Дэниел Мартин - Фаулз Джон Роберт (читаем книги txt) 📗
– Разумеется, нет. Я так и понял.
Но тогда он, разумеется, этого не понял, и теперь в его душе что-то дрогнуло и растаяло, уводя от обиды, заставляя упрекать себя за недоверие к ее способности понимать несказанное.
– На самом деле я пыталась выразить сомнение в своих собственных ценностях. Это все равно как переход в другую тональность. Не знаешь, как справиться с модуляциями.
– Ну вот, кажется, сейчас кое-что другое разбазаривается по дешевке!
Она по-прежнему разглаживала края увядшего листа, но Дэн увидел – губы ее улыбались: чуть иронично, чуть печально, мол, она-то знает истинную цену, но спорить не имеет смысла. Воцарилось молчание, будто они просто пытались убить время, праздно болтали, как феллахи в ожидании поезда, который никогда не придет. К Дэну вернулось ощущение чувства ирреальности происходящего, существования вне себя, которым он, казалось, был заражен с самого приезда в Асуан; только на этот раз оно было более или менее осознанным и сильно окрашено фатализмом. Он даже спрашивал себя: да хочу ли я, чтобы все это разрешилось? Может быть, просто это его детское «я», не умея или не желая простить лишения тех лет, берет реванш за его взрослую философию отстраненности? Может быть, поэтому он когда-то и сбежал в киноиндустрию, с ее навязчивым стремлением «двигаться не важно куда», продавая в розницу опиум для интеллектуально обездоленных.
Любой сколько-нибудь здравомыслящий человек, связавшийся с кино из финансовых соображений, обычно стремится максимально ограничить свои обязательства, чтобы, сменив богов, свободно продавать себя; но это тайное и безрассудное увлечение Дэна совершенно непонятной женщиной, что сидела сейчас рядом с ним, противоречило всем практическим урокам, преподанным ему жизнью. Отношения с Джейн, если они когда-нибудь придут к завершению, несомненно, положат конец свободе выбора не только в сексуальной, но и в профессиональной сфере, и даже в домашней жизни; но это беспокоило его гораздо меньше, чем перспектива постоянных столкновений с непреодолимым упрямством, постоянным психологическим неудобством, привносимым ею в эти отношения. Сегодня на ней опять были древние бусы, купленные в Луксоре, сточенные и необточенные грани, углы, которые невозможно сгладить в течение одной жизни. Получалось довольно комично: его отношение к Джейн было лишь частью обоюдного мифа. Она, несомненно, считала его гораздо более опытным житейски, чем он был на самом деле, а он, словно студент-первокурсник, не способный принять на веру старый студенческий каламбур, что во всяком профессоре около половины – просто сор, не мог отрешиться от впечатления, что Джейн – существо из более тонкого мира, носитель высоких моральных ценностей. Он вспомнил, как они сидели у той, другой реки, много лет назад… тогда по крайней мере им хватало ума, поэтичности, да к тому же – желания и воли пойти на риск.
– Так чему же ты станешь обучать их? Реке меж берегами?
Она подняла на него глаза – это показалось ей забавным,
потом напустила на себя нарочито строгий вид (на сей раз совершенно ясно было, что нарочито) и сказала:
– Я буду обучать их правилам французской грамматики по текстам из Расина и Бальзака, а также согласованию причастий прошедшего времени.
– Жемчуг перед юными свиньями метать?
Улыбка задержалась на ее губах; чуть погодя она призналась, что больше всего ей хотелось бы работать с младшими классами, но тогда на переподготовку нужен более долгий срок; некоторое время они обсуждали эту проблему – преимущества преподавания детям младшего возраста, а не подросткам. Что-то в ее отношении к этому было связано с Полом, она считала, что с ним в школе в ранние годы обращались не так, как следовало бы.
Дэн, разумеется, понимал, что весь разговор с ним ведется как бы в порядке извинения, попытки сказать ему, что эта новообретенная близость между ними гораздо важнее их интеллектуального несогласия, что она благодарна за этот отдых, за возвращенный ей объективный взгляд на вещи… и так далее, и тому подобное. Но его не покидало острое ощущение, что и это ее решение было почти столь же абсурдно, как планы, которые она Декларировала в Оксфорде: она просто меняла роль преобразовательницы мира на роль захудалой училки. Джейн, видимо, почувствовала скрытое неодобрение; после долгого молчания – она снова сидела, обняв колени и глядя за реку, – она сказала:
– Я должна что-то делать, Дэн. Ты и представить не можешь, как сильно во мне сознание зря потраченной жизни и… – Она вдруг замолчала. – Да нет, не моей жизни. Я могла бы дать жизнь стольким – самым разным! – вещам.
– Всем нам приходилось чувствовать такое, Джейн. – Дэн помолчал. – И поступать так же.
– Но не с таким постоянством. – Он ничего не ответил, и мгновение спустя она бросила вызов его нежеланию комментировать сказанное: – Ты по-прежнему считаешь, что это решение неправильное?
– Ну, моя дорогая, это же тебе решать. Если ты чувствуешь, что… Ну этот твой замечательный инстинкт.
– И все же?
Он произнес себе под нос:
– Шато-лафит в жестяной кружке?
– Это несправедливо по отношению к жестяной кружке. И невероятно преувеличивает качество наливаемого в нее вина.
Дэн пристально глядел за реку, на укрытый тенью дальний берег.
– Не понимаю, каково в этой жизни предназначение людей вроде нас, Джейн. Как должны мы прожить свой век, если он предоставляет нам лишь две возможности: чувствовать себя либо обделенными, либо виноватыми. Притворяться либо либералами, либо слепыми. Мне кажется, что и то и другое не позволяет нам прожить жизнь так, как предназначено. Я думаю, если бы у меня был второй ребенок, я стал бы молиться, чтобы он вырос не вполне нормальным.
– Ты говоришь страшные вещи.
– В нашем мире, где думать о будущем становится все страшнее с каждым днем? – Она бросила на него скептический взгляд. – Ну да, разумеется. Я путешествую. Пишу. Встречаюсь со звездами кино. Я счастливчик. – И добавил: – Последний пережиток прошлого.
В голосе его звучала ирония, почти горечь, и то, что Джейн медлила с ответом, только подчеркивало его горький тон.
– В таком случае это некая форма привилегированного пессимизма.
– Форма привилегированного бессилия.
– Это не так уж очевидно, Дэн. Мне думается, большинство ни о чем не подозревающих чужаков сказали бы, что ты обладаешь почти непоколебимой уравновешенностью.
– Что на самом деле – просто мертвый груз инертности.
– Которая способна рождать на свет вполне грамотные сценарии. Виденные миллионами зрителей.
– И забытые ими. На следующий же день.
– Ты капризничаешь.
Он улыбнулся, полупризнавая справедливость упрека.
– Не так уж трудно человеку, никогда не идущему на риск, казаться уравновешенным.
– Но ведь чтобы казаться, тоже нужны какие-то усилия? Даже и смелость какая-то, как мне представляется.
– Да нет, не думаю. Это просто облегчает каждодневное существование. В неуравновешенном мире это не может быть ничем иным, кроме капитуляции.
Джейн как будто задумалась над сказанным, потом сменила тему.
– Уже много лет я знаю тебя по рассказам Каро. Смотрю ее глазами.
– Получается – никудышный отец. Она мягко возразила:
– Просто трудный.
– Все эти зеркала и маски в моей комнате в студенческие годы… Думаю, они почти точная характеристика.
– Жаль, ты не испробовал другую возможность. Жить в окружении уставленных книгами стен. И умов.
Теперь оба смотрели на плывущую по реке торговую фелюгу. Она медленно двигалась вниз по течению у подножия песчаных утесов противоположного берега. Дэн украдкой взглянул на лицо Джейн. В нем одновременно виделись и решимость, и спокойствие, погруженность в собственные мысли; он не мог догадаться, о чем она думает, но чувствовал, что ощущение восстановившегося былого взаимопонимания его не обманывает, и знал, что она не может совсем не ощущать того же… что они снова вместе сидят на берегу той далекой, навсегда канувшей в прошлое реки. Навсегда разделенные и все же – навсегда близкие. Ему вспомнилась вчерашняя, обведенная кружком фраза из наброска к сценарию. Их правда крылась в молчании, а не в молчании других голосов, в молчании о том, в чем они только что признались друг другу. Он понимал, что надо бы заговорить, он был готов броситься как в омут головой: необходимо выразить это словами… она должна это почувствовать… должна знать… Но что-то роковым образом удерживало его. Сомнение в ней, сомнение в себе, боязнь быть отвергнутым, боязнь ответного чувства. Вдруг она подняла голову, чуть придвинула к нему лицо:
