Приключения тележки, памфлет, сатира - Тершанский Енё Йожи (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Так-то оно так! Козак выпустил бы очередь с превеликим удовольствием, из одного лишь героического усердия, но его удерживала мысль: а вдруг автомат уже заело и его, Козака прихлопнет во время испытания…
Однако же что понадобилось здесь Козаку и его отряду?
Козак вышел на охоту за людьми.
Под свою предпоследнюю резиденцию нилашистское командование захватило казармы Радецкого, расположенные вдоль Дуная. Оттуда оно рассылало во все стороны еще подвластной им, но уже предельно сузившейся территории своих прихвостней, самых проверенных своих палачей, дабы согнать еще способный передвигаться человеческий материал в оборонительные отряды и швырнуть на линию огня.
Оказывают сопротивление? Уничтожать, расстреливать на месте! Беспощадно!..
Результатом нынешней ночной облавы, устроенной Козаком и его сподвижником, и был этот отряд.
Осведомленность охотников за головами в военных делах
Козак не случайно двинулся походом именно против родной своей улицы. Один оболваненный, запуганный обыватель, явившийся по собственному почину в казармы Радецкого, нашептал Козаку, что на улице Пантлика время от времени появляется учитель музыки, уже в чине лейтенанта, командира батареи, и набирает людей для отправки на фронт. Однако с некоторых пор лейтенант Андорфи скрывается в убежище в гражданском платье — он явно дезертир. Да и солдаты его, судя по всему, отлынивают от войны.
А ну-ка, Козак! Сейчас ты можешь с лихвой вернуть учителю музыки ту оплеуху, что он отвесил тебе, уходя в армию.
Нилашистское командование уже произвело Козака в чин капитана. Так что, даже если слух о том, будто учитель музыки скрывается, ложен, Козак, как старший по чину, заставит его поплясать!
Ого! А это еще что за два типа, затаившиеся на улице Пантлика в грязном зимнем рассвете?
— Стой! — приказал своему отряду Козак. Потом рявкнул тем двум: — Эй, вы там! Кто такие?
Рабочий, стреляный воробей, поднаторевший в области психологических наук, заторопился к палачам-нилашистам, изображая самый пылкий восторг и воодушевление.
— Ну, наконец-то! Хоть что-то узнаем! — воскликнул он и вскинул руку: — Выдержка!
— Выдержка! — взмахнул рукой и Козак; однако, вооруженный опытом всевозможных ошибок и разочарований — недавно он наскочил уже вот так на псевдонилашистов, — капитан-нилашист усвоил манеры следователя. Поэтому он смерил двух незнакомцев суровым взглядом: — Откуда идете?
— Мы работали на военном предприятии, брат! — ответил рабочий и, сунув руку в карман пиджака за документами, стал торопливо объяснять: — Вчера нам сказали, чтобы мы, значит, явились сегодня в казарму, она здесь где-то должна быть. Да, видно, заблудились…
Еврей в черных очках молчал и уже протянул свои документы. Козак вполглаза изучал их, но не выпускал из поля зрения и рабочего, который указывал рукой вверх по улице Пантлика.
В серой дымке раннего утра резко выделялся белый парашют на груде развалин — как символ сдачи, конца, крайней опасности. Точно так же вспархивавший то и дело над тележкой купол красного парашюта как бы являл собою ужас смерти от нежданной вражеской пули. Вряд ли рекомендовалось появляться вблизи от него.
— Что это там? — поинтересовался Козак. — Где они?
— Большевики-то? Так вы не знаете, брат? — спросил с вполне правомерным упреком в голосе рабочий. — Как ни говори, а боевому подразделению надлежит лучше знать положение на фронте!
— Уже досюда дошли? — испугался Козак.
— Нам сказали, что они вон там, за развалинами, и простреливают эту улицу насквозь.
— Тьфу, к черту все!
Козак ошалело отскочил к стене и приказал отряду:
— Назад! Кру-гом! Не высовывать носа! И вы к стене поближе держитесь! — приказал он рабочему и его товарищу. И тут же быстро объяснил им ситуацию: — Принимать бой нам нельзя! Мы не можем нарушить общий план боевых действий! Вы пойдете с нами!
— А не лучше ли взглянуть, брат, что там? — предложил рабочий. — Говорят, эти свиньи красные в гражданских не стреляют. А потом мы вас догоним и доложим, если удастся что приметить.
Козак тотчас напыжился.
— Ты молодец, брат! — произнес он. — Ступайте. А потом вот так, прямехонько, и пойдете за нами следом, все время вверх. И направо. Да здравствует Салаши! Борьба!
— Выдержка! Мужество! — вскинули ладони рабочий и его спутник.
Потом, когда Козак скрылся в переулке, подгоняя свой отрядец, они оба припали к стене, чтобы вдоволь нахохотаться над удачной проделкой и порадоваться, главное, своему спасению.
Они даже не подозревали, скольких человек, помимо себя, спасли на этой улице.
Время смены душ и расцветок
Труп эсэсовского офицера был обнаружен, правда, возле тележки, но все решили, что его настигла вражеская пуля или осколок.
Человеческий труп, если он не лежал кому-то поперек дороги, не вызывал уже в те дни особых переживаний.
У подъезда дома застыл труп солдата с окровавленным затылком. Солдата рабочей роты, умершего от ран в квартире Безимени, попросту отволокли под дерево в конце двора.
В двух квартирах первого этажа так и валялись два замерзших трупа до смерти замученных солдат рабочей роты — умерших не столько от ран, как от болезней.
Палачи-надсмотрщики с ужасающей и бессмысленной жестокостью каждую ночь гоняли этих бедных старых инвалидов копать окопы. Пока наконец не угнали вовсе с улицы Пантлика на другой какой-то участок.
Солдаты рабочих рот уже открыто обсуждали, как бы всем вместе перебежать к большевикам и при первом удобном случае отстать от своих частей.
Исчезли из дома и эсэсовцы. Персонал госпиталя для летчиков также переселился куда-то. Но скученность была прежней, ибо несчастные больные и зловонные, оставшиеся без перевязок раненые не могли перебраться в другое место.
Где уж они, русские части, почему медлят?… Даже самые оголтелые германофилы предпочитали теперь, чтобы приход красных был позади — лишь бы выбраться подобру-поздорову из пекла войны.
Андорфи, одетый в гражданское платье, давно уже вдоль и поперек исходил весь район, принося вести о том, где и как близко придвинулась линия фронта. Но опасности и ужасы войны по-прежнему висели над улицей Пантлика. Грохотали пушки, взрывались мины. Стрекотали пулеметы и автоматы.
С утра до вечера выли русские самолеты. Бомбы так и сыпались, словно на учениях. Какая-либо противовоздушная оборона в кольце осады перестала существовать.
Дамы, которые еще несколько недель назад появлялись на людях только в зеленых чулках, зеленых косынках или зеленых шапочках и даже в зеленых туфельках — модный у нилашистов цвет, — сейчас, переменив один за другим разные другие, переходные, цвета, все с большим азартом стали обрамлять себя украшениями, решенными в красных тонах.
Контрапункт мази от обмораживания и кормовых бобов
В той части убежища, где расположились артистка и ее окружение, в последние дни стало так тесно, что лежать на постелях можно было уже не вдоль, а только поперек. Ходить же — лишь перепрыгивая через стонавших на полу раненых и больных. Воздух в убежище стал зловонным.
Вопрос свободного передвижения, вопрос пользования печурками, рукопашные вокруг уборных, бесконечные очереди и связанное с этим распределение дежурств по уборке — все это создавало бесчисленные ссоры.
Андорфи в поисках средств умерить муки голода изобрел лепешки из кормовых бобов на мази от обмораживания.
В одном из закутков дома немцы, уходя, оставили несколько мешков кормовых бобов и еще несколько мешков с банками мази от обмораживания.
Учитель музыки утверждал, что мазь эта — наичистейший жир высшего качества! И свиной, и любой другой жир имеет запах — правда, он пробуждает аппетит, но все равно запах есть запах. Тогда как мазь от обмораживания — самое чистое и полезное жировое вещество. Запаха не имеет совершенно, разве что какой-то потусторонний. Точно так же и кормовые бобы: из всех бобовых именно они содержат наибольшее количество сахара и витаминов.
