Детство в девяностых (СИ) - Стилл Оливия (е книги .TXT) 📗
— Эх, глупый ты у меня ещё ребёнок, — вздохнула Галина, — Вот заладила: сестру, брата… А как мы все вчетвером тут на тридцати квадратных метрах ютиться будем, ты подумала? Щас время такое: нам и на тебя-то денег не хватает, но так хоть куплю я когда-нито бананов — всё тебе же достаётся… А с сестрой-братом делиться надо…
— Ну, и поделилась бы, — с вызовом ответила Даша.
— Это ты сейчас так говоришь. Ну, один раз поделилась бы, ну, второй раз… А потом всё же мимо рта… А вырастете, наследство делить будете, а оно и так мизерное, одному впору… Ты вот в многодетной семье не росла, не знаешь, что это такое… Когда куски друг у друга изо рта выдирают… Я росла, знаю…
И Галина, с неожиданно проснувшейся горечью и обидой в голосе, отвернулась к окну.
— Сёстры всегда меня обижали… Родители Вальку с Людкой больше любили, а я как бы и не у дел… Вальке всё лучшее — и одёжка, и кусок пожирнее… А мне так… одни объедки… Выросла — ни рублём не помогли… Самой пришлось лбом стены прошибать в большом городе…
Она оборвалась и шмыгнула носом, вытирая слёзы. Даша была шокирована: впервые в жизни мама плакала при ней.
— Приехала в город — ни кола, ни двора… В чемодане одна пара белья, да одно пальтишко демисезонное… Да сапоги худые… Вот и всё приданое… Баба Зоя твоя меня потом за это так пиявила…
— А как вы с папой познакомились? — неожиданно заинтересованно спросила Даша.
— Ну, так и познакомились… Снимала я у них комнату, маленькую. И вот, раз сломался у меня в комнате телевизор, а он, папаша-то твой, с отвёрткой пришёл чинить…
— И ты в него сразу влюбилась?
Галина усмехнулась.
— Поменьше бы сказок читала… Да и влюбляться было не во что. Так, очкарик какой-то, губошлёп… Кадык торчит из тонкой шеи…
Галина презрительно усмехнулась.
— Как-то под вечер одела я своё единственное платье с открытым вырезом на груди, сижу на кухне, чай пью. Каракатица эта, мамаша его, куда-то ушла. Я уже начинаю думать, что это она специально тогда и объявление дала, что комната сдаётся девушке… Надо было сынка пристроить… Он же у неё домосед был, дальше книжек своих ничего не видел.
— Ну, и дальше-то что было? — перебила её Даша.
— Да что было… Пришёл. Топчется на пороге кухни, сам красный весь от смущения. Я говорю, проходи, не стесняйся. Он сел рядом на краешек табуретки. Вы, говорит, сахар берите… А сам в декольте мне эдак украдкой поглядывает да дрожит мелкой дрожью… Сам красный — ну, чисто помидор…
Галина снова усмехнулась.
— В общем, соблазнила я его в тот вечер. Он оконфузился страшно — ничего не знает, не умеет… Не знал, куда и воткнуть… Девственник, что с него возьмёшь. А наутро говорит — пошли в ЗАГС расписываться…
— Что, вот так прям сразу?
— Ну да… Я, говорит, порядочный человек, и должен жениться… Ки-но! Я не возражала, конечно — мне ведь только того и надо было…
— То есть, ты его и не любила даже?
— Ну, что за глупости — любила, не любила! — отмахнулась Галина, — Сама-то подумай: куда мне было деваться? В деревне — только спиваться, да и мужики там — пьянь да шваль одна… Теснота, жить негде… А тут — перспективы, возможности. Надо же когда-то и по-человечески пожить! Не всё же в навозе ковыряться… Да и из семьи грёбанной, сумасшедшей, вырываться надо было. Каждый день ведь скандалы закатывали. А приехала в город — финансово меня ох, как прищучило! Зарплата-то копеешная, а за комнату плати, за харчи плати, да оденься, обуйся на свои кровные — чай, не деревня, тут по одёжке встречают… Из дома хрен с прованским маслом посылали. Тут уже какая любовь! Тут думать надо было, как зацепиться, как выжить в большом городе. Выход был только один — замуж за москвича…
Даша сердито уткнулась в подушку. История, рассказанная матерью с таким цинизмом, ей более чем не понравилась. Не так представляла она себе любовь своих родителей. Как же те идеальные сказки про Золушку и Принца, про Дюймовочку, про Царевну-лебедя? Почему мама и папа не могут быть как Золушка и Принц, с чистой, взаимной любовью, без этих всяких пошлых и гадких деталей: «очкарик», «губошлёп», «соблазнила», «одурачила»?..
С одной стороны, вроде и жалко маму — несладко ей пришлось, что и говорить. Но с другой, получается, что баба Зоя, со всем её склочным характером, была не так уж и неправа…
«Если я когда-нибудь и выйду замуж, то только по любви», — твёрдо решила Даша, уже засыпая.
Глава 43
Через пару дней Стас сам позвонил Даше, и, как ни в чём не бывало, позвал гулять. «Весёлая четвёрка» снова воссоединилась, и, не поминая более о Дашином вранье и Юлькином «питоне», стала дружить ещё крепче. Поначалу в этой разношёрстной компании часто возникали конфликты, но со временем всё более-менее устаканилось, и, хотя время от времени ребята всё же ссорились, компания не распадалась, так как всех объединяла одна вещь — любовь к приключениям. Ребята искали их везде: лазали по крышам, бродили по складам и заброшенным помещениям, но самым любимым их занятием стали походы в Битцевский лес с кострами.
Обыкновенно после школы они шли к Даше, обедали у неё, после чего Стас Хандрымайлов, как главный в компании, раздавал всем указания, что взять с собой в поход. Брали, как правило, одно и то же: Даша — спички и газеты, Хандрымайлов — рыбные консервы, хлеб, сало; Юлька брала с собой питьевую воду в бутылке, а Козлов — картошку, яйца вкрутую, и иногда баночку изумительного варенья из фейхоа, приготовленного его мамой. Ребята складывали всю эту снедь в школьные ранцы, и шли в лес, благо он находился буквально в двух шагах от их двора. Определённого маршрута у них не было: они шли наугад, и каждый раз останавливались на привал в разных местах.
Вдоволь набегавшись, накатавшись с горок и наигравшись в снежки, ребята разводили костёр где-нибудь у ручья, жарили над огнём на тонких ветках хлеб, пекли в золе картошку. Хандрымайлов открывал рыбную консерву, которая уметалась на свежем воздухе в один присест. Запечённая в золе картошка, посыпанная сольцой, была так вкусна; поджаренный хлеб, пропахший дымком, был изумителен. И так захватывающе-интересны были страшные истории, рассказываемые в темноте заснеженного леса, когда компания, сытая и согретая, сидела вокруг костра и подкидывала в огонь моментально вспыхивающую ярким пламенем газету.
Омрачало ситуацию то, что Даше почти каждый вечер нужно было то в музыкальную школу, то в художественный кружок, и ей с трудом удавалось выкраивать часок-другой между школой и музыкалкой. Часто компания ходила в поход без неё, и Даша, тоскливо пиля смычком в душном классе свои скучные, однообразные гаммы и арпеджио, украдкой вздыхала, думая о том, что поделывают сейчас её друзья.
— Слушай, Ефимова, нафига тебе эта музыкалка? — недоумевал Козлов, — Ну вот объясни мне, чего ради ты туда таскаешься и пилишь на своей дурацкой скрипке? Чтобы в переходе потом стоять играть — за копеечку?
— Родители так захотели, — уклончиво отвечала Даша.
— «Родители захотели!» А у самой что — головы на плечах нету?
— Действительно, — соглашался Хандрымайлов, — Лучше б вместо музыкалки в каратэ ходила. Так хоть, по крайней мере, драться научилась бы…
— Или на английский, — вставляла Юлька, — Щас все английский учат. А кому скрипка твоя нужна…
Часто такие разговоры подрывали авторитет Дашиной семьи, и Даша сама начинала сомневаться, действительно ли ей так нужна в жизни эта скрипка.
— Пойдёшь сегодня с нами в поход? — спросил её как-то Стас после уроков.
— Да чё ты её спрашиваешь? Опять на свою скрипочку потащится, — съязвил Козлов.
— Не потащусь, — неожиданно для всех и самой себя ответила Даша, — Прогуляю сегодня… Ну её в жопу, эту скрипку!
— Правильно, — одобрила Юлька.
И ребята, наскоро пообедав, снова удрали в лес. Солнце, между тем, уже село; за деревьями быстро наползала тьма зимних сумерек. Костёр в этот раз что-то не разжигался — газету извели быстро, но она лишь прогорала, огонь затухал, и от кострища снова валил густой едкий дым.