Наталья - Минчин Александр (библиотека электронных книг .txt, .fb2) 📗
— Наталья, — отрываюсь я от ее губ, — останови меня. Ты пьянящая, у меня кружится голова…
— Выпей меня, — говорит она и прижимает мои губы к своим. У меня нет больше сил целовать. Я только держу ее губы в своих, без движения.
Ноги мои замерзают, и я не чувствую их абсолютно. Как я буду вставать, не представляю. Об ее ногах я даже не думаю. Какая терпеливая. Она обнимает меня и опять раскрывается вся, оголяется, прижимая меня к себе. Я замираю, слушая стучащие сердца и вздохи ее груди. Совсем темно.
— Волки, Наталья…
— Неправда, Саня…
— Я боюсь, ты простудишься. Ты на снегу…
— Пустяки, — отвечает она.
— У меня ног совсем нет, абсолютно отмерзли. — Я откидываюсь, поднимая ее. Она садится и берет свои волосы двумя руками.
— Где сумка, Саня? Я ничего не соображаю, совсем пьяная.
Ее слова волшебны. Я не верю, но она искренна.
Я встаю на ноги, чтобы поднять отброшенную сумку, и тут же падаю, как несвязанный сноп.
— Ой, — вскрикиваю я.
— Что такое, Санечка? — ее лицо встревожено.
— Наталья, ног абсолютно не чувствую. Встать не могу, как два ледяных стержня.
Она встает на колени, приближается к моим сапогам.
— Ты понимаешь, я всю жизнь жил в тепле и к вашим ненормальным морозам не привык. А ты замерзла?
— Не очень. Видишь, какая я глупая и нечувствительная, заморозила тебя.
Она снимает с меня один сапог, расстегивая молнию, потом второй.
— Саня, ты будешь терпеть?
— Ради тебя, да. Ой, где мои ноги!
Она осторожно садится на них. Потом опять, снова, сильней, быстрей, боль неописуемая. Тысячи игл вколоты. И вкалываются. Я откидываюсь на локте и, чтобы не заорать, кусаю край дубленого воротника. Проходит вечность, прежде чем она останавливается.
— Санечка, тебе больно, ты прости меня.
— Нет, нормально.
— Ты можешь идти теперь?
С ее помощью я встаю, кое-как держусь на ногах, но боль дикая. Зато могу на ногу наступить, а то падал. Она опирает мою руку на свое плечо и надевает по очереди один сапог за другим, заставляя держаться за нее. Мне неудобно, я хочу сам, но она одергивает меня и строго смотрит.
Наконец я одет, обут и стою на ногах, своих. Она поднимает с ельных лап сумку, приводит в порядок распущенные волосы, повязывает шаль-платок и смотрит на меня:
— Нормально?!
— Ты прелестна, — улыбаюсь я.
— Все шутишь, — грустно говорит она.
— Как всегда, — не спешу, как обычно, раскрываться я.
Идем мы потихоньку, она держит меня за руку.
— Осторожней, Саня! Тебе больно, да? Ты скрываешь от меня?
Ног, к черту, все равно нет, но ведь не женщина же я.
— Все прекрасно, Наталья.
— Прекрасно, пять часов на снегу пробыл. Бедный Саня, — она целует мои губы.
В лесу, застрелись, ничего не видно, хотя снег белый, но ели и сосны — очень густые деревья. Снег белый, а вокруг темно. Как мы выберемся, не представляю.
На звук проносящихся машин мы идем, возвращаясь назад. Выходим на опушку, проходим поляну, овраг и выбираемся на дорогу.
Хоть не заблудились, думаю с облегчением я, и от этого вроде легче. Неужели сейчас будет теплая машина и окончится эта холодина? Я поднимаю руку. Проходит одна машина, вторая. Они и не думают останавливаться, слегка притормаживая, когда летят мимо меня, и слепя фарами. Проклятые, думаю я.
На ногах стоять просто невозможно. Сейчас я упаду. И на ее глазах… Я оглядываюсь на темный молчаливый лес. Может быть, это было счастье? Хотя кто знает, что такое счастье, думаю я.
— О чем ты думаешь, Санечка? — она вглядывается в мои глаза.
— О счастье, — банально отвечаю я.
— Что ты думаешь?
— Это секрет. Если я тебе все расскажу, тебе завтра будет неинтересно, а я еще хочу увидеть тебя, — она стоит очень близко от меня.
Проносится еще одна машина.
— Что же делать? — спрашивает она.
— Они, идиоты, боятся, что ночью из леса двое останавливают. Боятся, что убьют. Вот кретины, тут ног нет, а они боятся.
— Саня, не злись. Спустись, а я остановлю одна.
Я смотрю ей в глаза.
— Правильно, Наталья, ты у меня волшебная. Спуститься — я спущусь, если только потом смогу подняться обратно.
— Я тебе помогу, — смеется она.
Я спускаюсь и выглядываю. О счастье, совсем пустой, с зеленым огоньком, она стоит одна — он сразу останавливается как вкопанный. Ну, получишь ты на чай у меня, думаю я.
Она открывает дверь и говорит:
— Саня!
Потом ему:
— Подождите, тут раненый у меня.
Я взбираюсь по склону наверх — она подает мне свою крепкую тонкую руку — и плюхаюсь на заднее сиденье. Она садится рядом и обнимает меня. Шепчет в ухо ласково:
— Санечка, потерпи, доедем, я согрею тебя.
— Гуляли в лесу, молодые? — спрашивает шофер и поворачивается, глядя на меня.
— Да, — отвечаю я.
— Замерзли небось, двадцать четыре холода.
— Да, — отвечаю я.
— Сейчас мы печечку подвключим, натопим побольше, — говорит он. Ладно, дам ему на чай, думаю я.
— Наталья, давай поцелуемся, — шепчу я. — Иначе я умру от охлаждения…
Она, видимо, не хочет, чтобы я умирал.
Мы сидим на заднем сиденье машины и целуем губы друг у друга. Я сильно обнимаю ее и так держу, не давая дышать.
— Саня, ты задушишь меня, — шепчет она.
— Это как раз то, что я хочу, — чтобы ты никому не досталась.
Машина уже въехала в Москву, кольцевое кольцо. Мелькают дома, Юго-Западная, мы едем по Ленинскому проспекту.
— У тебя есть время, Наталья?
Она смотрит на часы, и мне становится темно в глазах: без десяти десять. Она должна была быть не позже семи дома.
— Да, Санечка.
— Так уже…
— Скажу, что была у подруги, — перебивает она.
Мы проезжаем «Кинолюбитель», универмаг «Москва», «Трансагентство» — скоро Гагаринская. Улицы пусты, освещены и покрыты укатанным снегом. Гагаринская. Мне приходит в голову:
— Здесь остановите, — говорю я.
Расплачиваюсь, и мы выходим на улицу из тепла.
— Спасибо, — говорю я. Я редко говорю таксистам «спасибо», только очень хорошим.
— Куда мы, Санечка?
— В кафе «Южное», заманчивое название. Я там никогда не был.
— Я тоже, — она смотрит на меня, — не была.
Мы заходим, в кафе полумрак. Даже не похоже на наше кафе, у нас нельзя полумрак. Черт-те что творится: места есть. И уже совсем невероятное, официантка через пять минут подходит… Наверно, потому что я с необычной женщиной, она — необыкновенная.
— Что ты будешь, Наталья? Что-нибудь есть?
— Нет, я — кофе, горячего и побольше.
— Еще что-нибудь, пожалуйста.
— Спасибо, больше ничего не хочется.
Она, видимо, решила быть бухгалтером-экономистом — по учету моих денег.
— Какие пирожные у вас есть, девушка?
— Всякие. Пятнадцать видов, что я вам перечислять буду?!
О, это уже знакомое.
— Значит, не будете?
— Нет.
— Тогда: кофе, все пятнадцать видов, а мне крепкий чай.
— Вы что, серьезно?
— Конечно, серьезно, я вам не хочу лишнюю работу задавать: перечислять.
Она уходит.
— Саня, зачем столько? Ты что, все их съешь?
— Нет, есть будешь ты, я — ни одного.
В полумраке в ее глазах какие-то блики, лучи, как флюиды, они завораживают меня, хотя по мне этого не видно.
Где-то танцуют, кто-то танцует. Я протягиваю руку и стряхиваю иголки у нее на плечах, в волосах.
Молчу и долго ничего не говорю. Держу ее руку, она у нее горячая.
Она понимает это по-своему.
— Санечка, тебе не понравилось, какая я была в лесу?
— Что ты, Наталья.
— Мне не надо было этого делать?..
— Наталья…
— Я знаю, тебе это не понравилось. Так сразу…
— Просто я не ожидал. Не думал…
Она меняется моментально:
— Ты думал, мы будем ходить по лесу и петь песенки все время?
Мы смеемся, у нее лукавая улыбка.
— Видишь, какая я плохая, развращаю маленького мальчика.
— Это не страшно, — говорю я.
