Дневник войны со свиньями - Биой Касарес Адольфо (онлайн книга без .txt) 📗
– Ты это о чем? – спросил Аревало.
– Деревья в темноте так заметны. Уж наверно, у меня будет жалкий вид, если сейчас на меня нападут.
Видаль помочился у дерева. Аревало, последовав его примеру, заметил:
– Это от холода. Холод и годы. Одно из самых частых занятий в нашей жизни.
Дальше пошли в более бодром настроении.
– Один из парней мне объяснял… – начал Видаль.
– Прыщеватый?
– Нет, тот, что пониже, с лицом как у окуня.
– Ну, это все равно.
– …объяснял мне, что в основе этой войны со свиньями лежат разумные причины.
– И ты ему поверил? – спросил Аревало. – По разумным причинам не убивают людей.
– Они говорили о росте населения и о том, что количество никчемных стариков все увеличивается.
– Люди убивают от глупости или от страха.
– И все же проблема никчемных стариков не фантазия. Вспомни мать Антонии, женщину, которую прозвали Солдафоном.
Аревало, не слушая его, твердил свое:
– В этой войне мальчишки убивают из ненависти к старикам, какими они сами станут. Ненависть от страха…
Холод заставил их ускорить шаг. Чтобы не проходить возле костров, они – будто в молчаливом сговоре – сделали крюк в несколько сот метров и подошли к участку, где фонари не были разбиты.
– При свете, – заявил Видаль, – эта война со свиньями кажется немыслимой.
Они подошли к дому Джими.
– Здесь все спят, – сказал Аревало.
Напрасно искали они в окнах хоть одну светящуюся щель.
– Позвоним? – спросил Видаль.
– Позвоним, – ответил Аревало.
Видаль нажал на кнопку звонка. Где-то в глубине темного дома послышался звон колокольчика. Они подождали. Через несколько секунд Видаль спросил:
– Что будем делать?
– Звони еще раз.
Видаль опять нажал на кнопку, и опять они услышали дребезжащий звук колокольчика.
– А что, если Данте прав и он попросту спит? – спросил Видаль.
– Дурацкое положение. Получается, мы с тобой два паникера.
– Ну ясно, если с ним что-то случилось…
– Ничего с ним не случилось. Он спит. Старый лис.
– Ты так думаешь?
– Да. Уйдем, чтобы не выглядеть паникерами.
Вдалеке горел костер. Видалю вспомнилась картина, которую он видел в детстве, – Орфей или какой-то дьявол, объятый адским пламенем, играет на скрипке.
– Какая глупость, – сказал он.
– Что?
– Ничего. Костры. Все.
22
Возвратясь в дом Нестора, они заметили, что у друзей озабоченный вид.
– Здесь что-то случилось, – шепнул Аревало.
– Вот этот появился, – объяснил Видаль, указывая на племянника Больоло.
«Всякий новоприбывший, – подумал он, – обновляет печаль. Я проверил. Те, кто уже собрались на бдение, подчинились ходу вещей: жизнь продолжается, ничего другого не остается, как чем-то отвлечься; однако новоприбывшие опять привлекают внимание к покойнику». И как бы сквозь сон услышал слова Данте:
– Говорят, что Джими схватили.
– Кто говорит? – спросил Аревало.
– Такой слух, – подтвердил племянник Больоло, – идет в молодежных кружках.
Рей издал что-то вроде глухого рычанья, заметно побагровел, запыхтел. «В гневе он, наверно, превращается в зверя, в настоящего свирепого быка», – подумал Видаль и сразу же горько пожалел, что он и Аревало проявили такую нерешительность. Они не должны были возвращаться, не выяснив, дома ли Джими.
– Мы были недостаточно настойчивы, че. Всего лишь два раза позвонили.
– А если бы и проявили настойчивость, – рассудил Данте, – и выяснили, что Джими нет дома, тоже не много бы успели: только переполошили бы женщин.
– Уж взялись, надо было довести до конца, – возразил Видаль.
– Бедняга сказал, что идет позвать тебя, – объяснил Рей. – Вышел вот в эту дверь. Больше мы его не видели.
Видаль отвел племянника Больоло на другой конец столовой и сказал ему твердо:
– Говорю с вами конфиденциально. Если правда, что Джими схватили, постарайтесь встретиться с похитителями и, пожалуйста, скажите, чтобы они его отпустили. Если будут возражать, скажите, чтобы поговорили со мной.
– Но подумайте, как я могу с ними связываться? – спросил племянник жалобным тоном.
«Неужели я поддался импульсивному порыву? – подумал Видаль. – Но я должен был что-то сделать для Джими. Я тогда стоял как дурак и смотрел в это дурацкое окно и подверг его опасности. А теперь вышел показать свою храбрость, а его похитили».
Он вернулся к друзьям. Рей, величественный в своем гневе, что-то проворчал о сыне Нестора и о племяннике Больоло.
– Что ты говоришь? – спросил Данте с улыбкой.
– Что? Не слышу.
– По правде сказать, это подозрительно, – сказал Аревало. – Молодежные активисты сообщили ему об этом чересчур быстро.
Видалю вспомнилось, как Нестор гордился своим 90
сыном. Потом он подумал об Исидорито и спросил себя, знает ли сын про последние убийства и хватит ли у него мужества их не одобрить.
– В нашей пассивности, – заявил Рей, – есть что-то недостойное. Если мне суждено умереть, пусть у меня хотя бы будет утешение, что я вспорол брюхо трем или четырем из них. Скажите этому парню, что его, мол, вызывают по делу.
– Вы его встретите на улице, и что тогда? – спросил большерукий.
– Да ничего. Уложу одним ударом по башке, – ответил Рей.
– Но разве это не будет зверством? – спросил остролицый.
– Вроде бы существует молчаливый сговор, – заметил Аревало. – Одна половина общества имеет право бесчинствовать, другая нет. Всегда было так.
– Я с вами не согласен. У меня, слава Богу, еще хватит и духу и сил, и я с удовольствием проучу одного из этих нахальных юнцов… Только, ох, – Рей издал хриплый стон, – птичка-то упорхнула!
Все взглянули на дверь – да, племянник Больоло, откланявшись, уходил. Видаль спросил себя, стоит ли радоваться. Снова появилась соседка с чашечками кофе на подносе.
– Сеньора, – обратился к ней Данте, – не могли бы вы объяснить, на каком основании вы утверждали, что выдал Нестора собственный сын?
– Не выдумывайте, – запротестовала женщина. – Я никого не обвиняю, и я не позволю, чтобы обвиняли меня.
Аревало протер стекла очков и астматическим своим голосом проговорил:
– Страх – не глупость. Верно, кто-то из этих молодчиков сказал ей, что, если она будет болтать, из нее душу выбьют.
– Грозятся, убивают, – проворчал Рей, – а мы сидим сложа руки.
Видаль услышал шум мотора, визг тормозов.
– Возможен и другой вариант, – рассудил Аревало. – Хитрая старуха чует в воздухе перемену к худшему.
– А может, от вашего прямого вопроса у сеньоры, так сказать, помрачение в мозгу? – спросил большерукий. – На экзаменах такое бывает.
– Tc-c-c, – прошептал остролицый. – Не оглядывайтесь. Разговаривайте, будто ничего не случилось.
Видаль оглянулся – оказывается, в столовую ворвалось четверо парней. Он не только посмотрел на них, но (видимо, потому, что не сразу понял, что произошло) задержал взгляд на том, который казался у них старшим. После нескольких секунд грозного молчания этот тип направился к приземистому и прыщеватому; остальные двинулись за ним, громко стуча подошвами; до сих пор все, кто был в доме, ходили на цыпочках и разговаривали шепотом. Внезапно пошли стенные часы.
– Они невольно выдают, кто они есть, – беззвучно, словно страдая афонией, произнес большерукий.
– А кто они? – с тревогой спросил Данте.
– Грубияны, которые не уважают дом в трауре, – пояснил большерукий.
– Грубияны и невежи, – еле слышно подтвердил остролицый.
Новоприбывшие, приземистый и прыщеватый о чем-то оживленно спорили. Время от времени они поглядывали на группу пожилых или, не глядя, указывали на них пальцем. Тиканье часов усугубляло напряженность.
– Я считаю, отсюда до двери шагов четыре-пять, – сказал остролицый.
– Если успеем выскочить, мы спасемся, – подтвердил большерукий.
Рей пригрозил:
– Молчите, или я вас пристукну.
