Нагие и мёртвые - Мейлер Норман (бесплатные серии книг .TXT) 📗
Последним на посту стоял Галлахер. Было очень холодно в этот предрассветный час. Он проснулся ошеломленным, в каком-то дурмане, и сидел завернувшись в одеяло, весь дрожа от холода. В течение долгих минут он мало что сознавал, находясь во власти странной иллюзии и воспринимая огромный силуэт горного хребта, высившийся над ним, как некую более глубокую границу ночи. Так он продолжал сидеть, полусонный, покорно ожидая утра и солнечного тепла, в полной апатии. Смерть Рота казалась сейчас чем-то далеким. Галлахер почти полностью отключился от окружающего и лениво воскрешал в памяти давно забытые приятные моменты, словно ему было необходимо сейчас хранить где-то глубоко в себе этот маленький теплый огонек, чтобы противостоять холоду ночи, громадному простору гор, своему изнеможению и, возможно, подстерегающей кого-нибудь еще во взводе смерти.
Рассвет приходил в горы медленно. В пять часов небо посветлело настолько, что Галлахер ясно увидел вершину хребта, но в течение следующего получаса все оставалось по-прежнему. Однако все в нем жило спокойным ожиданием рассвета. Солнце скоро пробьется над восточным склоном горы и спустится в их маленькое ущелье.
Он внимательно осмотрел небо и заметил несколько робких розоватых полос, которые поднимались над более высокими вершинами, окрашивая в пурпурный цвет крошечные продолговатые утренние облака. Горы казались очень высокими. Галлахер усомнился, сможет ли солнце подняться над ними.
Вокруг все становилось светлее, но это был неуловимый процесс, солнце все еще не показывалось, и нежно-розовый свет, казалось, исходил от земли. Галлахер ясно различал теперь спящих вокруг него людей, глядя на них с чувством некоторого превосходства. В этот ранний предутренний час они представляли собой жалкое и неприглядное зрелище. Он знал, что пройдет немного времени и придется разбудить их, а они будут стонать и ворчать, вырываясь из цепких объятий сна.
На западе все еще была ночь, и он вспомнил воинский эшелон, спешивший через огромные равнины штата Небраска. Тогда были сумерки, и ночь с востока гналась за эшелоном; она обогнала его и через Скалистые горы направилась к Тихому океану. Это было красивое зрелище, и воспоминание о нем навеяло печаль. Он вдруг страстно затосковал по Америке, и ему так сильно захотелось увидеть ее снова, что он даже почувствовал запах мокрого булыжника на мостовых летним утром в Южном Бостоне.
Солнце теперь приблизилось к краю восточной границы хребта, и небо казалось огромным, ясным и радостным. Галлахер вспомнил, как ночевал с Мэри в маленькой походной палатке во время пикника в горах, и ему грезилось, что он просыпается от дразнящего прикосновения к лицу бархатистой кожи ее грудей. Он услышал, как она сказала: «Вставай, соня, и посмотри на рассвет». Он сонно проворчал, прижался к ней и затем, как бы в виде уступки, нехотя приоткрыл один глаз. Солнце в самом деле поднималось над хребтом, и, хотя свет в ущелье был все еще тусклым, в этом уже не было ничего необычного. Настало утро.
Так Мэри привела к нему рассвет. Холмы стряхивали с себя ночной туман, сверкала роса. Окружающие горные хребты выглядели сейчас женственно-нежными. Люди же, спавшие возле него, были промокшими и продрогшими и казались какими-то мрачными тюками, от которых поднимался туман. На многие мили вокруг он был единственным бодрствующим человеком, и только он один наслаждался этой упоительной утренней свежестью.
По ту сторону горы послышалась артиллерийская канонада; она рассеяла его грезы и вернула к действительности. Мэри умерла...
Галлахер глотнул воздух, размышляя в немом страдании, когда же он перестанет обманывать себя. Теперь ему уже нечего было ждать, и он впервые осознал, как устал. Его руки и ноги ныли от боли, да и сон как будто не принес никакого облегчения. Теперь другим казался и рассвет, и он увидел себя дрожащим в одеяле, промокшим и продрогшим от ночной росы.
Однако у него все-таки был сын, которого он еще ни разу не видел. Воспоминание об этом не принесло утешения. Он не верил, что доживет до встречи с ним, и воспринимал это почти безболезненно, как суровую необходимость. Погибли слишком многие. Приближается его очередь. В своем больном воображении он мысленно представил, как на заводе изготовляется для него пуля и как ее вставляют в гильзу.
Если бы только у него была фотокарточка его мальчика. Его глаза увлажнились. Ведь не так уж многого он желал. Только бы вернуться живым из этой разведки и дожить до того дня, когда по почте придет фотокарточка его ребенка.
Он опять почувствовал себя глубоко несчастным. Ему казалось, что он сам себя обманывает. Он дрожал от страха, настороженно оглядывая окружавшие его со всех сторон горы.
Я убил Рота.
Он знал, что виновен в его смерти. Он вспомнил внезапный прилив сил, презрения и какой-то радости, когда орал на Рота, чтобы тот прыгал. Галлахер беспокойно ворочался на земле, вспоминая горькую гримасу на лице Рота, когда тот не дотянулся до другой стороны выступа. Он явственно представлял себе, как Рот падал и падал, и от этого видения у него пробегали мурашки по спине, как бывает, когда металлическим предметом царапают по стеклу.
Он согрешил и будет наказан. Смерть Мэри — это первое предупреждение, но тогда он как-то не думал об этом.
Вершина горы казалась очень высокой. Исчезли мягкие контуры рассвета, и перед Галлахером возвышалась Анака — башня на башне, хребет над хребтом. Возле вершины он увидел утес, обрамляющий гребень горы. Он был почти вертикальным, и им ни за что не удастся взобраться на него. По его телу опять побежала дрожь.
Он никогда раньше не видел местности, похожей на эту: она была голой и внушала страх. Враждебностью дышали покрытые джунглями склоны и заросли кустарника над ними. Галлахер подумал, что не сможет идти сегодня: грудь у него все еще болела, а если он начнет с рюкзаком взбираться вверх, то выдохнется через несколько минут. Да и был ли смысл продолжать путь? Сколько людей еще погибнет?
«Крофту нет до этого никакого дела», — подумал он.
А ведь его можно было бы легко убить. Крофт — легкая мишень.
Все, что для этого требуется, — это поднять винтовку, прицелиться — и разведка закончится. Они смогут тогда вернуться назад. Он медленно потер бедро, ему было не по себе от того, насколько сильно эта мысль понравилась ему. «Сукин сын!»
Не надо об этом думать. К нему вернулся суеверный страх; всякий раз, когда он что-нибудь такое думал, он накликал на себя беду. И все же... Это Крофт виноват в том, что погиб Рот. А он, Галлахер, тут ни при чем.
Позади себя Галлахер услышал шорох и вздрогнул. Это был Мартинес, он нервно потирал голову.
— Черт возьми, не спится, — сказал он.
— Да...
Мартинес сел рядом с ним.
— Кошмары снятся. — Он с угрюмым видом закурил сигарету. — Заснул и... слышу: Рот кричит.
— Да-а, от этого внутри все переворачивается, — пробормотал Галлахер. — Я никогда особенно не любил этого парня, но совсем не хотел, чтобы он так кончил. Я никогда никому не желал смерти.
— Никому, — повторил Мартинес. Он слегка потер лоб, словно у него болела голова. Галлахера поразило, как плохо выглядел Мартинес. Его тонкое лицо осунулось, глаза были тусклые, взгляд — отсутствующий. Заросшие щеки давно нуждались в бритве, и он выглядел намного старше своих лет из-за грязи, въевшейся в морщины на лице.
— Ну и в переплет мы попали, — пробормотал Галлахер.
— Да-а-а. — Мартинес осторожно выдохнул дым, и они смотрели, как он исчезает в раннем утреннем воздухе. — Холодно, — сказал он.
— На посту было еще хуже, — хрипло произнес Галлахер.
Мартинес снова утвердительно кивнул. Он сменился с поста в полночь и с тех пор не смог заснуть. Одеяла не согрели его, и всю остальную часть ночи он дрожал и ворочался. Даже теперь, к утру, не стало легче. Напряжение не проходило, и его продолжал мучить все тот же неопределенный страх, не дававший ему спать всю ночь. Этот страх тяжело навалился на него, и Мартинес был словно в лихорадке. Уже более часа его преследовало выражение лица убитого им японца. Оно накрепко запечатлелось в его мозгу; он помнил, как был парализован страхом, когда стоял в кустах с ножом в руке. Дрожа от нервного озноба, Мартинес то и дело нащупывал пальцами пустые ножны на своем бедре.
