Когда причиняют добро. Рассказы - Ихен Чон (книги бесплатно полные версии TXT, FB2) 📗
— Зачем? — спросил один из учеников.
— Потому что на предметах, которые до этого хранились в частых коллекциях в домашних условиях, заводятся всякие разные бактерии.
Кто-то из стоящих позади не услышал ответа и вполголоса уточнил, что говорит переводчик.
— Говорит, что грязное всё, — тут же послышался другой беспечный голос.
— Сейчас мы пройдём с вами в аудиторию и продолжим лекцию вместе с просмотром заранее подготовленных слайдов.
В полутьме помещения Чан слегка дотронулся до локтя стоявшей рядом Ян.
Они вдвоём вышли на улицу. После тёмного хранилища зимнее солнце казалось ослепительно ярким. Чан снял очки и поменял их на солнцезащитные «Рэй-бэн». Его движения были размеренными. Вдоль музея и дальше уходила длинная пешеходная дорожка. Пока они шли до смотровой площадки, откуда открывался вид на море, они не перекинулись и парой слов.
— Неудобно говорить это перед лицом педагога, но честно признаться: приехать в такое место и слушать лекции — так себе занятие, правда? — сказал Чан.
Ян улыбнулась:
— Обязательно учту в следующий раз. На самом деле я уже начала волноваться, как бы не заснуть там случайно, — Ян неожиданно для самой себя громко рассмеялась.
— Хорошо, что не холодно, — сказал он.
— Да, действительно, — ответила она.
— Какой же красивый город Иокогама, — сказал он. И хотя его замечание не требовало какого-то ответа, Ян снова с воодушевлением согласилась:
— Да, действительно.
— Это Токийский залив. Вот оно, море!
На смотровой площадке была установлена огромная подзорная труба. Чан опустил в щель монетку, и Ян придвинулась к окуляру. Синее море простиралось до самого горизонта далеко-далеко.
— Вечером очень красиво, но самые красивые виды открываются ночью.
— Да, и зимой, конечно, хорошо, но лучше всего здесь весной.
— Да, это точно.
И сказав это, оба почувствовали, будто находятся сейчас в чуть менее прекрасной Иокогаме, чем могли бы.
— Значит, после приближающегося зимнего вечера надо побывать здесь и весенней ночью!
Щёки Ян вспыхнули.
На третий день и до самого отъезда обратно домой Чан, сославшись на какие-то дела, уехал в Токио. У Ян всё валилось из рук от странного ощущения, будто этот незнакомый ей город вдруг опустел. Ей не давала покоя мысль о том, что, будь она единственным сопровождающим учителем в этой поездке, Чан как минимум не так поспешно бы покинул Иокогаму. В последний вечер, когда дети вернулись к принимающим семьям, чтобы поужинать вместе с ними, сопровождающий повёл учителей в бар недалеко от вокзала. Чан ждал их внутри. Если бы его не остановили, он заказал бы всё, что было в меню заведения. Чан несколько раз выразил свою искреннюю благодарность учителям. Сказал, что на них можно положиться. На столе бутылки быстро сменяли друг друга. Учительница музыки с лёгкостью осушила рюмку и рассыпалась в похвалах вкусному с небольшой горчинкой сакэ, который посоветовал Чан. Уже очень давно Ян жила, не имея представления о том, сколько может выпить, не захмелев. Последний раз, когда она выпила сверх меры и почувствовала, что пьяна, был двадцать пять лет назад в японском ресторане, расположенном в отеле Н. в районе Намдэмун, куда часто захаживал Пак и где она пила чистый рисовый сакэ.
В ту ночь Пак безостановочно плакал. Он всхлипывал, сморкался, снова всхлипывал — и так по кругу до утра. Он всегда в обществе своей юной возлюбленной был сентиментальным и щедро выражал свою любовь к ней, но впервые он настолько отчаянно вывалил все свои чувства напоказ. Ян следовало усомниться: не является ли их любовь тем же горячим сакэ, скрытым от глаз в керамическом графинчике. Они отпивали по рюмке сладковатого напитка, и в конце концов графин опустел. Нет такой бутылки, которая не опустошалась бы, если продолжать наливать и наливать из неё. Прежде чем из глаз его полились слёзы, Пак рассказал о заговоре против него. «Меня поймали на крючок». Он всё время повторял существительное «враги» и местоимение «они». Изредка он упоминал и их род занятий, называя «политиками». «Враги уже получили доказательства в своё распоряжение». «Они никогда не отпустят зверя, попавшегося в их ловушку». До этого она верила, что только время на их стороне. Она считала, что даже если они с Паком проиграют всем, то всё равно останутся в выигрыше у времени. «Похоже, мне не стоит участвовать в следующих выборах», — продолжал он трагично. «Сам-то я бы справился, но я переживаю за тебя. Я не знаю, какие у них доказательства, но если они прибегнут к шантажу, то и тебе придётся несладко». Недоумение и ужас поочерёдно охватывали Ян. И только поздно ночью до неё наконец дошло, что это было объявление о разрыве. А спустя ещё некоторое время она стала подозревать, что пролитые Паком слёзы нужны были лишь для того, чтобы он убедил самого себя в неизбежности этого разрыва.
Кажется, у Чана был собственный вкус к японскому алкоголю: он по-детски радовался довольному виду своих спутников после того, как те делали первый глоток заказанного им напитка. Ян сказала, что не может много пить.
— Точнее, я не знаю, сколько я могу выпить, прежде чем захмелею: много или мало. Уже очень давно мне не предоставлялось шанса проверить это на практике.
— Не значит ли это, что, сколько бы вы ни выпили, вы всё равно не пьянеете? — переспросил учитель английского.
Без особого энтузиазма Ян подумала, что тот, вероятно, подтрунивает над ней. Людям часто неведомо, какого труда и душевной смелости требуется другому, чтобы как есть рассказать какой-то факт о себе. Ян, не проронив ни слова, демонстративно выпила одним залпом всё, что было в рюмке перед ней. В это же время сидевший на противоположном углу Чан объяснял учительнице музыки разницу между сакэ намадзакэ и хондзёсю.
— Один сладкий, другой — насыщенный. Если бы мне надо было выбирать, я бы предпочёл…
Но поскольку ровно в этот момент учитель английского снова заговорил, его громкий голос заглушил Чана, и Ян так и не узнала, какому напитку Чан отдал бы предпочтение. Чан практически не смотрел в сторону Ян. Но у неё сложилось ощущение, что делает он это намеренно. Его можно было понять.
— Вы же знаете, как раньше была популярна песня «Голубая Иокогама», — неожиданно спросил учитель английского.
— А есть такая песня? — переспросила учительница музыки. — Это японская песня? Энка?
— О, вы её не слышали? «Блулайт Иокогама, аруйтэ мо, аруйтэ мо…» — пел учитель английского просто ужасно.
Первой о колесе обозрения сказала учительница музыки:
— Хотела прокатиться на нём, но не получилось.
В тот же миг Чан сверился со своими наручными часами.
— Пойдёмте сейчас!
Они вышли на улицу. Чан показал пальцем куда-то вдаль. Там виднелось колесо обозрения, сверкающее зелёными огнями. Они взяли одно такси на всех. Учитель английского тут же уселся на переднее кресло, а Ян и учительница музыки сели сзади по обе стороны от Чана. Каждый раз, когда машину потряхивало на дороге, Ян и Чан слегка касались друг друга бёдрами. От точки соприкосновения кругами расползался жар. Чем ближе они подъезжали, тем внушительнее выглядело колесо обозрения. Казалось, что этот круглый исполин, мерцающий и переливающийся всеми цветами, словно огромный фейерверк, запущенный в небо, и есть истинный правитель города. Они вышли из такси, и Ян снизу посмотрела на несколько десятков кабинок, опасно болтающихся в воздухе. Она понаблюдала, как неторопливо двигаются квадратные кабинки, и перевела взгляд на электронные часы, расположенные в самом центре круга. 9:43. И в тот же миг последняя цифра изменилась на «4». 9:44.
Ян не стала кататься на колесе обозрения, сославшись на то, что у неё расстроился желудок. Она была уверена, что остальные все вместе сели в кабинку, но неожиданно к ней подошёл Чан и встал рядом.
— Я испугался, — тихим голосом признался он. — Страшнее всего, когда уже почти дошёл до пика. Кажется, ещё чуть-чуть — и выпрыгнешь через окно. Не знаю, сможете ли вы понять меня?
