Атлант расправил плечи. Трилогия. - Рэнд Айн (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Мир рушится быстрее, чем мы ожидали, — откликнулся Хью Экстон.
— Люди перестают работать. Ваши поезда стоят. Бандиты, дезертиры — эти люди ничего о нас не знают, они не участники нашей забастовки, они действуют по собственному почину: это естественная реакция остатков их рассудка, это протест того же рода, что и наш.
— Мы начали, не устанавливая временных границ, — сказал Голт. — Мы не знаем, доживем ли до освобождения мира или будем вынуждены передать нашу борьбу и нашу тайну другим поколениям. Мы знали только, что хотим жить лишь так. Но теперь думаем, что увидим, и довольно скоро, день нашей победы и нашего возвращения.
— Когда? — прошептала Дагни.
— Когда моральный кодекс грабителей потерпит крах.
Голт увидел во взгляде Дагни вопрос и надежду и добавил:
— Когда суть религии самоуничтожения наконец станет ясна всем; когда люди не найдут больше жертв, готовых преграждать путь справедливости и спасать их от возмездия; когда проповедники самопожертвования поймут, что тем, кто хочет следовать их заповедям, жертвовать нечем, а те, кому есть чем, больше не хотят этого делать; когда люди осознают, что ни слова, ни лозунги не могут их спасти, а разума, который они проклинали, уже не осталось; когда они завопят о помощи; когда потерпят крах — как и должно быть с существами, лишенными возможности мыслить; когда у них не останется ни претензий на авторитет, ни следов закона, ни морали, ни надежды, ни еды, ни возможности раздобыть ее; когда они потерпят окончательный, абсолютный крах, и дорога будет открыта, вот тогда мы вернемся, чтобы перестроить мир.
Терминал Таггертов, подумала Дагни; эти слова бились в ее онемелом мозгу бременем, тяжесть которого ей до сих пор некогда было осмыслить. Вот он, Терминал Таггертов, снова подумала она, эта комната, а не огромный вокзал в Нью-Йорке; это и есть ее цель, конец пути, а не точка на горизонте, где ровные линии рельсов сходятся и исчезают из виду, маня ее вперед, как манила когда-то Натаниэля Таггерта, — это та самая цель, которую видел вдалеке ее предшественник, и туда все еще был устремлен его взор: туда он смотрел, подняв гранитную голову над кружащейся в зале толпой. Ради этого она посвятила себя «Таггерт Трансконтинентал», словно телу для еще не обретенного духа. Она обрела его, нашла все, что хотела: желанный дух был здесь, в этой комнате… но ценой ему станет сеть железных дорог, рельсы, которые исчезнут, мосты, которые рухнут, сигнальные огни, которые погаснут… И однако же… Однако же это все, чего я только хотела, подумала Дагни, отворачиваясь от мужчины с волосами цвета медного солнца и непреклонной решимостью в глазах.
— Вам не нужно давать ответ прямо сейчас.
Дагни подняла голову; Голт смотрел на Дагни, словно следя за ходом ее мысли.
— Мы никогда не требуем согласия, — продолжил он. — Никогда не говорим человеку больше, чем он готов услышать. Вы первая узнали наш секрет раньше времени. Но вы здесь, и это было неизбежно. Теперь вы знаете сущность выбора, который вам предстоит сделать. Если он кажется трудным, это потому, что вы все еще думаете, что не обязательно должно быть либо одно, либо другое. Но вы поймете, что обязательно.
— Дадите мне время?
— Ваше время принадлежит вам. Не спешите. Только вы можете решить, что предпочтете сделать и когда. Мы знаем цену такому решению. Мы все заплатили ее. То, что вы оказались здесь случайно, может сделать ваш выбор легче… или труднее.
— Труднее, — прошептала Дагни.
— Я знаю.
Голт сказал это так же тихо, как и она, словно задержав дыхание, и Дагни вздрогнула, как от удара, внезапно осознав, что именно это слияние мыслей и голосов, даже не те минуты, когда он нес ее на руках вниз по склону, стало их самым тесным соприкосновением.
Когда они ехали обратно к его дому, в небе над долиной стояла полная луна; она походила на висящий в вышине плоский, круглый фонарь, окутанный облаком света, не достигавшим земли; казалось, вокруг светло от необычайной белизны грунта. Ставшая бесцветной земля в своем мертвенном покое представлялась затянутой дымкой расстояния, рельефы ее не сливались в ландшафт, а медленно проплывали мимо, словно облака.
Дагни вдруг поймала себя на том, что улыбается. Она смотрела вниз, на дома в долине. Светившиеся окна застилала какая-то голубоватая завеса, очертания стен расплывались, среди них мягкими волнами медленно изгибались длинные полосы тумана. Зрелище напоминало погружающийся в воду город.
— Как называется эта долина? — спросила она.
— Я называю ее Долиной Маллигана, — ответил он. — А то, что вокруг, — Ущельем Голта.
— Я бы назвала ее…
Дагни не договорила.
Голт взглянул на нее. Она знала, что он видит на ее лице. Он отвернулся. Она увидела легкое шевеление его губ: казалось, дыхание дается ему с трудом. Дагни опустила взгляд и уронила руки, словно они вдруг стали слишком тяжелыми.
Дорога поднималась и становилась темнее, ветви сосен смыкались над их головами. Над приближавшимся пологим уступом скалы Дагни увидела лунный свет, отражавшийся в окнах дома Голта. Она откинула голову на спинку сиденья и замерла, забыв о машине и ощущая лишь движение. Звезды походили на блестящие среди сосновых ветвей капли воды.
Когда машина остановилась, Дагни вышла из нее, запретив себе даже смотреть на Голта. Она замерла, глядя на темные окна. Она не слышала, как он подошел, но с потрясающей остротой почувствовала прикосновение его рук, словно ничего, кроме них, для нее не существовало.
Он поднял ее и медленно понес по дорожке к дому.
Голт шел, не глядя на Дагни, крепко прижимая ее к себе, словно хотел остановить время, удержать тот миг, когда прижал ее к груди. Она ощущала каждый его шаг, словно они вели ее к еще не до конца понятной, но великой цели; они звучали, как бой часов, и, услышав один их удар, она не осмеливалась думать о следующем.
Головы их почти соприкасались, его волосы касались ее щеки, но она знала, что никто не сделает движения, чтобы их лица сблизились. Это было неожиданное состояние полного, спокойного опьянения; чувство, словно лучи двух звезд наконец-то встретились, она видела, что он идет с закрытыми глазами, словно даже взгляд мог стать сейчас помехой.
Голт вошел в дом и, проходя по гостиной, не смотрел налево, не смотрела туда и она, но знала, что оба видят дверь, ведущую в его спальню. Он вошел в лунный свет, падающий на кровать для гостей, опустил на нее Дагни; она почувствовала, как он чуть задержал руки на ее плечах и талии, и когда прикосновение его пальцев исчезло, поняла, что этот миг истек.
Голт отошел и щелкнул выключателем, отдав комнату во власть неумолимо яркого света. Он стоял неподвижно, словно требуя ее взгляда; выражение лица его было выжидающим, суровым.
— Вы забыли, что хотели застрелить меня, как только увидите?
Его неподвижность, незащищенность придавали словам жесткую реальность обвинения. Дагни вздрогнула и резко выпрямилась, это походило на крик протеста, но она посмотрела ему в глаза и спокойно ответила:
— Это правда. Хотела.
— Тогда действуйте.
Голос ее прозвучал негромко, в его напряженности слышались и капитуляция, и презрительный упрек:
— Вы же знаете, что я этого не сделаю, правда?
Голт покачал головой.
— Нет, вам нужно помнить, что у вас было такое желание. В прошлом вы были правы. Пока являлись частью внешнего мира, вы должны были стараться уничтожить меня. Теперь перед вами открыты два пути, и один приведет к тому, что когда-нибудь вы будете вынуждены это сделать.
Дагни не ответила, она сидела, опустив взгляд, и он видел, как разметало ее волосы, когда она помотала головой в отчаянном протесте.
— Вы и только вы опасны для меня. Только вы можете выдать меня врагам. Если останетесь с ними, выдадите. Выберите этот путь, коли угодно, но отдавайте себе полный отчет в своих поступках. Сейчас не отвечайте. Но пока не ответили, — в суровости его голоса звучало насилие над собой, — помните, что я знаю значение каждого ответа.
