Лев на лужайке - Липатов Виль Владимирович (книги хорошего качества TXT) 📗
Обратить трагедию в фарс, извлечь победу из поражения — этому Никита Ваганов был обучен своей недлинной жизнью, его чувство юмора было велико и целительно, позитивно и созидающе. Ожидая приговора, он, например, подумает, что лица у профессорского синклита похожи на точки с запятыми, а у главы синклита — на перевернутый вверх ногой вопрос. Это поможет ему с усмешкой встретить поток лжи, клятв, заверений, бесполезных пилюль и пудрения мозгов, и он скажет прямо в лица синклита: «Экие вы нескладные, граждане! Ну, отчего вы так боитесь смерти, если она рабочая скотинка?» Кроме всего, жизнь — это только и только будни. И смерть — будни… Знаете, как начиналась Хиросима? Прилетел самолет с нежным женским именем «Энола Гей» в честь матери командира корабля полковника Тибэтса и сбросил бомбу. С дурацким американским балагурством ее называли «тыквой», «штучкой», «крошкой» и «худышкой»… Моя смерть, моя предстоящая смерть — серые посредственные будни. Я даже не успею закричать.
Читатель, наверное, давным-давно заметил, как автор, обливаясь потом, старается вести повествование от третьего лица. Задумал даже такой примитивный трюк, чтобы воспоминание о жизни в Сибирске велось исключительно от третьего лица, а все остальное — от первого, но — увы! — мне это часто не удается, хотя профессиональный писатель для большей «художественности» не дал бы просочиться в текст предательскому "я", где оно недопустимо. Будьте снисходительны: я ведь только и только журналист — авось многое простится. Да, еще я вас попрошу не замечать путаницу времен действия и, главное, не видеть разницы между героем и повествователем. Даже книги крупнейших писателей забавно похожи на их авторов — так зачем по-прокурорски строго следить, от какого лица ведется мое повествование и в каком временном счете, ведь оба — автор и герой — умрут в одном… Я надеюсь, что еще будет время во всем разобраться…
V
Сама судьба — дама капризная — заставила Никиту Ваганова провести тот вечер в доме тестя. Ну, куда он мог пойти, если уже жил в этом доме. Для сына бедного школьного учителя квартира тестя должна была казаться верхом роскоши, но Никита Ваганов знал о существовании двухэтажных квартир на Бронной и не только на Бронной…
В доме было светло от электричества, что значило — тесть вернулся с работы. У него была страсть к ярко освещенным комнатам, и потому во всех комнатах были установлены дополнительные, явно лишние светильники, а в коридорах устроен буквально иллюминированный путь, по которому Габриэль Матвеевич Астангов и гости уверенно ходили в туалет. Тесть оживился, тесть откровенно обрадовался, когда его дочь заявила:
— Папа, проведем вечер вместе. Я давно мечтала, а сегодня… Никита, сегодня нам сам бог велел. Согласен?
Никита Ваганов сдержанно кивнул, у него в столе лежали три копии исторической статьи, и он, поверьте, боялся, что их украдут.
— Никита, кажется, не очень-то горит желанием, — осторожно сказала теща Софья Ибрагимовна. — Я ошибаюсь, да, Никита?
— Ошибаетесь! — сказал Никита Ваганов. — Горю, полыхаю, ярко свечу.
Маленький, худой, узкоплечий, смуглокожий и прекрасно седой тесть Никиты Ваганова ходил по дому — и в праздничные дни — в отлично вычищенном и даже отутюженном шерстяном лыжном костюме с белыми лампасами олимпийца. Такие костюмы как-то продавали в Сибирске, и теща купила сразу два костюма сорок восьмого размера и один — на всякий случай — пятьдесят второго, то есть для зятя, хотя Никита Ваганов тогда еще не был женат на Нике. Впрочем, он уже пообещал «расписаться», и Ника, конечно, немедленно об этом доложила матери. Ох, уж эти мамы и дочки!..
— Мама, папа, Никита, проведем тихий семейный вечер. Может быть, даже поиграем в кинг… — Ника счастливо вздохнула. — Ну, доставьте мне радость, доставьте!
Если бы этого вечера «в кругу семьи» не было, его пришлось бы Никите Ваганову выдумать, и он бы его непременно выдумал: в любой другой форме, с другими действующими лицами, но потерял бы уйму времени на выдумывание, а здесь сама удача шла ему в руки, стучалась в спину, вливалась в уши.
— Никита, милый, я забыла, что вы пьете! — огорченно сказала теща, вместе с Никой проворно накрывающая стол не в столовой, а в гостиной.
— Ма-а-а-ма! Никита пьет только водку.
Вранье! Никита Ваганов никогда не пил. Еще ребенком он видел вдребезги пьяным Бориса Ваганова, отца. Никита Ваганов его видел пьяным, с пьяными слезами, с битьем себя в грудь маленькой тощей рукой, с проклятиями в адрес жестокой, жестокой, жестокой жизни. Он видел пьяного отца, хотя отец алкоголиком не был. Кроме того, Никита Ваганов, всегда жадно всматривающийся в жизнь, видел, как много репутаций и карьер уносила водка. Неудачник — водка. Этот тандем хорошо и прочно отпечатался в его сознании, и слова «пить водку» означали, что Никита Ваганов позволит в свою рюмку налить водку раза три-четыре, смотря по обстоятельствам, помочит в водке только кончик языка.
— Папа, хватит ходить по комнате. Папа, садись за стол.
«Папой» тестя Никиты Ваганова сейчас назвала не дочь, а жена, то есть Софья Ибрагимовна, и это всегда заставляло его внутренне морщиться — так было неприятно. Внешне, будьте уверены, неудовольствие не проявлялось…. Придет время, когда за спиной Никиты Ваганова будут шептаться: «Ловкач! Хитрец! Умница! Подлец! Хищник! Актер!», но нужно знать, твердо знать, что это не вся правда о Никите Ваганове, что есть возможность не шептаться, а прямо в глаза ему говорить: «Добряк! Широкая душа! Мудрец! Друг, товарищ и брат!» До этого он доживет; подхалимы и даже настоящие сволочи прямо в лицо так и станут кричать, и это не будет только ЛОЖЬЮ. Эверест нужных дел, облегчающих жизнь людей, полезных поступков совершит Никита Ваганов до своего пятидесятилетия, когда о его заслугах станут кричать особенно громко в связи с высокой и заслуженной правительственной наградой…
— Я сел, Сонечка! — ласково сказал Габриэль Матвеевич. — Сижу.
Он жил с типично восточной женой. Она встречала его в коридоре, наклонялась, не обращая внимания на яростные протесты, расшнуровывала туфли, снимала. Дождавшись, когда муж наденет пижаму или лыжный костюм, натягивала ему на ноги теплые домашние туфли с длинными загнутыми носками — такие время от времени присылали им друзья из Баку. Жена мыла мужа в ванной, жена не давала мужу кашлянуть — появлялись врачи. Жена в минуты бессонницы пела мужу гортанные колыбельные песни. Дочь Ника в те времена еще возмущалась этой рабской манерой.
Сели за овальный раздвижной стол, накрытый празднично, тестю налили коньяку, Никите Ваганову — водки, женщинам достались остатки сухого вина (забыли пополнить запасы) и замолчали, не зная, как обычно, с чего надо «пономарить»…. Это слово Никита Ваганов ненавидит. Пономарить! О, сколько еще пономарства в нашем обществе, в нашей жизни, в нашем быту и образе мыслей! Мы пономарим как приговоренные к пономарству, мы пономарим без нужды и необходимости, мы пономарим с такой радостью, словно в пономарстве наше спасение и наше будущее. Сам пономарь, Никита Ваганов заявлял громко: «Ненавижу пономарей и пономарство!» Впрочем, вы еще не раз услышите от него признания в своих винах и преступлениях, хотя Никита Ваганов исповедуется не для прощения, не для очистки совести и даже — это главное — не для читателей. Он исповедуется самому себе. Он журналист, и ему присуще свойство уметь до конца обнажать мысли только на бумаге. На бумаге он лучше мыслит, и на бумаге он — умнее, поймите это, пожалуйста!..
— Успеха Никите! — сказал тесть со своей мягкой славной улыбкой и поднял руку.
Тесть прекрасный человек, работник и руководитель; он великолепно знает дело, понимает людей, умеет работать с людьми; он не подхалим и не блюдолиз, он всегда считал нужным и возможным отстаивать свою точку зрения, какой бы криминальной она ни была в понимании вышестоящего начальства. Никита Ваганов с тестем сошлись на том, что люто ненавидели директора комбината Арсентия Васильевича Пермитина — эту глыбу мяса, с лицом, изборожденным синими полосами. Пермитин — бывший шахтер, его завалило в шахте — он тогда был начальником участка, — его откопали, на руках вынесли на поверхность, и, может быть, с этой минуты и началось его возвышение. В лесной промышленности области Арсентий Васильевич Пермитин — ни уха ни рыла, но у него зычная глотка и начальственные замашки. «Как шахтер, как бывший рабочий, как забойщик я вам говорю: сполняйте мой приказ и — кровь с носу!» Ребята-газетчики, естественно, прозвали его «Сполняйте».
