Приключения тележки, памфлет, сатира - Тершанский Енё Йожи (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Бурная развязка не имеет продолжения
Шум, скандал, споры, бурный обмен мнениями, крайне правые, крайне левые, центристы… Одним словом, улица кипела вокруг развернувшихся событий.
Однако главным было то, что учитель музыки Андорфи, обивщик мебели Безимени и дурачок Муки благополучно переправили семейство мелочного торговца в дом под желтой звездой.
Козак, изрыгая дикие угрозы, ринулся в Дом нилашистов за карателями.
Он и не попытался дать сдачи Андорфи, ибо удар, полученный им, поразил даже корчмарку, а уж она-то была достаточно натренированной свидетельницей драк и могла судить об этом вполне квалифицированно.
Справившись с миссией грузчика, Андорфи вернулся домой, и в парадном между ним и дворничихой состоялась следующая беседа:
— Господин профессор, я передала вам с уборщицей повестку… Изволили получить?
— Да.
— Но боже мой, господин профессор, уходя в армию, затевать такую историю! Спасать евреев, на брата нилашиста поднять руку! — закрякала дворничиха.
— Подня-а-ать руку? Что значит поднять руку?! — воскликнул Андорфи. — Я просто саданул разок в его поганую рожу, так что он на стену полез…
— Но за такое и разжаловать могут! Да и эти, что. в корчме сидят, того гляди, набросятся… Их уже четверо там собралось.
— Послушайте-ка, милейшая! — проговорил Андорфи. — В каждой стране существуют законы, и за соблюдение их несут ответственность официальные правительственные органы. Я же лишь выполнял закон в самом буквальном его значении. До сих пор, насколько мне известно, венгерский закон не давал нилашистскому окружному начальнику или члену упомянутой партии власти и права преступать закон, опустившись тем самым до уровня бандитов и грабителей с большой дороги. Как человек и как офицер, я воздал по заслугам не нилашисту, а именно бандиту, застав его на месте преступления, когда он оскорблял женщину и терроризировал без всякого на то право нескольких налогоплательщиков, венгерских граждан, живущих своим трудом. Если кто-либо из них высунет рожу из корчмы и встанет мне поперек пути, я застрелю его как собаку. Шепните им об этом! Ключ от моей квартиры у тетушки Мари. Господь да благословит вас, милейшая!
С этими словами Андорфи вернулся к себе и уложил вещи. Затем надел мундир и сунул в кобуру револьвер, который обычно держал в чемодане, чтобы не оттягивал бок.
Он спокойно запер квартиру. К этому времени как раз подъехало вызванное им такси. Андорфи спокойно сел в него и спокойно покатил на станцию.
Однако в штабе он докладывал о своем прибытии для прохождения службы отнюдь не так спокойно, ибо тотчас заметил, что кое-кто из офицеров, но прежде всего те тыловые крысы, коих устав прежней армии даже не включал в личный состав армии, а именовал «приданной единицей» (они, правда, носили мундир, но исключительно вдали от линии фронта), — так вот, все эти лица отдавали честь уже не согласно уставу венгерской армии, а классическим римским — то есть немецко-фашистским, то есть нилашистским — взмахом руки.
Между тем Козак не нашел в Доме нилашистов окружного начальника и потому прихватил с собой просто двух братьев и засел с ними в «Молодушке»; впоследствии он клялся всем и каждому, что учитель музыки Андорфи быстренько убрался из Дому, пока он, Козак, ходил в Дом нилашистов за оружием, чтобы попугать его малость.
Ну что ж! И самые серьезные, самые достоверные исторические труды страдают подчас несколько вольным истолкованием событий. Но если достоверные факты попадаются лишь вразброс среди потока искажений — вот это уже беда.
Роман о закопанных кладах, однако на новый лад
История сия все же претендует на то, что главным героем ее является тележка с левым уклоном.
Следовательно, какие бы сногсшибательные события и пертурбации ни происходили в мире, все это может вписываться в историю тележки лишь постольку, поскольку оказывает непосредственное влияние на ее судьбу.
Смысл политики в умении точно ориентироваться в путаном лабиринте мировой конъюнктуры. Искусство не терпит окольных путей, всевозможных вывертов, иначе оно превращается в бездарную халтуру.
Кровь, ужасы, низменные инстинкты, позорные даже для животного, беспримерное вырождение Человеческого Духа властвовали над земным шаром.
А с тележкой между тем не происходило ничего примечательного.
До одной летней ночи.
Над затемненной столицей сияла полная луна — для одних волшебная, для других зловещая, для кого-то восхитительная или таинственная.
Из квартиры Андорфи через открытые окна лилась фортепьянная музыка. Играл, однако, не учитель, а его сестра. Причем младшая, старшая же слушала.
Сам Андорфи со своей батареей сражался на фронте. Взяв на несколько дней отпуск, он помог своим родственницам, бежавшим от наступающей Советской Армии и конфликтов с румынами, добыть надежные документы и разместиться в его квартире.
Впрочем, трудно было не отметить и не удивиться тому, что у смуглого узколицего учителя музыки такие светловолосые круглолицые сестры.
С не менее странными родственницами беседовали в этот чудный лунный вечер артистка и майор на балконе четвертого этажа.
Появились откуда-то беженцы и в профессорской квартире, хотя никто никогда не слыхал, что у них есть родственника.
Будд полна была такими беженцами, державшими путь на Запад и нашедшими здесь временное пристанище. Уехала и супруга майора; вняв призыву властей эвакуироваться, она также покинула насиженное место.
Около десяти Аги спустилась к Безимени.
О, теперь уже на законных основаниях, к жениху!
Ночь была необычайно теплая. Безимени выключил свет в квартире, открыл дверь во двор и сел на свою тележку покурить. Здесь и нашла его Аги.
— Послушай, а может кто-нибудь подглядывать к тебе отсюда, из темноты? — спросила она Безимени. — Ну, через щелку какую-нибудь?
— Нет! С чего ты взяла? — поинтересовался Безимени.
— Войдем-ка. Закрой дверь.
Безимени повиновался, впрочем нехотя.
— Зачем спешить? Не успеем, что ли?
— Запри дверь на ключ! — распорядилась Аги. И сама дважды повернула ключ в замке. Потом из фирменного бумажного пакета, приспособленного под сумочку, вынула маленькую, не больше кирпича, шкатулку. — Я хотела показать тебе вот это! — И она поставила шкатулку на стол.
— Что в ней? Драгоценности? — спросил Безимени, на глаз прикинув, что может быть в шкатулке; лицо его при этом помрачнело, не предвещая для Аги ничего доброго.
— Ну что, ну что, ну что ты смотришь на меня, словно убийца! — заговорила Аги. — Я и сама уже жалею, что согласилась взять ее на сохранение. Но и ты не выдержал бы просьб госпожи Вейнбергер, да обмороков, да слез — и все ради этой шкатулки!
— Мне это не нравится! Пусть сами прячут свое добро! Зачем мы для этого понадобились? — кратко высказался Безимени.
— Но она только нам доверяет! Ихний брат, говорит, из провинции да зять здешний, пештский, наскребли кое-что за всю жизнь, и сами они, мол, двадцать лет мучились в магазинчике своем, чтобы приобрести то, что собрано в этой шкатулке. Госпожа Вайнбергер и ключ от нее дала мне: чтобы я поглядела, что там, и сохранила для нее. А уж они в долгу не останутся!.. И до тех пор просила, молила, покуда я не приняла от нее шкатулку. А теперь куда ее девать?
— Чтоб тебе ни дна ни покрышки! — разозлился Безимени. — Ужо накличешь ты беду на наши головы!
Побеседовав таким образом, Безимени и Аги поняли: пора прийти к какому-то практическому решению и припрятать шкатулку.
Предварительно они на всякий случай решили осмотреть ее содержимое.
И обомлели. В шкатулке тускло светились тяжелые золотые цепи, нитки жемчуга, золотые часы, множество колец, броши с драгоценными камнями, сверкавшие бриллиантами подвески, тяжелые браслеты. И два свертка наполеондоров.
— Я, пожалуй, вот что могу предложить, — сказал Безимени. — Под моей тележкой один кирпич вынимается. Шкатулка точь-в-точь такой величины. Положим ее под этот кирпич. Кто станет там искать? Выйдем сейчас, ты сядешь на тележку, после лишь, а я аккуратно захороню шкатулку.
