Как я охранял Третьяковку - Кулаков Феликс (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
Ну и вот. Сидим мы с Кулагиным как-то в дежурке, и между делом ведем непринужденную беседу с Михаилом Борисовичем Лазаревским. На этот раз мы к нему прицепились по поводу его обычая носить с собой в пластиковом ведерке из-под мороженого Баскин Роббинс холодные пельмени и половину яблока. Помню, нас особенно интересовали два обстоятельства:
а) почему пельменей всегда ровно десять штук?
б) Михаил Борисович кушает кошерные пельмени или довольствуется общегражданскими?
Михаил Борисович слушал и, будучи человеком умным, только добродушно посмеивался в усы. Связываться с нами, – полупридурками неразумными – вступать в какие-то дебаты и прения он явно не собирался. Разбиваясь о волнолом его ироничной невозмутимости, наш задор уже начал потихоньку сходить на нет, когда вдруг откуда-то из-за спины неожиданно подал голос Виктор Карлович Курочкин. Удивленные, мы тут же оборотились и обнаружили его, скромно примостившегося с овсяным печеньем на краешке стола. Витя с напряженной веселостью человека, идущего на смерть, вдруг заявил:
– Миша, я на твоем месте надавал бы насмешникам тридцать три раза по сусалам! Вот…
При сих словах он (видимо, в качестве иллюстрации) несмело порубил ладошкой воздух. До меня некоторое время доходил смысл этой прихотливо построенной, прямо-таки церковнославянской фразы про сусала. Но когда я разобрался в ее хитросплетениях окончательно, то гордо вскинул голову и холодно произнес:
– Уж не собираетесь ли вы немедленно воплотить свое намерение в жизнь, любезный Виктор Карлович? В таком случае, я и мои сусала к вашим услугам. Как, кстати, и сусала этого юноши! – я указал пальцем на Кулагина (Кулагин тут же сделал «напружку», набычился и воинственно промычал: «Д-а-а-а хули тут!»).
Мсье Курочкин предпочел не обострять, и вернулся к своему печенью. Довершая его разгром, я нарочито громко обратился к Кулагину:
– Ты все же подбери сусала, прощелыга! Не то быть беде!
Мы посмеялись и разошлись, но я, признаться, как-то с тех пор невзлюбил Витю. То есть не то, чтобы невзлюбил, но так…
И вот, спустя несколько дней, сошлись мы с ним поболтать на втором этаже. Рабочий день близился к концу, можно было не опасаться внезапного появления начальства и поговорить спокойно. Витя же поговорить любил, чем я и воспользовался. Направляя разговор в нужное русло, я плавно подвел Виктора Карловича к теме наших с ним сослуживцев. Он посетовал на отсутствие в их рядах людей достойных и нравственных.
Я моментально оживился. Ща я тебя, дядя… Вжик-вжик! По-буденовски, от уха до седла. Будут тебе и сусала и прочее.
Для затравки надо было начать с чистой правды:
– Ну это вы не правы, Виктор Карлович! – воскликнул я. – Среди сотрудников есть немало по-настоящему интересных, увлеченных людей. Вот, например, Леша Кулагин и Гена Горбунов. Они музыканты, играют в самодеятельном ансамбле.
– Да, – нехотя согласился мой собеседник. – Я вроде слышал про это.
Он слышал… Сейчас ты удивишься, мужик.
– А, скажем, тот же Алеша Егоров. У него, знаете ли, очень необычное хобби.
– Какое хобби? – действительно удивился Витя, видимо на секунду представив себе Леху Егорова.
Эх, жалко не все видели Леху. Человек небольшого роста и квадратного телосложения, он обычно имел чрезвычайно угрюмый вид. Если не знать его поближе, то вполне можно было подумать, что единственно возможное егоровское хобби – убийства.
– Алеша Егоров в свободное время лобзиком выпиливает высокохудожественные наличники! – объявил я.
Витя широко раскрыл глаза. Только сделав над собой усилие, можно было вообразить Прощай Молодость с лобзиком в руках склонившегося над рукоделием.
– Наличники? – переспросил Витя изумленно. – Это вот которые на окна для красоты прибивают, да?
Мне стало как-то даже немного обидно за Леху: с какой собственно стати такое упорное неверие в его добродетельные таланты?
– Да-да! – энергично закивал головой я. – По собственным эскизам. Мало того, он раздает их практически бесплатно всем желающим. Лично мне он смастерил почти двадцать наличников. И каких! Не наличники – чистый мед и подлинные произведения искусства, поверьте! Чистота обработки просто восхищает. Он их сначала шкуркой-нулевкой по три часа трет, потом лаком покрывает в пять слоев… Блестят как у кота яйца!
В этом месте по ярости монолога и силе убеждения я вплотную приблизился к воскресным телевизионным проповедникам.
Витя был поражен:
– Ну надо же! И что, совсем бесплатно?
– Еле уговорил его взять две бутылки водки, можно сказать почти насильно вручил. Деньги предлагал, так он потом три дня со мной не разговаривал.
– Ах, какой молодец! – Виктор Карлович, кажется, был близок к тому, чтобы прослезиться.
– Милейший человек! – поддакнул я..
Какое-то время пришлось подождать, пока не унялся восторг витиной души. Тут я запустил вторую утку. Именно, причем, утку.
– Или возьмем Илюшу Кропачева… На вид наркоман, гопник раменский, а в действительности он просто одержим орнитологией.
Илюша был прекрасный парень, но временами несколько… Как-бы это получше выразиться… Заторможенный, что ли. Не в смысле «тормоз», тупой человек, а в смысле не вполне адекватный происходящему. То есть происходящее как бы само по себе, а Илюша отдельно.
Однажды Иван Иваныч пожаловался на него Сергею Львовичу: «Серёнька, прикинь! Прихожу я к Кропачеву на «шестую» зону, а он стоит это… как пенек. И меня не видит!». Знаете, не увидеть Ваню, когда он сам того желает – невозможно. И если такое имело место быть, то уж и не знаю, что тут сказать.
Причины этих илюшиных странностей имели разные толкования, но я не врач-нарколог при детской комнате милиции, чтоб их здесь приводить в качестве диагноза. В общем, для краткости, Илюша был мальчуган со своими тараканчиками.
Итак, Илюха-Кропачюха, следующий номер программы.
– Это какой еще орнитологией? – не понял Виктор Карлович.
– Прикладной. Наш Илюша разводит уток, представляете?
– Да брось ты, Фил! – впервые усомнился Витя. – У него на обед-то не всегда есть что покушать, а ты говоришь утки!
Я замахал руками:
– Он уток разводит как раз не с меркантильными целями.
– А с какими тогда? – инженер был совершенно сбит с толку.
Вот и пришла пора для главной новости дня.
– Илюха – селекционер. Его заветная мечта – вывести новую декоративную породу уток и назвать ее «Виолетта». В честь девушки, которую любил.
Услышв это, Виктор Карлович чуть не упал с лестницы. Так, отлично. Дядя уже теплый, вполне приготовлен и готов к употреблению. Гоп-гоп, рысью марш-марш! Штыки примкнуть, пленных не брать! Пленных на хер в винегрет, в котлетный фарш!
Доверительно приобняв Витю за плечи, я сообщил ему (не без затаенной гордости в голосе) следующее:
– А я ведь, признаться, сыграл определенную роль в судьбе этого юноши, Виктор Карлович.
– Да? – разомлевший Витя был весь внимание.
Мне пришлось прокашляться, чтобы быстро прикинуть как далеко я могу зайти. Пожалуй, достаточно далеко.
– Мой двоюродный дядя, завкафедрой утководства Ветеринарной академии крайне заинтересовался илюшиной селекционной работой. С моих, естественно, слов. Я организовал их личную встречу, в результате которой Илюша был зачислен сразу на второй курс без каких-либо вступительных экзаменов. Дядя сказал, что Илюха – самый настоящий самородок, Ломоносов наших дней. И что он, дядя давно не встречал человека настолько тонко понимающего утку.
У Вити не осталось уже никаких слов для восхищения. Он нечленораздельно светился изнутри. Сил у инженера хватало только на то, чтобы разводить руками и растерянно приговаривать: «Не может быть! Не может быть…».
Я решил, что на сегодня хватит с него чудесных открытий.
Под вечер я имел непродолжительную беседу с Лехой Егоровым. Прощай Молодость находился в необычном для себя состоянии возбуждения.
– Что такое, Леха? Кто тебя обидел? – дружески осведомился я.
