXT, FB2) 📗
В кабинете дежурного врача оказалось очень уютно. Комната утопала в коврах. На подоконниках пышным цветом цвели растения в горшках. Имелся и телевизор, который женщина-врач как раз смотрела.
“Она была настроена очень враждебно. Я сразу поняла, что ее придется долго уламывать пропустить нас к Ване. Зачем вы приехали, в лоб спросила она.
Опять мне пришлось произносить целую речь. Мы с Ваней давно знакомы по дому ребенка, говорила я, и успели подружиться. “Одно дело там, другое — здесь*, — отрезала она. Тогда я сказала, что навестить мальчика меня просила главный врач дома ребенка. И добавила, что приготовила Ване подарок. В ее глазах вспыхнул алчный интерес. Она стала выпытывать, что именно я привезла.
И тут же сказала, — продолжает Сэра, — что к Ване нельзя, так как в интернате карантин. По взглядам, которые она бросала санитарке, я догадалась, что она просто врет. Но я не отступала, и в конце концов она сдалась. Только предупредила санитарку: “Не пускай их в детскую палату. И одних не оставляй”.
Они опять поднялись на пятый этаж, и санитарка отперла металлическую дверь. За ней тянулся коридор, заканчивавшийся еще одной дверью, тоже, разумеется, закрытой. Санитарка повернула ключ в замке, и Сэра с Вив застыли на пороге, оглушенные представшим их взору кошмарным зрелищем. Голые дети лежали на клеенчатых матрасах, в кроватях за высокими железными решетками — ни дать ни взять звери в клетках. Они лежали в лужах мочи, на своих экскрементах. Некоторые были в самодельных смирительных рубашках.
Сэра вспоминает: “У меня перехватило дыхание, когда я узнала некоторых малышей из тех домов ребенка, что я посещала. В кроватке возле самой двери лежал Дима из дома ребенка № 17. Он тоже узнал меня и пополз ко мне по мокрому матрасу. Нормальный с виду малыш, который запрыгал в угловой кроватке, тоже показался мне знакомым. Это был Алеша из дома ребенка № 4”.
Сэра высматривала Ваню, но, прежде чем она нашла его, санитарка выставила ее из палаты и закрыла дверь.
Женщин привели в комнатку для свиданий, и Вив прошептала Сэре на ухо:
— Они прекрасно знают, что творят беззакония, поэтому не хотят пускать свидетелей.
Ваню принес подросток. На ребенка нацепили какие-то несуразные вылинявшие одежки: рубашку в черно-зеленую клетку из грубой ткани и мешковатые пижамные штаны. Дополняла картину нелепая фиолетовая кофта.
Как обычно, первым делом Ваня сообщил самое главное.
— Я хочу спать, — едва слышно проговорил он. Видно было, что он изо всех сил старается одолеть воздействие сильных седативных препаратов. Сидеть он был не в состоянии и, как старичок, привалился к спинке стула.
Сэра показала ему фотографию Андрея и спросила, кто это. Сначала Ваня ответил, что это он сам, потом чуть подумал и сказал:
— Андрей.
Они не пробыли вместе и трех минут, когда пришла воспитательница — проверить, все ли в порядке. Сэра спросила, есть ли у детей игрушки. Конечно, ответила та, целая игровая комната. Ваня повернул голову и наградил воспитательницу взглядом, который был понятен без слов:
— “Ну и вранье”.
Воспитательница дала им еще пять минут.
“Мы были намерены еще раз осмотреть комнату, в которой, как мы поняли, Ваня проводил двадцать четыре часа в сутки. Мы вошли, и Дима опять пополз ко мне через лужу на матрасе. Я протянула к нему руку, но меня грубо одернули. Когда я отдавала Ваню воспитательнице, он прошептал мне на ухо:
— Я буду думать о тебе”.
Подростки хотели проводить Сэру и Вив до выхода, но воспитательница не разрешила. Она лишь махнула рукой в сторону лестницы и потащила подростков обратно в отделение.
Уже выйдя на крыльцо, Сэра и Вив с удивлением услышали голоса, доносившиеся из окна. Лиц за решеткой видно не было, но они заметили махавшие им на прощание руки. Подростки кричали:
— Пожалуйста, приезжайте еще! Приезжайте завтра. Завтра у нас будет лучше. Приезжайте, пожалуйста!
До автомобиля женщины добирались в состоянии шока.
Вив пыталась осмыслить увиденное:
— В домах ребенка воспитательницы похожи на смотрительниц в зоопарке. А здешние просто тюремщицы. И что-то уж очень быстро нас выпихнули. Как будто мы навещали арестанта.
— Особо опасного арестанта — убийцу. — Некоторое время они молча ехали по полю. — Самое ужасное, что эта психушка стоит в стороне, подальше от любопытных глаз. Раньше нацисты так же строили концентрационные лагеря. И людям легко было говорить, что они понятия не имели о творившихся там ужасах.
— Сэра, мир должен узнать об этих детях.
— Согласна. Но с чего начать?
— У тебя муж журналист. Пусть напишет статью.
— Боже мой, да разве я его не просила? Тысячу раз! А он знай твердит, что это ни для кого не секрет. Газета ждет от него совсем других статей — о возвращении к власти коммунистов.
— А ты расскажи ему, что мы сегодня видели. Может, он и сам сюда прокатится?
Сэра и Вив добрались до городского центра. Плакаты на всех углах сулили людям счастливое будущее, если они проголосуют за переизбрание Ельцина. Сэра ясно видела, что за обещаниями свободы и благополучия не стоит ничего, кроме пустоты. Обыкновенный обман. Для бедных и обездоленных в стране ничего не изменилось, зато власти предержащие богатели с каждым днем. Как может общество называть себя свободным, если оно без всякой причины посадило под замок тысячи своих детей?
У Сэры оставалось еще одно дело. Она попросила Вив высадить ее возле дома ребенка № 10. В первый раз она не боялась, что ее выгонят. Адель послала ее с заданием, и теперь она приехала отчитаться. К своему удивлению, во дворе под липой Сэра увидела два манежа с так называемыми безнадежными детьми. Это был один из редчайших случаев, когда их вынесли во двор глотнуть свежего воздуха. Малыши с призрачно-белыми личиками лежали неподвижно, точно так же, как в помещении, только моргали от яркого света. Словно ночные существа, неожиданно оказавшиеся на солнце. Три малыша сидели в ходунках. На сей раз их не привязали к манежу, но двигаться они все равно не могли, потому что колеса застревали в траве.
Адель суетилась возле манежа, одна стенка которого порвалась, и затягивала дыру старой веревкой.
Сэра приблизилась. и Адель поглядела на нее снизу вверх.
— Я только что видела Ваню, — вырвалось у Сэры, которая даже не поздоровалась с Аделью.
— Вот спасибо, вот спасибо. Как он там?
Адель сцепила руки в знак благодарности за то, что ее желание было выполнено.
— Вы были правы, Адель. Это ужасное место. Даже хуже. И я не понимаю, как Ваня оказался там.
Откуда-то появились воспитательницы, которые тоже хотели услышать новости.
— Это концентрационный лагерь. Других слов для этого кошмара у меня нет.
Воспитательницы затаили дыхание от смелости Сэры, произнесшей запретные слова. Адель закрыла глаза, словно желая отстраниться от услышанного.
— Я не понимаю, — продолжала Сэра, не выбирая слов, — почему вы посылаете своих детей в такие заведения?
Адель словно язык прикусила. И тут заговорила одна из воспитательниц:
— Это не мы. Над нами Министерство здравоохранения. А эти заведения подчиняются другому министерству — Министерству социального обеспечения. Они решают, куда отправлять детей.
— Но вам же известны условия в этих интернатах?
— Нет. Мы там никогда не были. Когда дети нас покидают, мы больше с ними не видимся.
Адель пробормотала что-то нечленораздельное и ушла в дом. Разбрелись кто куда и воспитательницы.
Сэра осталась одна. Этот короткий диалог прояснил для Сэры то, чего она не могла понять несколько месяцев. Для нее было загадкой, почему воспитательницы в доме ребенка совершенно не интересуются будущим детей. Почему никто не вспоминает о советах доктора Свангера. Почему они не учат детей говорить и ходить. Почему не добиваются самых простых операций. Почему Ване не исправили зрение.
“В тот момент мне открылась истина. Воспитательницы не чувствовали ответственности за судьбу малышей, дома ребенка были перевалочным пунктом, откуда детей переводили неизвестно куда. Может, эти женщины и подозревали, что детям там будет еще хуже, но они не хотели об этом задумываться. Они не могли позволить себе установить эмоциональную связь с ребенком хотя бы из чувства самосохранения. Зачем привязываться к детям, с которыми все равно придется расстаться? дом ребенка представлял собой нечто вроде склада, куда детей помещали на время, до оформления документов, после чего их распределяли по указанным адресам.
