Амнезиаскоп - Эриксон Стив (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
– Может быть, когда-нибудь ты напишешь еще книгу, – сказала она, направляясь к двери, – еще более пафосную, чем последняя.
И тогда она исчезла за дверью, и я сидел и пялился на дверь еще пять минут, только чтобы убедиться, что она не возвращается. Я проглотил остатки вина, собрал свои записи и поспешил в свою квартиру, где запер дверь, выключил верхний свет и в сиянии настольной лампы записал каждое слово, каждую подробность о ней, которую я мог вспомнить, все, что она сказала…
Мы назвали свой фильм «Белым шепотом», потому что это совсем ничего не значит, по крайней мере, насколько нам кажется.
– Вот только где, – спросила Вив как-то вечером, читая завершенный сценарий, – где, как ты считаешь, мы найдем актрису, у которой в клиторе кольцо в виде кошки? – Ее глаза подозрительно сузились. – Может, ты и вправду знаешь женщину, у которой в клиторе кольцо в виде кошки? И еще, – добавила она, пролистав несколько страниц, – женщины намного более прямолинейны.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда они разговаривают друг с другом. Женщина не скажет – «груди», она скажет – «сиськи».
– Ты уверена?
– Конечно, я уверена.
В голове я прокрутил свой разговор с Джаспер: а как она говорила – «груди» или «сиськи»? И в следующие несколько дней я переписывал сценарий, добиваясь большей откровенности, так что теперь Вив возразила, что сценарий слишком откровенен. «Ну подумай! Разве женщина так скажет?» Тогда я вновь переписал сценарий, вычеркнув некоторые строчки, и Вив пожаловалась, что теперь ему недостает чего-то еще, нужно что-то другое. Тогда я раздраженно предположил, что, может быть, Вив не знает, в чем нуждается сценарий, на что Вив ответила, что нечего так заводиться, и вообще она просто пыталась представить, что скажет директор телеканала, на что я предложил, что, может быть, тогда будет лучше, если директор телеканала напишет сценарий, и мы посмотрим, что он думает – как женщины говорят, «груди» или «сиськи», если, конечно, он считает, что женщинам вообще есть что сказать, на что Вив ответила, что директор телеканала – не он, а она. При этих словах у меня в голове должен был бы раздаться щелчок. И конечно же, когда мы пошли на телеканал встречаться с большой шишкой, кто сидел за столом, как не Вероника; лежащий рядом с ней волк Джо принялся выть в ту же секунду, как я вошел. Вероника схватила его за челюсти и завопила ему в горло: «Джо, потише там!»
– Привет, – сказала она, вновь посмотрев на меня.
– Привет, – ответил я, будучи слегка изумлен.
– Хм-м-м-м-м, – сказала Вив, переводя глаза с нее на меня.
Очевидно, Веронике удалась ее кампания по захвату лос-анджелесского эфира. Телестанция «Vs.» состояла из обугленной спутниковой тарелки, раскрывавшейся зонтиком над одинокой шахтой красного лифта, который спускался к подземной станции, излучавшей чувственную пропаганду на всю Америку двадцать четыре часа в сутки с пустыря на окраине Беверли-Хиллз. Несколько вечеров подряд Вив, Вероника и я устраивали пробы для «Белого шепота», в то время как лифт сгружал одну группу женщин за другой в темные коридоры телестанции, уставленные мерцающими экранами. Женщин собрал толстый кастинговый агент, который носил свою шелковую рубашку расстегнутой до заметного засоса на груди, прошедшего за время работы над картиной метаморфозы от красного до фиолетового к черному, как личинка насекомого; он настаивал на том, чтобы присутствовать при пробах и фотографировать актрис голыми – «для досье», как он объяснил. Среди них были застенчивые девочки из Мэриленда, выключавшие свет в собственных уборных, прежде чем раздеться, и прожженные профессионалки, скидывавшие одежду еще до того, как войти в дверь и в шоке узнать, что в фильме вообще-то есть диалоги и их попросят читать. Были женщины, которые соглашались раздеваться только при Вив и Веронике, что означало – я должен был покидать помещение, а были женщины, которые соглашались раздеваться только при мне, что значило – Вив и Веронике приходилось покидать помещение. Были женщины с обкорнанными волосами и скобками на зубах, казавшиеся в свои тридцать лет девственницами; была и неразлучная пара китайских лесбиянок, одна имела вид жесткий и опытный, вторая же – восемнадцатилетняя девчушка, еще по-детски пухлая. Вот этот херувим меня особенно восхитил. Ее глаза были абсолютно, по-юношески пусты, так и умоляя – оскверните меня. Весь остаток недели я ломал голову, пытаясь придумать, как бы мне ввернуть в фильм китайских лесбиянок.
Однако любые сентиментальные идеи, которые я мог питать о наблюдении за парадом голых женщин, быстро уступили место реальности. Резкий свет в подземных офисах телестанции напускал мертвенную бледность даже на самых хорошеньких, не говоря уж о сорокалетних, повидавших виды актрисах, извинявшихся за все свои родимые пятна, шрамы, пирсинги и жуткие следы особенно зверских кесаревых сечений. Зрелище ужасало не просто потому, что силикон в их лицах, конечностях и грудях затвердел до окаменения, но потому, что их тела ежесекундно транслировали панические сигналы, точно так же, как их глаза; нас с Вив передергивало от отвращения. Нет, правда, умоляли мы их, вы же прекрасно выглядите. Нам хотелось повести их всех в ресторан, и угостить коктейлями, и убедить, что они все еще восхитительны, что впереди у них долгие карьеры и множество актерских возможностей; просто наш фильм тут совершенно ни при чем. За сорок восемь часов в мире киноэротики распространилась весть: мы – сострадательные порнушники. Приходите к нам на пробы, и мы вас пожалеем.
Сперва мы нашли двух натурщиц на эпизодические роли. Пока одна актриса за другой проваливались, персонаж, который сначала виделся нам латиноамериканкой, стал негритянкой и наконец рыжей. На роль «стыдливой» натурщицы мы взяли высокую брюнетку с кроткими глазами оленихи, которая неслышно бормотала и закрывалась руками; как мы узнали позднее, эта «интравертка» была известна тем, что с радостью отсасывала у любого в Голливуде, лишь бы получить роль. Обе главные роли нам не давались. Мы предложили роль художницы девственнице со скобками на зубах, которая очень хорошо читала, даже если и потребовала, чтобы мы убрались за три или четыре квартала, прежде чем она разрешила Вив, и только Вив, узреть священное величие ее наготы. Тем вечером она отправилась в свою театральную группу, где остальные актрисы, любая из которых взялась бы за роль в две секунды, если бы ей дали шанс, с визгом заверили ее, что ни один истинный трагик, имеющий хоть каплю самоуважения, не мог бы и помыслить о том, чтобы играть в таком проекте; она второпях передумала и так и сообщила нам на следующее утро. За два дня до того, как должны были начаться съемки, я наконец уговорил Вив взять на эту роль молодую женщину по имени Эми Браун, которая прикатила в Лос-Анджелес из Теннесси всего пару лет назад, прямо перед Землетрясением. У Эми были вьющиеся черные волосы и маленький рот со слегка искривленными зубами, и она совсем не отвечала представлению об этом персонаже, которое сложилось у Вив. Но она была бодрой и собранной, и мне нравилось, как она опирается о стену, когда проговаривает свои реплики, – как девушка, которая хочет вести себя сурово, но подсознательно пытается ото всех спрятаться. Мне также нравилось то, как она раздевалась; она делала это сосредоточенно и нельзя сказать, чтобы небрежно. Может, больше всего меня впечатлило то, что ее звали Эми Браун, а не Алмазкой, не Звездочкой, не Снежинкой – ни одним из тех имен, которые мы слышали за последние несколько дней. Я подумал, что женщина, которая прожила в Лос-Анджелесе целых два года и все еще считает, что Эми Браун – отличное имя для будущей знаменитости, настолько уверена в себе как в личности, что эта уверенность, в сочетании с ее железной целеустремленностью, нам сейчас очень пригодится.
