Книга теней - Риз Джеймс (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗

И вот наконец в начале нового года Конвент после тридцатичасовых дебатов приговорил короля к смерти.

Еще через несколько месяцев, после того как революционная армия одержала победу над союзными войсками под Гондсхоотом, было решено, что жизнь королевы (известной как «мать отпрыска», то есть своего уцелевшего сына, которого она одна называла Людовиком XVII) не представляет больше ценности: ее заграничные связи, которые сохраняли ей жизнь, больше ничего не значили. Теперь ее можно убить. Но сначала будет судебный процесс.

Королева ждала суда не в Тампле, а в тюрьме Консьержери на острове Сите, в маленькой комнатке без окон. Посещать ее не разрешалось, и она так больше и не увидела своих детей. Обвинялась она, в общем и в целом, в заговоре против Франции, более конкретные обвинения были весьма разнообразны: от выдачи государственных секретов и ничем не доказанного соучастия в заговорах с целью убийства до подделки ассигнаций и, что уж совсем абсурдно, инцесте с собственным сыном. Последнее обвинение королева яростно отвергала. Она защищалась, обливаясь слезами и пронзительно крича, и почти убедила в своей правоте les tricoteuses [140] — немолодых женщин, вязавших все заседания напролет, поднимая глаза от своего рукоделья только для того, чтобы пронзить обвиняемую взглядом, как кинжалом.

Суд присяжных, состоявший из двух плотников, музыканта, шляпника, владельца кафе, изготовителя париков и печатника, единодушно признал королеву виновной и приговорил к смерти.

Вот такими были эти дни, известные сейчас как период террора, а тогда называвшиеся временем господства добродетели. Именно тогда пересеклись пути четырех моих спасителей.

Итак, призраки следовали за Асмодеем с того момента, как обнаружили, что он завладел головой короля. И он привел их на кладбище Сен-Сюльпис, на Bal des Zephyrs , где они и повстречали Себастьяну.

Призраки рассказали мне, что в дни гильотины и крови Асмодей находился одновременно повсюду, но присутствие Себастьяны на балу удивило их: ведь они знали, что она, по существу, удалилась в изгнание. Испытывая чувство вины за Греческий ужин и его последствия, устав от светского общества и самой жизни, она уединилась в Шайо.

— Угрызения совести вконец измучили ее, — сказал отец Луи. — Она погрузилась в пучину безысходности, бездну, из которой не могла выбраться, забросила свои краски, углубившись в «Книги теней», которые смогла отыскать, чтобы найти способ исправить то, что она, как полагала, сделала.

В те дни Себастьяна покидала Шайо и предпринимала поездки в Париж только для того, чтобы посмотреть на плоды своих деяний. Она загружала карету едой, мешками монет, одеждой и отправлялась в места скопления бедноты, чтобы раздать все это.

— Да , — сказала Мадлен, — она раздала очень много, но богатство, которое она заработала, превосходило все то, что имела любая некоронованная особа .

— Она следила за событиями в столице, — сказал отец Луи, — знала о каждом королевском указе, выступлении в политическом клубе. Узнав о так называемых балах жертв, она спросила себя: «Неужели дошло до этого ?»… Она посетит один из таких балов. Примет участие в этом обряде смерти, подобно тому как верующие приобщаются святых тайн.

— Желающий посетить такой бал , — рассказывала Мадлен, — должен был обязательно представить свидетельство того, что он потерял на гильотине близкого родственника. То был праздник для мастеров подделывать документы: в такие дни шла оживленная торговля ими. И Себастьяна посетила Bal des Zephyrs в качестве сестры некой мадам Фийоль, которую судили, признали виновной и казнили за «чрезмерное расходование свечей, составляющих национальное достояние».

—  «Балы жертв» были причудливы и элегантны , — рассказывал отец Луи, — поскольку смерть тогда стала «модной». Женщины сходили с ума от платьев а la victime [141] , носили высокие прически, повязывали на шею узкие красные ленточки, мужчины тоже выставляли напоказ подобные «метки гильотины». В конце каждого танца партнеры приветствовали друг друга, внезапно роняя голову на грудь, тем самым как бы изображая гильотинирование.

— Себастьяна пришла на бал в маске , — продолжала Мадлен, — иначе бы ее быстро узнали, а это было очень рискованно: ведь в памяти людей она была связана с окружением королевы. Тогда в Париже торопились жить и умирали быстро… Когда она увидела его, он стоял в дальнем конце кладбища — высокий, широкоплечий и бледный, как древнескандинавское божество. Помню его распущенные светлые волосы, алое домино и полумаску из плотной черной тафты, сквозь прорези которой блестели его изумрудные глаза. Он приблизился к ней и пригласил на танец. Не прошло и получаса, как он научил ее танцевать новейший немецкий вальс… Мы стояли там с Луи, приняв человеческий облик, и наблюдали, как они кружатся по могильным плитам, уложенным вровень с землей. Без сомнения, ей не помешало бы немного выпить. И конечно же, ее смущали знаки внимания, оказываемые этим странным человеком …

— Oui , — согласился священник, — по ее собственному признанию, она вела себя опрометчиво. Ночь почти миновала, над головой стояла опаловая луна, воздух был чист и прозрачен. И она показала Асмодею l'oeil de crapaud .

— И тем самым навсегда завоевала его сердце . — Мадлен сказала это без всякого сарказма. — Нет никакого сомнения, что большинство мужчин открывают рот от изумления, вскрикивают или падают без чувств у ног ведьмы, когда она показывает им глаз жабы. Асмодей же лишь встряхнул своей светлой гривой и рассмеялся тем смехом, что присущ лишь ему одному. И они продолжали танцевать вальс. Можно сказать, они до сих пор вальсируют.

Я узнала также, что спустя несколько недель Асмодей уже жил в доме Себастьяны. Позже, в разгар террора, когда она покинула Париж, перебравшись на бретонское побережье, он последовал за ней. Там они и жили, по словам священника, «в своего рода любовном союзе, свив подобие семейного гнездышка… что само по себе утешительно».