Конец одного романа - Грин Грэм (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
Как-то я ел свои сандвичи (почему-то я всегда пачкал их химическим карандашом) и вдруг услышал знакомый голос, тихий, чтобы не помешать читателям:
– Надеюсь, сэр, теперь все хорошо, простите за нескромность. Я поднял глаза и увидел незабвенные усы.
– Очень хорошо, Паркис, спасибо. Сандвич хотите?
– Нет, сэр, что вы…
– Ладно, ладно. Считайте, это мои расходы. Он робко взял сандвич, посмотрел и сказал так, словно получил монету, а она оказалась золотая:
– Настоящая ветчина!
– Издатель прислал из Америки.
– Спасибо, сэр.
– У меня стоит ваша пепельница,– прошептал я, ибо мой сосед сердито глядел на меня.
– Она дешевая, просто я к ней привык,– шепотом ответил он.
– Как ваш мальчик?
– Живот побаливает, сэр.
– Не думал вас тут увидеть. Работа? За нами следите? Я никак не мог представить, что унылые читатели – какие-то люди в шляпах и шарфах для тепла, один индус, с трудом одолевающий собрание сочинений Джордж Элиот, человек, каждый день засыпавший за одной и той же стопкой книг,– участвуют в драме ревности.
– Нет, сэр. Это не работа. У меня выходной, а мальчик уже в школе.
– Что ж вы читаете?
– Судебные отчеты в «Тайме». Сегодня вот дело Рассела. Помогает, сэр, создает фон. Лучше видишь. Отвлекаешься от мелочей. Я служил с одним из свидетелей, сэр. Мы вместе служили. Теперь он прославился, а я – куда там!
– Кто его знает, Паркие.
– Я знаю. То-то и плохо. Дело Болтон, вот мой предел. Когда вышел закон, что по бракоразводным делам нам нельзя давать показания, для моей специальности это был конец. Судьи никогда нас не называют, они вообще нас не любят.
– Никогда об этом не думал,– сказал я как можно теплее. Паркие и тот может тронуть сердце. Теперь, увидев его, я думаю о Саре. Я поехал домой на метро, надеясь, что ее увижу, и сидел, и ждал звонка, и понял – нет, не сегодня. В пять я набрал ее номер, услышал короткие гудки и положил трубку: Генри мог вернуться пораньше, а как мне с ним говорить, я ведь победил, Сара любит меня, она от него уходит. Но если победа откладывается, вынести это не легче, чем затянувшееся поражение.
Телефон зазвонил через восемь дней – совсем не в то время, раньше девяти. Я сказал: «Алло» – и услышал голос Генри.
– Это вы, Бендрикс? – спросил он. Голос был очень странный, и я подумал: «Неужели сказала?»
– Да, это я.
– Очень страшная вещь случилась. Вам надо знать. Сара умерла. Как неестественно мы себя ведем в такие минуты! Я сказал:
– Сочувствую, Генри, сочувствую.
– Вы свободны сейчас?
– – Да.
– Приходите, выпьем. Я не могу один.
Книга пятая
Ночь я провел у Генри. Я впервые спал у него. Сара лежала в комнате для гостей (она ушла туда за неделю, чтобы не мешать Генри кашлем), и я спал на тахте в той самой комнате, где мы любили друг друга на полу. Я не хотел оставаться на ночь, он упросил.
Наверное, мы выпили больше бутылки виски. Помню, он сказал:
– Как странно, Бендрикс, мертвых ревновать нельзя. Она только что умерла, а я уже позвал вас.
– К чему и ревновать? Это давно кончилось.
– Не утешайте меня, Бендрикс. Это не кончалось ни у нее, ни у вас. Мне повезло. Я все время был с ней. Вы меня ненавидите?
– Не знаю, Генри. Думал – да, а теперь не знаю.
Мы сидели в кабинете, без света. Газ в камине горел так слабо, что мы друг друга не видели, и я мог понять, когда он плачет, только по голосу. «Дискобол» метил в нас из темноты. Я спросил:
– Как это было, Генри?
– Помните, мы встретились перед домом? Недели три-четыре назад? Она в тот вечер простудилась. Лечиться не хотела. Я даже не знал, что затронуты легкие. Она никому ничего не говорила.
«Даже дневнику»,– подумал я. Там не было ни слова о болезни. Ей некогда было болеть.
– В конце концов она слегла,– сказал Генри,– но не вылежала и не хотела доктора, она им вообще не верит. Неделю назад она встала и вышла, Бог знает зачем. Сказала, надо пройтись. Я вернулся, а ее нет. Пришла в девять, совсем промокшая – хуже, чем тогда. Наверное, не один час гуляла под дождем. Ночью у нее был жар, она бредила. Не знаю, с кем она говорила – не с вами. не со Мной. Я уговорил вызвать врача. Он сказал, если бы начать пенициллин на неделю раньше, можно было бы ее спасти.
Нам оставалось пить виски. Я думал о Том, кого выследил Паркие по моей воле,– да, Он победил. «Нет, я Генри не ненавижу. Я ненавижу Тебя, если Ты есть». Я вспомнил, как она сказала этому Смитту, что я научил ее верить. Не знаю уж, каким образом, но я и себя ненавижу, когда подумаю, что потерял!
– Она умерла в четыре, под утро,– сказал Генри,– меня там не было. Сестра не позвала.
– Где сестра?
– Все прибрала и ушла. У нее срочный случай.
– Я бы хотел вам помочь.
– Вы и помогаете, вы ведь сидите со мной. Какой был страшный день, Бендрикс! Я всегда думал, я умру первым,– я ведь не знаю, как быть, когда кто-то умер, а Сара знала бы. Если бы осталась со мной, конечно. В сущности, это женское дело, как роды.
– Наверное, доктор помог?
– У него очень много дел. Он вызвал служащего из конторы. Я бы не знал, куда идти, у нас нет справочника. Но доктор не скажет, куда девать вещи. Полные шкафы. Духи, пудра – ведь не выбросишь… Если бы у нее была сестра…
Он вдруг замолчал, потому что дверь открылась и закрылась, как тогда, когда он сказал: «Это служанка», а я: «Это Сара». Мы прислушались к служанкиным шагам, она шла наверх. Удивительно, какой дом пустой, хотя в нем трое! Мы выпили, я налил еще.
– У меня его много,– сказал он,– Сара нашла…– и он снова остановился. Она была в конце любой тропы. Мы не могли обойти ее никак. Я подумал: «Почему Ты это с нами сделал? Если бы она в Тебя не верила, она была бы жива, мы с ней так и были бы вместе». Странно и печально, что мне еще что-то не нравилось. Я бы прекрасно делил ее сейчас с Генри. Я спросил:
– А похороны?
– Бендрикс, я не знаю, как быть. Случилась очень странная вещь. Когда она бредила, сама себя не понимала, сестра слышала, что она зовет священника. Во всяком случае, она говорила: «Отец, отец!» – а отца у нее нет. Конечно, сестра знала, что мы не католики. Она разумная женщина. Она ее успокоила. Но я не знаю, как быть, Бендрикс.
Я злобно, горько подумал: «Бедного Генри Ты бы мог не трогать. Мы без Тебя обходились. Зачем Ты вмешался в нашу жизнь, как дальний родственник с края света?»
Генри сказал:
– Когда живешь в Лондоне, кремация – проще всего. Я думал похоронить на Голдерз-Грин, сестра все объяснила. Этот служащий звонил в крематорий. Они могут назначить на послезавтра.
– Она бредила,– сказал я.– Не надо обращать внимания.
– Я думал, не спросить ли священника. Она так много скрывала. Вполне может быть, она стала католичкой. Она была странная последнее время.
– Нет, Генри, она ни во что не верила. Не больше нас с вами,– сказал я. Я хотел, чтобы ее сожгли. Я хотел сказать: «Воскреси это тело, если можешь». Моя ревность не кончилась с ее смертью. Все было так, словно она жива, словно она с другим – с тем, кого она предпочла мне. Как я хотел бы послать Паркиса, чтобы он помешал им в вечности!
– Вы уверены?
– Совершенно уверен.
Я думал: «Надо быть осторожным. Я – не Ричард Смитт, я не должен ненавидеть, я ведь тогда поверю, а это – Твоя и ее победа». Неделю назад я должен был только сказать ей: «Помнишь, как у меня не было шиллинга для счетчика?» – и мы бы сразу оба все увидели. Теперь могу увидеть я один. Она потеряла навсегда все наши воспоминания, словно, умерев, украла у меня часть личности. Вот он, первый мой шаг к смерти – воспоминания отваливаются, как гангренозная рука.
– Терпеть не могу этих молитв, могильщиков,– сказал Генри.– Но Сара так хотела, я попытаюсь все устроить.
– Она выходила замуж не в церкви,– сказал я.– Зачем же ее в церкви хоронить?
– Да, верно.
