На улице Дыбенко - Маиловская Кристина (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT, FB2) 📗
— Нет, — улыбалась Кира.
— Без приданого тебя никто не возьмет, — беспокоилась Мадина.
— И не надо.
От ужаса Мадина прикрывала рот рукой. * * *
Со временем Кира поняла, что Мадине совершенно нечего делать в больничной палате. Книги она не читает, оставаться наедине со своими мыслями не привыкла, и если бы не Кира, то бедолага сидела бы, уставившись в одну точку, или гуляла бы бесцельно по больничному коридору, как другие пациенты. Все детство она провела в суете — помогала матери. А в семнадцать вышла замуж. И вот теперь у нее двое детей и она ждет третьего. Мадина выглядит счастливой, но сложно до конца поверить в ее счастье. Мужа на людях приобнять нельзя, смеяться нельзя. Все в темноте. С ума сойти можно. А с другой стороны — вот уже вторую неделю Кира уплетает чеченские лепешки и галушки с мясом, которые старательно готовит нелюбимая Мадиной золовка. Как готовит Мадина, можно только представить! А ей, Кире, никто не принес даже дежурного занюханного апельсина. И сама она ни фига готовить не умеет. И дома ее никто, кроме кота с черепашкой, не ждет. Да и те наверняка уже забыли о ее существовании. И никому она не нужна. А Мадина нужна. И детям. И мужу своему суровому. Вот и думай! * * *
— Как ты?
Наташа вытащила из сумки три апельсина и положила Кире на тумбочку.
— Жива вроде.
Наташа хотела что-то сказать, но посмотрела на Мадину, и та, поймав ее взгляд, поспешно вышла из палаты.
— Мать как? — спросила Кира.
— Умерла.
Кира вздрогнула.
— Неделю назад.
— Ты видела?
Наташа расстегнула кофту под белым халатом — в палате было жарко. Она взяла стул и села рядом с кроватью Киры.
— Пришла я после института помыть ее, белье сменить. Нянечки ворчат — не держится у нее ничего, несет ее без конца. А я-то что могу? И она плачет, жалится, что не лечат ее. Похер всем там. Ноги у нее отказали. Энцефалопатия. Лежит она там целый день в говне и меня ждет. И начала я ее мыть. И, прикинь, только намыла, отворачиваюсь за подгузником, а она опять наваляла. Я ей: «Ну че ты, мам? Разве так можно?» Руки прямо опустились. А она, прикинь, расплакалась, как ребенок. Стала я ее успокаивать, по голове гладить. Сама плачу. Говорю, не боись, прорвемся. Не впервой. А она вдруг как схватится за меня. А взгляд чумной какой-то. И даже злобный. А сама: «Пить, пить». А я даже налить ей не могу. Держит она меня со всей силы. Мне аж больно стало. А смотрит уже мимо меня. Я ей: «Мама, мама». А она меня не видит. И все: «Пить, пить». Я ору нянечкам: «Человек у меня на руках помирает!» Прибежали. Меня отпихнули. Я им ору: «Дайте человеку пить, сволочи! Она пить хочет!» Они над ней склонились. Я не вижу ничего. А одна из них меня за руку взяла и вывела. Я стою, трясусь вся. А она мне тихо так на ухо и говорит: «Идите домой, умерла она уже. Мы вам позвоним и все скажем, когда забирать и откуда». * * *
В палату заселилась Галя, девушка лет двадцати пяти. У нее были проблемы с легкими.
— Ну че, покурим, — предложила Галя, застелив постель и наскоро разложив свои вещи в тумбочке.
Кира не курила в больнице. На улицу выходить не хотелось, да и не с кем было. Мадина смотрела на уходящую Киру с материнским беспокойством. * * *
— Ты давно тут лежишь? — спросила Галя, тяжело откашливаясь и сплевывая густую мокроту в сторону.
— Неделю.
— С этой вот? — Галя кивнула в сторону больничного здания.
— Ага.
— У нее рот не закрывается.
— Она как дите. Добрая она.
— Ну не знаю.
Галя зашлась в приступе кашля.
Они курили на заднем дворе, и Киру повело от сигареты. Она присела на корточки и, чтобы не упасть, прислонилась спиной к стене больничного здания. Шла уже вторая половина марта, и вся грязища, пролежавшая зиму под снегом, нагло повылезала наружу. Заплеванный, замусоренный окурками двор, загаженная урна и Галя, без остановок кашляющая и харкающая. И вдруг Кира увидела себя со стороны — такую вот — согнувшуюся бродяжку, в тапках на заплеванном асфальте. Что же с ней будет дальше?
— Как тут кормят? — спросила Галя, бросая бычок в урну.
— Не фонтан. Но меня Мадина подкармливает.
— Меня она кормить не станет, — прохрипела Галя и опять тяжело закашлялась. * * *
Мадина действительно не угощала Галю — ждала, когда та уйдет на процедуры, чтобы подложить Кире очередную лепешку.
— Не знала, что ты куришь, — сказала Мадина, заплетая косы.
Теперь Мадина смотрела на Галю, как смотрят матери на чужих распущенных подростков, в страхе, что те плохо повлияют на их собственных детей.
А Галя, в свою очередь, с недоверием смотрела на приходившего мужа Мадины.
— Нормально он ей жрачки притащил, — буркнула Галя, когда Мадина вышла проводить мужа, — а мне никто рогалика сраного не принесет. А знаешь почему?
Галя взяла чайник с кипятком и залила «Доширак» в тарелке.
— Потому что супруг мой любимый, Гуров Алексей Викторович, геройски погиб в 1995 году при штурме Бамута. И теперь я — мать-одиночка. И лепешки их я в гробу видала. Ясно?
Кире было ясно. А еще ей было ясно, что она, не пойми кто и не пойми откуда, всегда была рыбой, плавающей в разных водах. Вот почему и чеченка Мадина, и русская девушка Галя считают ее за свою. Кира знает о каждой из них то, чего не знает другая, и именно поэтому эти две никогда не найдут общего языка.
В детстве Кире приходилось жить среди девочек, которым не разрешалось носить короткие юбки, и мальчиков, смотревших на девочек с излишним болезненным любопытством. Смуглые черноволосые мальчики, плескаясь в море шустрыми дельфинами, старались подплыть к ней ближе, чтобы незаметно дотронуться. Нужно было шикнуть, оскалиться, выругаться на их языке. Иначе не поймут, так и будут доставать своим вниманием. Все объяснялось просто — они не видели женских тел. Даже сестер и мам в купальниках никогда не видели. С ними надо осторожнее. В школе норовят подбежать и залезть под юбку и со смехом убегают. При этом беспрекословно слушаются своих родителей, слова поперек не скажут. Бабушки и дедушки для них — все равно что боги. И любой чужой бабушке в автобусе они без разговоров уступят место.
Это был мир двух морей. И жили там разные люди. Такие, как Кира, ее друзья и родные — в шортах, в плавках, мамы в открытых купальниках, бабушки с огромными начесами, мужчины в солнцезащитных очках. Женщины играли в карты на берегу моря, громко смеялись мужским шуткам, из машин пел Антонов, а у самых продвинутых — Modern Talking. Были и другие — те мальчишки-прилипалы и пугливые девочки. Их матери, даже в жару укутанные в черные платки, восседали на берегу моря в длинных платьях. Они были похожи на орлиц, высиживающих яйца. А отцы не ходили на пляж, считая это блажью.
Два разных берега, два моря. Кира без раздумья ныряла то в одну, то в другую воду. И плавала там, соблюдая правила. И не было мыслей, правильно то или другое. * * *
Мадину выписывали. Уже с вечера она сидела грустная.
— Давай я тебе косички заплету, — предложила она.
— Не получится, — улыбнулась Кира, — у меня же кудряшки.
Но Мадина присела к Кире на кровать и стала колдовать над ее головой. Всегда приятно, когда кто-то копошится в твоих волосах. Кира прикрыла глаза.
— Мадина, сколько косичек ты заплела за свою жизнь?
— Миллион.
Кто бы сомневался.
— Жалко, что ты не чеченка. Я хотела бы иметь такую сестру, как ты, — сказала Мадина, нежно проводя гребешком по непослушным кудрям.
Кире казалось, что сейчас она расплавится, расползется от удовольствия. Заботливые любящие руки превратили ее в пластилин.
— Я бы заплетала тебе косички, готовила бы тебе галушки с мясом. Мы бы с тобой делились секретами.
Кому же не хочется, чтобы их гладили по голове, любили, обнимали, желали накормить? Как вышло так, что чужая чеченская девушка в эту минуту ближе ей собственной матери?
