Суть дела - Грин Грэм (читать книги полностью txt) 📗
По ступенькам веранды поднялся врач.
— А-а, Скоби, — произнес он голосом таким же усталым, как его плечи. — Вышли подышать ночным воздухом? В здешних местах это не очень-то рекомендуется.
— Как они? — спросил Скоби.
— Я думаю, будет еще только два смертельных исхода. Может быть, один.
— А как девочка?
— Не доживет до утра, — отрывисто произнес врач.
— Она в сознании?
— Не совсем. Иногда зовет отца: наверно, ей кажется, будто она все еще в шлюпке. От нее скрывали правду, говорили, что родители в другой лодке. Сами-то они знали, кто погиб, — у них была между лодками сигнализация.
— А вас она не принимает за отца?
— Нет, борода мешает.
— Как учительница? — спросил Скоби.
— Мисс Малкот? Она поправится. Я дал ей большую дозу снотворного, теперь проспит до утра. Это все, что ей нужно, и еще сознание, что она не сидит на месте, а куда-то едет. Не найдется ли у вас места в полицейском грузовике? Надо бы ее увезти отсюда.
— Там едва уместимся Дрюс и я со слугами и вещами. Мы вам вышлем санитарную машину, как только приедем. Как «ходячие»?
— Они выживут.
— А мальчик и старуха?
— Тоже.
— Чей это мальчик?
— Учился в Англии. В начальной школе. Родители — в Южной Африке, они думали, что с ними он будет в безопасности.
— Ну а та молодая женщина… с альбомом для марок? — как-то нехотя спросил Скоби.
Ему почему-то запомнилось не ее лицо, а альбом для марок да еще обручальное кольцо, болтавшееся на пальце, как если б ребенок, играя, надел мамино кольцо.
— Не знаю, — сказал врач. — Если она протянет до утра… быть может…
— Вы ведь сами еле держитесь на ногах! Зайдите, выпейте стаканчик.
— Да. Я вовсе не хочу, чтобы меня съели москиты.
Доктор открыл дверь, а тем временем москит впился Скоби в шею. Он даже не отмахнулся. Медленно, нерешительно он побрел туда, откуда только что пришел доктор, — вниз по ступенькам на неровную скалистую дорожку. Под ногами осыпались камешки. Он вспомнил Пембертона. Как глупо ждать счастья в мире, где так много горя. Свою потребность в счастье он узрел до минимума: фотографии убраны в ящик, мертвые вычеркнуты из памяти; вместо украшений на стене — ремень для правки бритвы и пара ржавых наручников; и все равно, думал он, у человека остаются глаза, которые видят, и уши, которые слышат. Покажите мне счастливого человека, и я покажу вам либо самовлюбленность, эгоизм и злобу, либо полнейшую духовную слепоту.
У дома для приезжих он остановился. В окнах горел свет, создавая удивительное ощущение покоя, если, конечно, не знать, что происходит внутри; вот так и звезды в эту ясную ночь создавали ощущение полнейшей отрешенности, безмятежности и свободы. Если бы мы все знали досконально, подумал он, мы бы, верно, испытывали жалость даже к планетам. Если дойти до того, что зовут самою сутью дела…
— Это вы, майор Скоби? — Его окликнула жена миссионера. Она была в белом, словно сиделка, ее волосы чугунно-серого цвета были зачесаны назад уступами, как выветрившиеся холмы. — Пришли полюбопытствовать? — вызывающе спросила она.
— Да, — сказал он.
Он не нашелся, что ответить: не мог же он описать миссис Боулс свою тревогу, навязчивые мысли, отчаянное чувство бессилия, ответственности и сострадания.
— Войдите, — сказала миссис Боулс, и он последовал за ней послушно, как ребенок.
В доме было три комнаты. В первой поместили ходячих больных; приняв большие дозы снотворного, они мирно спали, как после хорошей прогулки. Во второй комнате лежали те, кто подавал надежду на благополучный исход. В третьей, совсем маленькой, стояло только две койки, разделенные ширмой: тут были шестилетняя девочка с потрескавшимися губами и молодая женщина — она лежала на спине без сознания, все еще судорожно сжимая альбом для марок. В блюдце стояла свеча, она отбрасывала слабую тень на пол между кроватями.
— Если хотите помочь, — сказала миссис Боулс, — побудьте тут немножко. Мне надо сходить в аптеку.
— В аптеку?
— Она же кухня. Приходится приспосабливаться.
Скоби стало зябко и как-то не по себе. По спине пробежали мурашки.
— А я не могу пойти вместо вас? — спросил он.
— Вы шутите! — сказала миссис Боулс. — Разве вы умеете приготовлять лекарства? Я уйду всего на несколько минут. Позовите меня, если у ребенка начнется агония.
Если бы она дала ему опомниться, он придумал бы какую-нибудь отговорку, но она тут же ушла, и он тяжело опустился на стул. Взглянув на девочку, он увидел у нее на голове белое покрывало для первого причастия: это была игра теней на подушке и игра его воображения. Он отвел глаза и опустил голову на руки. Он был тогда в Африке и не видел, как умер его ребенок. Он всегда благодарил бога за то, что избежал этого испытания. Но, кажется, в жизни ничего не удается избежать. Если хочешь быть человеком, надо испить чашу до дна. Пусть сегодня она тебя миновала, — завтра ты сам трусливо ее избежал — все равно, тебе непременно поднесут ее в третий раз. И он помолился, все еще закрывая ладонями лицо: "Боже, не дай ничему случиться, пока не придет миссис Боулс. Он слышал дыхание ребенка, тяжелое, неровное, словно тот нес в гору непосильную ношу; мучительно было сознавать, что ты не можешь снять с него это бремя. Он подумал все, у кого есть дети, обречены чувствовать такие муки непрестанно, а я не могу вынести их даже несколько минут Родители ежечасно дрожат за жизнь своих детей. «Защити ее, отче. Ниспошли ей покой». Дыхание прервалось, стихло и опять возобновилось с мучительным усилием. Между пальцами ему было видно, как лицо ребенка искажается от натуги, словно лицо грузчика. «Отче, ниспошли ей покой, — молил он. — Лиши меня покоя навеки, но ей даруй покой». На ладонях у него выступил пот.
— Папа…
Он услышал, как слабый, прерывающийся голосок повторил «папа», и, отведя руки, встретил взгляд голубых воспаленных глаз. Он с ужасом подумал: вот оно, то, чего я, казалось, избежал. Он хотел позвать миссис Боулс, но у него отнялся язык. Грудь ребенка вздымалась, ловя воздух, чтобы повторить короткое слово «папа». Он нагнулся над кроватью и сказал:
— Да, детка. Помолчи, я здесь, с тобой.
Свеча отбросила на одеяло тень его сжатого кулака, и та привлекла взгляд девочки. Ей стало смешно, но она только скорчилась и не смогла рассмеяться. Скоби поспешно убрал руку.
— Спи, детка, — сказал он, — тебе ведь хочется спать. Спи. — В памяти возникло воспоминание, которое он, казалось, глубоко похоронил; Скоби вынул носовой платок, свернул его, и на подушку упала тень зайчика. — Вот тебе зайчик, он заснет с тобой. Он побудет с тобой, пока ты спишь. Спи. — Пот градом катился у него по лицу и оставлял во рту вкус соли, вкус слез. — Спи.
Заяц шевелил и шевелил ушами: вверх — вниз, вверх — вниз.
Вдруг Скоби услышал за спиной негромкий голос миссис Боулс.
— Перестаньте, — отрывисто сказала она. — Ребенок умер.
Утром он сообщил врачу, что останется до прихода санитарных машин; он уступает мисс Малкот свое место в полицейском грузовике. Ей лучше поскорее уехать — смерть ребенка снова выбила ее из колеи, а разве можно поручиться, что не умрет кто-нибудь еще? Ребенка похоронили на другое утро, положив его в единственный гроб, который удалось достать. Гроб был рассчитан на взрослого человека, но в этом климате медлить было нельзя. Скоби не пошел на похороны; погребальную службу отслужил мистер Боулс, присутствовали супруги Перро, Уилсон и два-три почтовых курьера; врач был занят своими больными. Скоби захотелось уйти подальше, он быстро зашагал по рисовым полям, поговорил с агрономом об оросительных работах, потом, исчерпав эту тему, зашел в лавку и сел там в темноте, дожидаясь Уилсона, окруженный консервными банками с маслом, супами, печеньем, молоком, картофелем, шоколадом. Но Уилсон не появлялся: видно, их всех доконали похороны и они зашли выпить к окружному комиссару. Скоби отправился на пристань и стал смотреть, как идут к океану парусные лодки. Раз он поймал себя на том, что говорит кому-то вслух:
