Стюардесса - Ласкарева Елена (мир книг txt, fb2) 📗
Ни на воду, ни на карамельки бритоголовый не отреагировал. Казалось, он действительно заснул.
Тогда Динка пошла разносить напитки, нарочито громко предлагая пассажирам вино, виски и водку. Многие морщились от ее резкого голоса, но Динку это не смущало, она видела, что ресницы у бритоголового подрагивают — он следил за ее приближением.
— Джин, тоник, виски с содовой? — Динка нарочно склонилась к нему так близко, что слегка коснулась грудью его щеки. — Могу предложить коньяк.
Крепыш резко вскинул голову и открыл глаза. Несколько томительно-длинных секунд они смотрели в глаза друг другу. Динка даже различила темные пятнышки на радужной оболочке его глаз, странные, словно крошечные родинки.
— Что вы выбрали? — томно промурлыкала она.
— Водку, — изрек бритоголовый.
Динка отмерила ему сто граммов, он залпом опрокинул их в себя и поставил стопку на поднос.
— Еще?
— Да.
Динка плеснула еще сто пятьдесят. Подала блюдце с нарезанным лимончиком и розетку с фаршированными оливками. Для гурманов они носили легкую закуску. Но крепыш только крякнул, приняв на грудь очередную дозу, а закусывать даже не думал.
Глаза уже слегка подернулись осоловелой поволокой, но смотрели по-прежнему пронзительно.
— Еще, — выдохнул он.
Динка вновь наполнила бокал. Крепыш сдался первым.
— Все. Хватит. — Он прикрыл бокал ладонью.
— Уважаю мужчин, знающих меру, — прощебетала Динка.
Она пошла по проходу, очаровательно покачивая бедрами и переступая длинными ногами.
С Танькой оказалось на удивление легко работать. Она первая хваталась за самую тяжелую работу, а Динке тактично оставляла руководящую роль. Так что Динка сосредоточилась на подготовке в отсеке, а Танька встала на разноску. Таким образом, Динка больше не попадала в поле зрения бритоголового крепыша. Чему была несказанно рада.
Когда с обедами было покончено, салон погрузился в легкую дрему. Танька сварила кофе и разлила по чашечкам.
— Антону Васильевичу не надо отнести? — подмигнула она Динке.
— Я думаю, его обслужат, — в тон ей отозвалась Дина.
— Сто процентов!
Они переглянулись и засмеялись. Динка подумала, что наконец-то нашла в экипаже родственную душу. Динка привыкла быть одна против всех.
— По-моему, ты не только Антоше приглянулась, — сказала Танька, отхлебнув кофе.
— Кому еще? — приподняла брови Динка. — Сашке? Или Костику?
— Члены экипажа не в счет! Бери шире!
— Что, на меня сам начполетов глаз положил?
Танька фыркнула. Начполетов Капитон Иванович, попросту Капитоша, был такой плюгавый и невзрачный, что его не красила даже роскошная летная форма с золотыми нашивками, от которой обычно даже самый занюханный мужичок превращался в доброго молодца.
— Да нет, Бог миловал. Здесь у нас такой крепенький, бритенький, без тебя мается. Все выглядывает, не идешь ли.
— Крепенький? — Динка сделала вид, что не помнит такого. — Это какой же? В начале салона?
— В конце. Последний ряд.
— Нет, не заметила. — Динка с сожалением покачала головой.
— Да ты сама глянь!
Танька приподнялась, отодвинула штору и выглянула в щелочку.
— Ну?
— Смотрит! Ой, прям глазами ест! Все, подруга, это любовь! Вот так начинается большое и светлое чувство!
— Ой, да брось ты! — Динка кокетливо отмахнулась. — Показалось тебе. А может, это ты его прельстила, а? Небось так попкой виляла, что парнишка с катушек съехал?
Танька с готовностью расхохоталась, даже сползла по стеночке на пол. Уселась, коленки выше ушей. Динка и не думала, что напарница окажется такой хохотушкой.
…Танька Шохина только казалась простушкой-хохотушкой. Ее хорошенькая мордашка с конопушками и рыжими кудряшками делала ее похожей на веселую, озорную девчонку-непоседу.
На самом же деле Танька твердо усвоила, что простушкам легче жить, к ним не предъявляют особых претензий, на них всегда смотрят с улыбкой. Их не берут в серьезный расчет, им не завидуют, в соперницы такие не годятся. Легче попасть в хороший экипаж, лучше репутация, проще сходиться с людьми.
От природы Танька была замкнутой и не любила веселье. Она всегда боялась, что с ее близкими непременно случится что-нибудь страшное.
Из близких у Таньки были только мама и двухлетняя дочка. Такой крошечный подарок на память от возлюбленного. Он не принял Таньку всерьез, а она не умела настаивать и качать права. Даже о своей беременности она сообщила ему с улыбочкой.
— Ты знаешь, а я жду ребенка, — сказала она, проклиная себя за то, что губы сами собой расплываются в улыбку. — Кажется…
— Как дождешься, сообщи, — ответил любимый.
— А мы разве не поженимся? — улыбаясь спросила Танька.
Он и это расценил как шутку:
— Подрасти сперва.
Таньке было всего семнадцать. А в восемнадцать она родила Дуську. Дульцинею Московскую, как она представляла ее всем знакомым. Все смеялись над забавным словосочетанием и забывали спросить о папаше.
А папаша, когда животик у Таньки стал округляться, понял, что все не в шутку, а всерьез, провел с Танькой строгую беседу. Он больше не шутил, и она не смеялась. Он объяснил, как ему важно закончить институт, что он не готов к тяжелой миссии главы семьи и что, в конце концов, он совсем не мечтал жениться на такой дурочке.
— Просто ты меня не любишь. — Танька и в этот раз не сдержала кривую улыбку и этим облегчила ему ответ.
— Просто не люблю, — легко согласился он.
После этого разговора Танька на время перестала улыбаться и только плакала. Она его очень любила, все время думала о нем, иногда приходила к его дому вечером, смотрела, горит ли в его комнате свет…
Потом ходить с огромным животом стало тяжело, потом родилась Дуська и бегать за бывшим любимым стало просто некогда.
Мама не дала Таньке сидеть дома. Она взяла на себя воспитание внучки, а Таньку послала на языковые курсы. После спецшколы иностранный давался ей легко, так что знание языка и симпатичная веселая внешность сыграли свою роль — Таньке предложили получить специализацию стюардессы международных авиалиний. Что она и сделала легко и с улыбочкой, словно играючи.
Через шесть месяцев учебы на престижных курсах в Шереметьеве, на тех самых, о которых слишком поздно узнала Динка, Танька уже ловко управлялась в салоне международного авиалайнера.
Мама вышла на пенсию, поскольку Танька была ребенком поздним, и Танька стала в семье единственной кормилицей.
На новой работе Таньке нравилось все: и красивая форма, и возможность посмотреть мир, и приличный для двадцатилетней девчонки оклад. Было только одно «но»… Танька панически боялась высоты. Но эту проблему она пыталась преодолевать все с той же улыбочкой… И тайну свою хранила как зеницу ока…
— После полной остановки двигателей мы пригласим вас пройти к выходу, — Динка улыбнулась и открыла бортовую дверь.
Пассажиры послушно сидели в креслах, ждали сигнала. Совсем не то что на внутренних рейсах, где все выстраиваются в безобразную длинную очередь к выходу, едва самолет коснется шасси бетонки. Совковая привычка во что бы то ни стало оказаться в первых рядах, хотя преимущества в этом никакого: все равно автобус ждет всех.
В Шереметьеве автобусов не было — лайнер подруливал прямо к терминалу, так что был шанс первым занять таможенную стойку, а вот поди ж ты — никто не торопится. Другая ментальность.
Динка стояла в дверях, каждому улыбалась на прощание и кивала, а боковым зрением наблюдала, как приближается к ней бритоголовый.
Вот он поравнялся с ней, замедлил шаг, пропустил вперед замешкавшегося вьетнамца и оказался самым последним.
— Счастливого пути, — повернулась к нему Динка.
— Спасибо, — буркнул бритоголовый. — Поди сюда, поговорить надо.
— Со мной? — изумилась Динка, ноги сразу предательски подкосились.
— Ну да. Ты ведь Дина Лебедева?
— Я, — пролепетала она.
— Значит, не обознался. У меня фотографическая память, — хвастливо заявил бритоголовый.
