Наталья - Минчин Александр (библиотека электронных книг .txt, .fb2) 📗
— Конечно! Могу я побыть такой, как ты, хоть иногда… А где лес?
— Внуково, — говорю я отловленному таксисту.
Туда они всегда едут, так как там аэропорт и можно наколоть прилетевших. Пролетающих и перелетающих.
— Ты опять об утках думаешь? — спрашивает она.
— Нет. О тебе.
Я наклоняюсь и целую ее руку, лежащую на колене. Ей стало жарко, она расстегнулась. На ней кремовато-коричневая кофта английской вязки, а под ней — темно-коричневый свитер-водолазка. А под ним… очертания прекрасны. Меня почему-то волнует ее грудь. Я никогда толком не разглядывал Наталью до конца. Обычно в первый же раз я разглядываю в пришедшей все сразу, до упора; мысленно раздевая, если не раздевается сама. А здесь у меня даже такого желания не возникало. Не то я боюсь увидеть что-нибудь не такое… К тому же она не «пришедшая»…
Но грудь все-таки должна быть у нее потрясная, она тревожит.
— И что же ты обо мне думаешь, Санечка? — она смотрит на меня.
Я колеблюсь. А, всегда надо в лоб.
— Какая у тебя грудь? — и осекаюсь.
— Женская, — спокойно отвечает она.
— А я думал, что мужская, — смеюсь я, видя улыбку в ее глазах.
— Хочешь посмотреть? — спрашивает она.
— Прямо сейчас?
— А почему бы и нет, — она берется за край свитера. Шофер внимательно смотрит в заднее зеркальце, по-моему, даже не следя за дорогой.
— Наталья! — говорю я и делаю ей глаза.
— А что? — отвечает она. — Мы современные люди. У тебя девочки раньше такие были?
— У меня не было раньше «девочек». Ты первая…
Она порывисто наклоняется и целует меня.
— Спасибо за это…
Мы несемся за городом, где-то посредине дороги.
— Здесь, — говорю я.
— Что? — не понимает он.
— Здесь остановите.
— Посреди леса?
(Посреди города, говорю про себя.)
Он останавливается, резко тормозя. Наверно, кляня меня и считая за придурочного.
Наталья быстро раскрывает сумку. Я останавливаю ее руку и царственным жестом, чуть повернувшись, достаю из кармана хрустящую десятку.
Она смотрит удивленно на меня, а я шепчу ей:
— А ты думаешь, так бы я и сел с тобой в такси…
Она целует меня в щеку.
Таксист дает мне сдачу.
— Рубль себе, — говорю я.
Рубль в то время были большие деньги.
По-моему, он не смотрит на меня уже как на придурочного и все кивает головой — благодарно.
Я помогаю Наталье выйти из машины и по привычке смотрю на сиденья.
Коричневые две шоколадки лежат, забытые, в углу.
— Наталья, ты когда-нибудь точно потеряешь свои варежки, которые я люблю. Где они?
Я хлопаю дверью. Такси отъезжает, потом возвращается.
— Может, за вами приехать, когда скажете?
— Спасибо, — говорю я, — мы в лесу жить останемся.
Он смеется и уезжает.
— Все, Наталья, в лес, в тишину, на природу. Два года мечтал, благодаря тебе выбрался.
Строгий взгляд:
— Так, так, Саня, — говорит она, когда мы спускаемся вниз по склону. — Значит, вот о чем ты думаешь, глядя на меня. И не представляла, что ты такой…
— Нет, Наталья, я… ты меня не так поняла… Просто в тот момент я подумал об этом, а ты спросила. А вообще меня это не интересует…
— Ах, вот как! — она расширяет глаза. — Значит, я тебе уже не интересна?..
— Нет, ты не так поняла, — я сбиваюсь, она наклоняется и целует меня.
— Санечка, даже взрослой женщине объясниться не умеешь. Комплимента… что молода, не дождешься.
Какого там комплимента, когда она выглядит моложе меня.
— Ты, Наталья, ты, — мы проходим заснеженную поляну, приближаясь к первой гряде леса, — ты — хорошая…
— Забавный комплимент, — смеется она.
— Я их вообще не могу говорить. Я считаю, что дела лучше слов.
— Ладно, не смущайся, не твоя вина, что я стара и не вызываю у тебя…
Я делаю вид, что ставлю ей ножку, а она делает вид, что падает в снег. Но не падает. Мы входим в хвойный лес. Божественный запах. Елки, сосны стоят ровными рядами, колоннами. Снег лежит девственный, нетронутый, нехоженый. Ровным — шапкой — покровом. Солнце лучами пробивает сквозь вершины, давая загадочную светотень лесу, будто окружив тебя и держа в спокойной хвойной тишине, замкнутой и недоступной для других; для всего остального мира.
Мы идем след в след, я заставил идти ее за собой, чтобы она не проваливалась и не мочила ноги. Она сопротивляется, говорит, что у нее сапоги выше и кожаные, а у меня замшевые. В результате она сталкивает меня со следа и уходит вперед сама.
— Наталья, ты преступница!
— Да, — искренне соглашается она. И эхо — а-а, — мы уже в лесу.
Я догоняю ее и ставлю подножку, она, невероятно почувствовав спиной, успевает переступить, и я падаю в снег сам. Она оборачивается, такие лучики бегают в глазах:
— Саня, ну почему ты такой маленький, совсем малыш: Аннушка моя и то знает, как ножки маме ставить, чтобы самой не падать.
— Я подучусь, Наталья.
— Ладно уж, — она протягивает мне руку, чтобы я встал, — поверю, только не лежи в снегу, простудишься.
Я иду за ней в след и, изловчившись, ставлю подножку наверняка, она, как ждала, отскочив, быстро подсекает мою воздушную ногу, и я грохаюсь в снег. Опять.
Она смеется.
— Хватит, Саня. Я же не твои институтские подружки. Я все-таки женщина зрелая.
— Зрелая женщина, а ты любишь блатные песни?
— Очень. Да. Просто обожаю.
— Хочешь я тебе спою?
— Как, ты еще и поешь?! Универсальный ребенок.
— Стараюсь, но голос жуткий. Правда, там тексты важны, так что не обращай внимания на голос.
Мы идем по широкой просеке хвойного леса, в белом проваливающемся нетронутом снегу, и я начинаю:
Он за растрату сел, а я за Ксению.
У нас любовь была, но мы рассталися,
Она кричала «бля», сопротивлялася.
А нас двоих захапало ЧК,
И вот опять мы те же самые ЗК,
Зэка Петрова, Васильева зэка.
А в лагерях не жизнь, а темень тьмущая:
Кругом «майданники», кругом «домушники»,
И очень странные к нам отношения,
И ненормальные поползновения.
И вот бежать нам очень хочется,
Не то все это страшно плохо кончится:
Нас каждый день мордуют уголовники
И главный врач зовет к себе в любовники.
Четыре года мы побег готовили,
Харчей три тонны мы наэкономили,
И даже дал в дорогу нам половничек
Один ужасно милый уголовничек.
И вот ушли мы с ним к руке рука,
Рукоплескала нашей дерзости Москва,
Зэка Петрова, Васильева зэка.
И вот идем мы с ним как сиротиночки,
Не по дороге всё, а по тропиночке.
Куда мы шли, в Москву или в Монголию,
Он знать не знал, паскуда, я — тем более.
Я доказал ему, что север, где закат,
Но было поздно, нас захапало ЧК.
И вот опять мы те же самые зэка,
