Однажды орел… - Майрер Энтон (книги онлайн полностью .txt, .fb2) 📗
— Что ж, значит, мы рабы страстей? Она слегка улыбнулась и кивнула.
— Да, что-то в этом роде. Страстей и обязательств.
— А как насчет брака? — неожиданно для себя спросил он. — Мы выбираем или выбирают нас?
— Не спрашивайте меня об этом. — Она слабо улыбнулась, но глаза ее оставались серьезными. — Это была ошибка в моей жизни.
— Ваш «сядь со мной»?
— Экс «сядь со мной». — Он был преподавателем физики, она встретилась с ним на вечеринке в Беркли, где была слушательницей подготовительных курсов при медицинском колледже. — считала, — продолжала Джойс, — что поступаю благородно, отказываясь от выдающейся карьеры ради любимого человека. Но жертва оказалась напрасной. Я перепугалась до смерти, до того, то была готова сбежать, и сбежала бы, конечно. Я знаю, понимаю это сейчас, что все время искала какой-то выход. И причиной тому был Брэд. — Ее руки с длинными пальцами и красивыми, ухоженными ногтями были крупными, в больших ясных глазах таилась окрашенная юмором печаль, голос был низковатым и легка хриплым. — Странно. Он казался настолько старше меня, настолько благоразумнее, дисциплинированнее и надежнее. Мне понадобилось три года, чтобы понять, что он больше не повзрослеет, что он не хочет взрослеть. А я хотела. Страшно хотела. У меня есть своя теория относительно людей.
— Какая же?
— Все мы в определенном возрасте останавливаемся в своем развитии. В самом деле, останавливаемся. И все, что происходит после этого, не что иное, как повторение всех ранее пережитых ситуаций и отношений. Мы как бы замораживаемся. В решающий момент.
— Травматический катализатор?
— Нет, необязательно. Это может случиться и в такой период вашей жизни, когда все кажется наиболее ярким и хочется, чтобы так длилось без конца. Или, когда вы обнаруживаете, что окружающий вас мир ужасно не похож на тот, каким вы представляли его себе. Например, моя сестра Джорджия остановилась в своем развитии в четырнадцать лет. Сейчас ей тридцать, но в действительности она по-прежнему своенравный подросток, обиженный на мир взрослых, предавший ее, когда от нас ушел отец. Нет никаких причин, которые заставляли бы ее цепляться за это воспоминание, тем не менее она цепляется.
— А как вы?
— Я остановилась на двадцати двух, по-моему. Когда мама умерла от рака. Мы никогда не были особенно близки с ней, тем не менее меня увлекло чувство долга, мысль о том, что я должна пожертвовать собой на благо человечества в области медицины и в социальной области. И вот я здесь. Боюсь, это не очень интересный синдром.
— А что вы скажете обо мне? — спросил Дэмон, чувствуя, что должен задать этот вопрос. — На каком возрасте остановился я?
— Я недостаточно хорошо знаю вас… — Она снова улыбнулась. Чудесная, удивительная улыбка преобразила ее широкоскулое, спокойное, почти простоватое лицо, сделала ее моложе, еще привлекательнее. Светившиеся в ее больших карих глазах ласка, жизнерадостность и вера тронули его до глубины души; грубые мужские голоса, топот солдатских ботинок и даже бег времени неожиданно стали восприниматься им более остро.
— Говорите, говорите, — произнес он нетерпеливо, настойчиво, подстегиваемый выпитым джином, сознавая, что допускает какое-то нарушение, какое-то отступление, и тем не менее нисколько не раскаиваясь в этом. В его руке был прохладный, с влажными стенками бокал, его сердце билось учащенно, рядом с ним сидела девушка, казалось, испытывающая смутные желания, такая доступная и вместе с тем такая сдержанная. Жизнь. Теплая живая плоть.
— Нет, этот австралийский жаргон просто потрясающий. — o вмешался в их разговор Бен. — Он полон неожиданностей. Ты знаешь, Сэм, что означает по-здешнему «черниться»? Как ты думаешь, что это значит?
— Ну, вымазаться с головы до ног сажей, когда чистишь дымовую трубу.
— Нет, это означает «целоваться и обниматься с девушкой»… Я собираюсь поселиться здесь навсегда. Как только пройдут все эти беспокойные времена и меня выбросят на свалку, я приеду сюда. Этот субконтинент мне по вкусу.
— А вы мой идеал янки в австралийском стиле, — заметила Хэлли.
— Вот и хорошо. Пойдемте танцевать.
— О, чудесно! Пошли.
Самым интересным и притягательным во всем этом были сами по себе разговоры. Говорили обо всем приходившем в голову, о самых тривиальных вещах, вспоминавшихся с необычайной ясностью, подобной прозрачности изумруда: о божественном вкусе слегка хрустящих на зубах гречишных оладьев прохладным осенним утром, когда фазаньи самочки нерешительно бегают по жнивью, а самцы гордо вышагивают как какие-нибудь восточные экзотические сатрапы; или о майских днях, когда яблони в полном цвету, а над лилиями кружатся в танце колибри; или о вечерах в пустыне, когда небо затянуто огромными клубящимися розовато-лиловыми и оранжевыми облаками, а вокруг разносится едкий запах шалфея, словно от рассыпанных специй…
Вечер тянулся медленно. Они танцевали и пили, рассказывали друг другу истории из своей жизни, сочувствовали один другому, высказывали предположения, сравнивали вкусы на блюда в различных частях света. К ним присоединился только что вышедший из госпиталя француз Бопре, похожий с его рыжими волосами, которые упрямо росли в двух направлениях, образуя смешной хохолок на макушке, на задиристого петушка-забияку; позже подошел Джимми Хойт с девицей из Красного Креста, которую звали Элма Маргенталер и которая встречала хихиканьем каждое сказанное другими слово и объявила, что она тоже хочет поселиться в Австралии… Любопытно было наблюдать, как все происходившее вокруг повторялось, и у вас появлялось такое ощущение, будто вы бывали здесь раньше.
Затем как-то неожиданно оказалось, что уже поздно, очень поздно. Они вышли на прохладный ночной воздух и взобрались в джип, раздобытый Дэмоном прошлым утром в штабе главнокомандующего. Когда они подъехали к дому, где жила Хэлли, Бен вышел вместе с ней.
— Мой старый неукротимый командир, — сказал он, торжественно вытянулся и отдал честь. Лицо у него побледнело и блестело от пота. Дэмону почему-то вспомнился открытый экипаж, кативший вдоль Ля-Круазетт к скалистому, заросшему соснами мысу в заливе Хуан. Бен продолжал стоять вытянувшись, держа руку у виска, — «Угрюмый и грозный, скакал он во мгле одиноко. Лишь меч из Йемена ему был защитой, — декламировал он. — И был тот меч прост, не украшен он был позолотой. Зарубками был лишь клинок весь покрыт».
Дэмон усмехнулся.
— Послушай, Бенбо, будь поосторожнее. Знаешь, как говорится: «Лихорадка возвращается, когда спиртное испаряется».
— Это Киплинг! — с презрением ответил Бен. — Вы свободны. Я отстраняю вас от командования. Если вы не способны перебросить подчиненные вам части через это жалкое подобие водной преграды, я подыщу себе кого-нибудь, кто сможет это сделать.
— Тс-с, — зашипела на него Хэлли. — Пошли.
— «Победа идет за мной, а все остальное следует за победой». Кто сказал это?
— Наполеон, — ответил Дэмон.
— Я отстр-р-раняю вас от командования. Если вы не способны справиться с переправой…
— Тише, Бенджи!
— Договорились!
Они поднялись по ступенькам. У двери Бен еще раз обернулся, поднял руку:
— На этот раз должен быть мир победителей, а не…
Хэлли втащила его в дом, и дверь за ними захлопнулась. Сэм и Джойс медленно ехали по безлюдным улицам в мягкой бездонной мгле предрассветных сумерек. Дэмон время от времени поглядывал на Джойс; она, немного озабоченная, смотрела прямо перед собой. У входа в госпиталь он дал джипу прокатиться вперед футов на пятьдесят и, заглушив мотор, вышел из машины, обошел ее кругом к дверце Джойс, помог девушке выйти.
— Было очень весело, — пробормотал он.
— О да, конечно, очень.
— Ну как, вы решили, на каком возрасте остановился я?
— Остановились? Ах, да… — Она покачала головой, прикусив нижнюю губку. Она была так высока, что их глаза находились почти на одном уровне. — Возможно, вы еще не остановились.
— Может быть, люди останавливаются, а затем начинают расти снова?
