День денег - Слаповский Алексей Иванович (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗

Змей подумал и сказал вдруг с удивлением:

– А ведь враг-то у меня есть.

– Кто? – обрадовались Писатель и Парфен.

– Брат, – вздохнул Змей. – Родной брат мой.

– Это старший? – спросил Писатель. – Я его плохо помню. Как его зовут?

– Глеб.

– Ты же говорил, что он военным летчиком стал и погиб!

– Живой он. Скучная история. Ты думаешь, почему я с матерью в двух комнатках оказался?

– А сколько было? Я, вроде, в школе когда учились, домой к тебе почему-то не заходил. Или не помню. Сколько времени прошло!

Было, рассказал Змей, аж пять комнат: удивительная квартира по тем временам. Но и отец был человек удивительный: мастер-изобретатель, которого так ценили на его заводе, что и целый дом ему отстроить могли, но он предпочитал родовое гнездо, где жили еще его родители, квартира, странным образом не превратившаяся в коммуналку.

Но вот отец умер, Глеб женился, жена его оказалась сквалыжница, потребовала размена квартиры, ссылаясь на будущих детей (справку о беременности предоставила), и в считанные недели обтяпала дельце, и глядь: за стенами вокруг новые люди живут, а у Глеба с женой благоустроенная двухкомнатная квартира в благоустроенном доме.

Мать обиделась глубоко и серьезно. Змей было поскандалил на первых порах, а потом забыл о брате – намертво. Они с матерью даже не упоминают о нем. Слава богу, хоть соседи приличные люди оказались, Лидия Ивановна с сыном за двадцать лет, прошедших с тех пор, вполне сжились, сроднились с ними…

– И он за все эти годы ничем матери не помог? – возмутился Парфен.

– Он даже не появлялся. Ни разу.

– Подлец! Едем к нему!

– Он, может, и не там живет…

– А может – там!

Они поехали, по пути говоря (Парфен с Писателем) о том, что одна из главных национальных проблем современности – истончение, искривление, извращение, прерывание и омертвение родственных связей.

Дать денег в наказание брату-предателю решили две тысячи (оставив по две врагам Парфена и Писателя), а тысячу пока оставить про запас.

По пути они купили портфель-дипломат в магазине «Военные аксессуары»: специальный, металлический, с кодовыми замками и ключами. Подумав, приобрели здесь же наручники. Уложили туда несгораемый сверток, примкнули портфель к руке Змея (так как-то само решилось), ключи от портфеля взял Писатель, а от наручников – Парфен.

– Теперь только вместе с рукой отымут! – похвастался Змей, любуясь блеском наручников и матовостью кейса, выкрашенного в тайный приключенческий темно-серый цвет.

– Ох, не говори ты так! – воскликнул мнительный Писатель.

Змей ухмыльнулся.

Завезло их довольно далеко: в район новостроек по имени Молодежный. Впрочем, давно они стали уже старостройками. Впрочем, они и когда новостройками были, выглядели старообразно, словно облупленные при самом возведении фасады и корявые балконы входили в замысел архитектора.

Дверь долго не открывали.

– Может, он на работе? – с надеждой спросил Змей.

Но нет, вот послышались шаркающие шаги.

Дверь открыл старик с всклокоченными волосами, с седой щетиной на щеках, в стариковских пижамных штанах.

– Скажите, а Глеб… – начал Змей и осекся. – Глеб, ты?

– Я, – ответил старик, и тут друзья увидели, что он совсем не старик, а напротив, совсем молодой… Ну, то есть не совсем, но не более пятидесяти, это было видно по его спине, которой он повернулся, шаркая от них в квартиру, и по другим приметам.

Может, просто болеет человек?

– Обувь сымите! – сказал из комнаты брат Глеб.

– Слушайте, не надо! – прошептал Змей. – Давайте не будем! Он, похоже, и так Богом наказан!

– У Бога свое наказание, у нас свое! – горделиво сказал Писатель, чувствуя (по необходимости профессии) ледяной холод справедливой жестокости.

– Суть не в том, – возразил Парфен. – Мы теперь не накажем, а поможем ему. Деньги те же, а смысл иной.

Они вошли.

В квартирке, надо заметить, было чистенько, уютненько, мебелишка полированная, то, се… Телевизор в углу большой. Чувствовался скромный достаток.

– Давненько не виделись, – вяло сказал брат Глеб.

– Да, – сказал Змей.

– Нинка скоро придет. Жена.

– Намек поняли, – среагировал Парфен.

– Да нет, сидите. Только выпивать нельзя. Она зверь в этом смысле.

– А ты вроде выпиваешь? – по-братски откровенно спросил Змей.

– Мне одному можно. Мелкими порциями. А сейчас еще и бронхит, лечусь. На больничном я.

– Работаешь, значит? Где?

– На работе, – сказал брат Глеб.

– Выглядишь ты не очень, – сказал Змей тихо.

– А с чего мне выглядеть? Нинка соки сосет. Она вампир.

– Это в каком смысле?! – осведомился Парфен. – Как в фильме ужасов?

– В фильмах таких ужасов нет. Просто чувствую: сосет. Сглазила меня. Порчу навела. Зелья приворотного дала, чтобы я от нее не сбежал. Наколдовала через бабку, чтоб я к маме не хотел идти, я и не хочу. А так бы я давно, – объяснил он брату.

– Да ты что! – воскликнул Змей. – Это мы все выдумываем себе! У нас элементарная депрессия, – блеснул он эрудицией, – а мы – сглаз, порча!

Брат только махнул рукой.

– Щас прям! Я эту бабку как живую вижу. Иду на работу, работаю, хочу пивка потом выпить, она, бабка: «Ладно». Ну, выпью кружечку. Хочу вторую – не лезет! Прямо мутит, и все тут. И бабка эта перед глазами: «Иди домой! Иди домой!» Так вот и… На работу и домой, вся жизнь. Нет, иногда будто отпускает. Назло этой бабке, когда Нинки нет, беру бутылку водки, выпиваю – и ничего, нормально. Но Нинка потом меня привязывает.

– Это как?

– Ну, веревкой к столу привязывает на выходные дни. В наказание. А сама уходит.

– Веревку же перерезать можно! Или отвязать!

– Перережешь – увидит. А отвязать пробовал. Ходил, по квартире гулял, потом обратно привязался, а Нинка пришла и даже не посмотрела на узел, а сразу по морде мне. Это не колдовство? Насквозь меня видит через бабку свою, ведьма!

Помолчав, он сказал:

– Извините, что не угощаю. Насчет угощенья у нас Нинка распоряжается. Если захочет.

– Мы сами угощаем! – заторопился Змей, доставая припасенные две тысячи долларов и кладя их на стол перед братом Глебом.

– Это что?

– Деньги.

– Откуда?

– Заработал.

Брат посчитал.

– Две тысячи ихних? Воруешь, что ли? – спросил он равнодушно.

– Зачем! Хочешь верь, хочешь нет, – нашли! Целую кучу. Решил вот тебе помочь.

Брат потрогал деньги, даже понюхал, о чем-то коротко помечтал – и заплакал.

– Ты что? Ты что, брат?

– На что они мне? – утирал слезы Глеб. – Нинка отнимет. Были б дети, дал бы им и сказал бы: бегите куда глаза глядят отсюда.

– А разве нет детей? – спросил Змей. – У нее ж беременность была.

– Ложная оказалась. Так что…

– Постой, постой! Ты спрятать можешь!

– Найдет. У нее бабка все насквозь, я ж говорю… Там такая бабка!

– Иди ты, извини, со своей бабкой!.. Положи в банк на свое имя!

– Снять заставит. Наколдует, своими ногами пойду, своими руками возьму – и ей дам.

– А если я тебе буду давать? Понемногу?

– Догадается.

– Вот чудеса! Что же делать? – растерялся Змей.

– Да ничего. Спасибо, что вспомнил. Маме привет, скажи: тоскую, – опять заплакал брат Глеб. – И идите, а то Нинка…

Но было поздно: хлопнула дверь.

В глазах Глеба появилось нечто такое, что дало повод Писателю подумать: не прав Змей, не в депрессии тут дело. И еще он подумал – уже лично для себя: лучшее средство от депрессии – отчаянье. Может, впасть в него?..

Резко вошла женщина Нинка.

Она была довольно моложава, довольно привлекательна, энергична, полна крови и жизни – и все друзья невольно переводили взгляд с нее на Глеба, сравнивая. А тот лишь покорно усмехнулся и пожал плечами.

– Я просила тебя, г., с. с., п. е., алкашей не звать в дом? – закричала Нинка. И с маху отвесила ему оплеуху, голова Глеба мотнулась и тут же вернулась на прежнее место.

– Это не алкаши, – сказал он. – Это вот брат мой Сергей. А это…