Детство в девяностых (СИ) - Стилл Оливия (е книги .TXT) 📗
— Ф-фу… Ну, чего вы пришли… Вечер только начался… — бормотала она уже заплетающимся языком.
— Домой, я сказал! — возвысил голос отец.
— Ладно, ладно… жандармерия! Прямо расслабиться не дадут…
На улице маме стало плохо. Даша, плача, смотрела на неё. Когда маму на мгновение отпустило, она подняла на дочь мутные, как у омуля, глаза, под которыми легли черные пятна от потёкшей туши.
— Прости меня, Даш… Я испортила тебе праздник…
И отключилась.
Глава 47
Это был, пожалуй, самый худший Новый год в Дашиной жизни.
Родители, впрочем, так и не спросили у неё дневника в тот вечер — им было не до этого. Еле-еле отойдя от «сабантуя» на следующий день, мама говорила папе:
— Мне было так плохо, что я чуть кони не двинула. Определённо, они что-то подмешали мне в стакан. Ермошкина, сука, спит и видит, как бы меня с должности сковырнуть…
— Мама, опять?! — разозлилась Даша.
— Что «опять»? — раздражённо отмахнулась Галина, — Не встревай, когда взрослые разговаривают! Лучше дневник свой покажи на подпись.
При слове «дневник» Дашу аж в жар бросило. Покраснев, как рак, она вскочила со стула и направилась к двери.
— Нам дневники не выдали… Сказали, после каникул…
— Бардак! — фыркнула мать, — И в школах чёрти что творится… Дожили…
Вечером в нанун Нового года к ним пришла в гости баба Зоя, принесла банку икры и торт песочный «ленинградский» с розочками, Дашин любимый. Но не лез ей в глотку ни торт, ни бутерброды с икрой. Все видели её подавленное настроение, пытались развеселить, но Даше от этого становилось ещё тяжелее. Подвыпивший папа тормошил её, щекотал, она смеялась нервным смехом, а потом опять впадала в ступор.
По телевизору показывали шоу «Куклы», одна из которых была копия президента Ельцина, смешно пародируя его говор и повадки. Смешно, конечно, для взрослых.
— Помню, была прямая трансляция на Пасху, — вставила свои пять копеек баба Зоя, — Так Ельцин этот как хлопнет яйцом об стол! Тоже, президент — ни манер, ни воспитания… Позорище на всю страну! Деревенщина неотёсанная, оглобля — одно слово…
— Да, — сказал папа, — В стране, где смеются над правителем, по определению не может быть порядка…
В одиннадцать сели за стол провожать старый год. Начали говорить тосты. Даша не слышала их; она молча сидела, неподвижно уставившись на пламя свечи.
— А сейчас выпьем за Дарьюшку! — вдруг провозгласил папа, — Выпьем за нашу гордость! За тебя, доча, за твою светлую голову, чтобы в новом году ты радовала нас, как и прежде, своими успехами!
Этого Даша вынести уже не смогла. Слёзы ручьём хлынули у неё из глаз.
— Да что с тобой, дочура? — встревожилась мама.
Вот тут-то и надо было Даше во всём признаться, но стыд и страх помешали ей говорить правду.
— У меня живот болит, — соврала она и расплакалась окончательно.
Глава 48
Остаток каникул прошёл в тоске и тревожном ожидании дня, когда волей-неволей придётся раскрыть все карты. Что тогда будет, Даша и в страшном сне боялась себе представить. Но она решила стоять до конца.
В тот день Даша, придя из школы и разогрев себе на обед котлеты, достала из-за шкафа злополучный дневник, очистила от пыли и с замиранием сердца открыла его на четвертной странице. Тройки по всем предметам неприятно бросились ей в глаза, но она напряжённо усмехнулась и протянула руку за бритвой. Затаив дыхание, Даша склонилась над дневником и начала тихонько соскребать бритвой свои тройки.
Внезапно ей послышалось, будто в прихожей скрипнула половица. Даша вздрогнула и побледнела; бритва выпала у неё из рук.
— Ах, чёрт, мне померещилось, — выдохнула она и продолжала работу, стремаясь каждого звука и беспричинно вздрагивая.
Наконец, последняя тройка была уничтожена. Даша посмотрела на результат: вроде всё чисто, хорошо, а всё-таки видно, что соскребали. Видно даже невооружённым глазом. Что же делать теперь? Даша растерянно оглянулась по сторонам, и тут её взгляд упал на грязную сковородку в раковине.
— Эврика! — воскликнула Даша, вскочила и схватила сковородку с намерением замазать шероховатые места жиром от котлет. Она обмакнула в жире палец и припечатала его к тому месту, где была тройка по труду. И, естественно, тут же образовалось огромное жирное пятно…
Времени на раздумья не было. Родители должны были прийти с минуты на минуту, так что Даша схватила бритву и стала лихорадочно тереть ею жирное пятно. Она так увлеклась, что и не заметила, как дотёрла до дырки.
Даша так и обмерла. Теперь всё пропало! Учительница говорила когда-то, что дневник школьника — это такой же документ, как амбулаторная карта или свидетельство о рождении. А уж подделка документа и тем более его порча, думала Даша, преступление, сравнимое разве что с убийством или ограблением. Что ей теперь за это будет, Даша даже подумать боялась. Она тысячу раз пожалела о том, что не сказала родителям правду в самом начале, а всё это время хитрила, врала, изворачивалась.
«Уж лучше бы наказали меня тогда за эти тройки, — с тоской думала Даша, — Это уберегло бы меня от стольких непоправимых глупостей…»
Однако, родители, придя с работы, даже не спросили у дочери дневник. Не спросили они его и на следующий день, будто забыв об этом. Даша даже успокоилась: она вдруг вообразила, что родители теперь уже никогда не спросят у неё дневника.
Но вот как-то за ужином Даша что-то сильно раздурилась. Они с папой сидели друг против друга и гримасничали. И вдруг как гром среди ясного неба раздался голос матери:
— Даша, ну-ка покажи нам свой дневник.
Даша, высунувшая было язык, так и застыла на месте с этой гримасой. Она густо покраснела и, уткнув лицо в чашку, произнесла каким-то рвущимся и в то же время неестественно-безразличным голосом:
— А нам оценок никаких не проставили.
— Нет, ты всё-таки покажи, я хочу взглянуть, — настаивала мама.
Даша принесла дневник, предварительно заткнув дырку пальчиком. Открыла перед матерью четвертную страницу на одну секунду.
— Ну, видишь же, что нет никаких оценок!
— Нет, подожди… — мать вырвала дневник у неё из рук. Мельком взглянула и, увидев дырку, сразу же всё поняла.
Она яростно, испытующе, посмотрела на дочь. Даша инстинктивно вжала голову в плечи.
— Мразота! — скривилась мать, хлопнув её дневником по лицу.
Шквал ругани градом посыпался на Дашу. Она, скорчившись, сидела у батареи, словно нашкодивший котёнок, тихонько выла.
— До чего ты дошла! — кричала Галина, — Мало того, что ты круглая бестолочь, ты ещё и мошенница!..
— Мама, прости!.. Я никогда больше так не буду!
— Это не прощается!!!
— Ладно, Галь, — неожиданно вступился папа, — Хватит. Она и так уже себя наказала. Гораздо больше, чем ты думаешь…
Даша в изумлении подняла голову. А папа спокойно продолжал:
— Ложь всегда заводит в тупик того, кто врёт. Тот, кто врёт, сам себя наказывает и мучает…
— Ну прям! — отрезала Галина, — Таким всё с гуся вода. Так что и философия твоя глупая…
— Тебе виднее, Галь, — сказал папа и, взяв свою чашку, поспешно удалился.
Глава 49
Прошло несколько недель, и Даша с удивлением стала замечать, что в доме начали происходить какие-то странные вещи.
Во-первых, мама по какой-то непонятной причине вдруг перестала пилить папу и гнобить Дашу за тройки. Прекратились, к великому облегчению Даши, бесячие мамины рассказы про прораба и Ермошкину. Более того, она больше не брала домой сверхурочную работу, засиживаясь, как раньше, за ней за полночь — и, тем не менее, у них почему-то стало лучше с деньгами. Даша сделала это умозаключение, исходя из того, что в холодильнике то и дело начали появляться то пирожные, то торт, то банка икры, то гроздь больших спелых бананов. Правда, когда Даша приходила из школы домой, икра, как правило, была уже почата, а от торта всегда был отрезан кусок. Это было более чем странно, если учесть, что днём мама и папа обычно работали, и домой приходили только вечером, а баба-квартирантка уже давно съехала от них.
