На улице Дыбенко - Маиловская Кристина (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT, FB2) 📗
Лерыч поднял глаза на Киру и как ни в чем не бывало продолжил копаться в машине.
— Ты не хочешь со мной говорить? Что случилось? Что-нибудь с Геной? С ним все в порядке?
Лерыч выпрямился во весь рост.
— Я вот удивляюсь вам — бабам. Вот на хера надо было человеку мозги пудрить, а? На хера надежду давать? В гости напрашиваться, посиделки, ванна, хуе-мое… На хера? Ну не нравится человек, так ты не лезь. Пройди мимо. А то от таких шмар, как ты, люди потом страдают.
Кира стояла, слушала, и ей казалось, что воздух в легких закончился. Главное — не упасть тут.
— Уехал Генка, — сказал Лерыч, опускаясь над капотом, — в деревню уехал. Уволился, забрал мать и уехал. Видел я его накануне. На нем лица не было. Это ж надо так человеку задурить голову. Говорил мне, не могу рядом с ней жить, ходить по одним улицам и не видеть.
Кире нечего было сказать. Все, что ни скажешь, будет не то. А может, он и прав. Нельзя было лезть. Чужая душа — не игрушка. Кто знал, что все так быстро завертится. Хотелось общаться. Ощущать простое человеческое родство душ. Неужели нельзя без боли? Неужели нужно шарахаться друг от друга?
— Передай Гене, если увидишь его…
— Ни хера я ему передавать не буду, — сказал Лерыч, закрывая капот, — я не почтовый голубь.
Кира развернулась и пошла маленькими шажками домой. В больницу надо было успеть до вечера. 27
— Бегом за бельем к нянечке, а то на голом матрасе спать будешь.
Бегом. Легко сказать. Кира поднималась на третий этаж. В пролетах приходилось отдыхать и набираться сил для нового рывка.
— А душ у вас есть? — спросила она нянечку.
— Душ закрыт на ключ. Только по выходным открываем.
— Мне бы помыться. Неделю не мылась.
— Переживешь. Возьми пластиковую бутылочку и подмойся в туалете. У нас не гостиница.
— А где бутылочку взять?
— В ларьке.
— А где ларек?
— На первом этаже, но вход с другого конца здания.
Кира взяла белье у нянечки и направилась к выходу.
— Только он закрыт сегодня, — предупредила нянечка, — праздник же. И завтра будет закрыт. Ты на ужин беги, а то голодная останешься.
Опять беги. Ужин пропускать нельзя. Аппетита нет, но худеть дальше некуда. Иначе она превратится в креветку. * * *
В столовой почти никого не было. Странно. Куда все делись?
Кира сидела одна за столом, покрытым липкой клеенчатой скатертью, ковыряла вилкой картофельное пюре подозрительно голубого цвета и котлету сомнительного содержания. Она никогда не была привередой. Нужно просто жевать и глотать — внушала она себе. Нужно заполнить желудок. И пойти спать. И спать неделю. Или две. А если повезет — то и все три. В конце концов, это большая удача — попасть в больницу. Есть кровать, книги, еда. Что еще нужно для счастья? За животных она не беспокоилась. Бабу Зину пришлось познакомить с черепашкой. «Ох ты ж, хосподи!» — всплеснула руками баба Зина и обещалась не бросить «животину» — кормить чем бог пошлет. Кира совала бабусе деньги на корм коту, но та от возмущения топала ногой, махала руками и не брала. «Что ж это мы — крохоборы, что ль, последние? Неужели ж я куриных лап ему не накидаю? Убери! Убери, чтоб глаза мои не видели!»
Баба Зина наказывала ей лечиться и ни о чем не думать. За квартиру можно отдать позже. Не к спеху. Не война, поди, не оголодаем. «Разберемся», — успокаивала она Киру. И Кира успокоилась. Действительно. Она полежит. Отдохнет. Выйдет в сад. Там что-то получит. И бабуля обещала с кем-нибудь передать деньги. Долго что-то она их передает. Затерялись в пути, что ли? * * *
В палате с Кирой лежала высокая молодая чеченка по имени Мадина. Ей было девятнадцать лет, у нее было двое детей, и она была беременна третьим. Врачи Мадину ругали. Частые роды и кормление грудью привели к истощению. Но ей нельзя было предохраняться. Муж не разрешал.
— У тебя сколько детей? — спросила Мадина Киру, расплетая перед сном свои длинные русые косы.
— Нисколько.
Мадина сделала круглые глаза.
— Я не замужем, — объяснила Кира.
— А сколько тебе лет?
— Скоро будет двадцать один.
— Ты уже взрослая, — покачала головой Мадина, — у нас после двадцати замуж плохо берут, думают, гуляла много, других мужчин видела. У тебя родители строгие? Отпускают тебя одну в магазин?
— Я одна живу, комнату снимаю.
Мадина сочувственно посмотрела на Киру, как смотрят на пропащих людей.
— Кушать хочешь?
И, не дождавшись ответа, развернула пакеты с едой.
— Сестра моего мужа готовила. Она вкусно готовит. Но я еще вкуснее. Бери.
Она протянула аппетитную лепешку.
Кира взяла, хоть не была голодной. Неудобно отказываться. Лепешка наверняка вкусно пахла. Но Кира ничего не чувствовала.
— Это чепалгаш. А тут галушки с мясом, хочешь?
— Мне столько не съесть.
— Завтра съедим, — успокоила Мадина, закрывая банку крышкой, — мне много носят. Мне надо много есть. Но я не ем. Будем с тобой есть. В столовую не ходи больше. Там еда не для людей. * * *
На следующий день к Мадине пришел муж. Рыжий здоровяк с бородой. Сухо поздоровался с Кирой. Минут пять говорил с женой, не меняя сурового выражения лица. Не присел рядом. Не улыбнулся. Не смягчил голоса. Мадина тоже отвечала кратко и по делу и так за всю встречу и не прикоснулась к мужу.
Лема, так звали мужа Мадины, принес ей новую порцию банок и пакетов с едой. Мадина молча все приняла. Муж постоял еще минуту в тишине, скрестив руки на груди. Попрощался с женой, бросил Кире «выздоравливайте» с тем же каменным лицом и вышел из палаты.
«Как начальник с подчиненной», — подумалось Кире.
— Вы поругались, что ли? — спросила Кира, когда он вышел.
— Нет. Почему ты так думаешь?
— Он говорил так строго, как будто злился на тебя.
— Он всегда так говорит, если другие люди рядом. Нельзя любовь на людях показывать. Это стыдно.
— И тебе нельзя?
— И мне нельзя. Заботиться можно, а любовь показывать нельзя.
— И обнять нельзя? А за руку взять можно?
Мадина по-детски рассмеялась.
— Нет, конечно. Он меня обнимает только в темноте. Он не хочет, чтобы даже я это видела. А то буду гордая. И не буду его уважать. * * *
За неделю Мадина разговорилась. Жаловалась на свекровь и на сестру мужа, которая настраивает «свекруху» против нее. Рассказывала, что ей нельзя выходить на улицу одной, а только с кем-нибудь из женщин, что она нигде кроме школы не училась, да и в школу ходила редко, считала себя счастливой, что не живет в деревне. Там сложнее. Кроме ухода за детьми и родителями мужа, нужно держать хозяйство: коз, баранов, коров. Друзей у Мадины нет. Подругами могли быть только сестры мужа.
— Вот сейчас я с тобой говорю, а так бы мы никогда с тобой не встретились. Мне муж, когда приходил, сказал, чтоб я много с тобой не говорила.
— Это почему?
— Потому что ты не чеченка. И можешь быть непорядочной. Но я все равно буду с тобой говорить. Он же не узнает никак. А ты не расскажешь, — подмигнула Мадина.
— Не расскажу, — подтвердила Кира. — А почему он решил, что я могу быть непорядочной?
— Он же твою семью не знает. Может, ты с мужчинами жила, водку пила, курила…
После этих слов Кира засомневалась в собственной порядочности.
— Ты армянка? — спросила Мадина.
— Нет, по всей видимости, — ответила Кира.
— А кто?
— Не знаю точно.
— Ты не похожа на русскую, — заключила Мадина, — но и на армянку не похожа. Я видела армянок. * * *
Мадина болтала без умолку, и стоило Кире открыть книгу, как у той возникал новый вопрос.
— Ты хочешь мальчика или девочку?
— Не знаю. Не думала о детях, — отвечала Кира, откладывая книгу.
— А сколько детей хочешь?
— Не знаю пока.
— Такая умная, в университете учишься, а самого главного не знаешь!
Немного подумав, Мадина выдавала новый вопрос.
— А твоя мама готовит тебе золото в приданое?
