Пирамида, т.1 - Леонов Леонид Максимович (онлайн книги бесплатно полные txt) 📗
Подразумевалось, что для полного преодоленья дьявольской трубы не хватило бы и вечности, которую из-за назначенных наутро актерских проб в Мосфильме он к величайшему прискорбию никак не сможет бросить к ногам пани Юлии. Та поспешила снять его опасенья.
– Вам будут принадлежать первые сливки и лавры! – и, Боже, как ласково звучал ее голос – Никаких отметок, ни открытых люков или ловушек. Ничего, кроме обыкновенного коридора и под прямым углом пересекающих его ответвлений.
Несколько мгновений Сорокин выстоял, зажмурясь в попытке разгадать характер предстоявшего ему теста – на атавизм, ребячество или еще неведомый науке вид тоннельной клаустрофобии? Потом обобщенным планом, словно фонарик сбоку зажгли, прояснилась скрытая цель поездки – показать непокладистому режиссеру – какую тему, вернее – актрису, еще точнее – актрису с каким приданым, хотя и нереализуемым ни идейными, ни финансовыми возможностями советского экрана, теряет он в лице Юлии... Кратковременное наважденье сопровождалось мучительным подобием головокружения, словно в центробежном вращении все более отвлеченных, недодуманных мыслей, увлекавших его в свой хоровод, утрачивалось умственное равновесие. Из них главная: в частности, что только в полном по вертикали составе, для исторической взаимоподстраховки, род людской и мог отправиться в столь ледяную, исполинскую неизвестность, которую ему предстояло прогреть собственным теплом, наполнить мясом своим, собою для приспособления под жилье – не ведая наперед, что находится на том конце маршрутной трубы – казарма, склеп, складское помещенье, чтобы заранее обрекать себя на такое количество солдат, неведомых товаров, мертвецов... Однако, как бы ни обстояло дело, после недавней конфузной заминки для Сорокина возникала настоятельная необходимость совершить близкий к подвигу поступок, а, по счастью, наметившееся задание выглядело настолько пустячным, что, право же, стоило подумать о своей репутации в замкнутом кружке Юлии, где вещи и пожелезнее пускались в круговой перемол.
С развязной ужимкой, словно воду пробуя перед купаньем, он вытянул было ногу вперед, как бы не решаясь занести ее за роковую черту порога.
– Но сама-то пани Юлия уже прогуливалась по своему проспекту хоть разок? – все еще с ногой на весу допытывался у ней режиссер, пока не качнула отрицательно головой. – Почему?
– Просто боюсь, – открыто солгала она.
По-женски исчерпывающий довод не воодушевлял на героическое поведенье, но отступать было некуда. Фланирующей походкой прославленного кинокомика, бойко частя вывернутыми ступнями, режиссер отправился в испытательную прогулку. Вскоре он, правда, перешел на нормальный шаг с шутовским пришаркиванием ради мужского престижа, но, видимо, так сильно ощущалось присутствие молодой женщины позади, подобно ветру гнавшее все дальше, что, к чести его, протекло несколько полновесных минут, прежде чем остановился вникнуть в тишину вокруг, как, приложив ухо к раковине, слушают плененный ею шум моря, а еще через десяток шагов и пытливо всмотреться в направлении обоих флангов, применяясь к паническим, даже со стороны очевидным смещеньям в себе самом. Никому впоследствии не признавался, как внезапно облился весь испариной страха, но Юлия издали по странно укоротившейся спине прочла охватившее его смятенье. Шаги становились мельче, остановки чаще и с потребностью ощупать воздух перед собой, пока не замер окончательно, психически балансируя на краю чего-то: обычное стоянье над пропастью, куда нас так и тянет спрыгнуть, чтобы не упасть. Тут-то, вопреки наставленью и в поиске опоры, что ли, он и допустил неосторожность дважды оглядеться вокруг себя, и, ни в одном из тоннельных лучей не обнаружив ориентирной женской фигурки, всего на пару шагов и отступившей-то за уголок, издал нечеловеческой тональности крик. В следующее мгновенье с поднятыми руками и нелепо всхлипывая, уже мчался ко вновь появившейся спасительнице, заметно обескураженной чрезмерным успехом эксперимента.
Между прочим, спешил он, словно магнитной силой выброшенный из тоннельного ствола, и уже в зоне полной безопасности с такой резвостью проскочил мимо дамы, что та не только словом увещания, ничем не смогла бы притормозить его, – ей оставалось лишь пуститься за ним следом. К слову, если не собственным телом своим проделал себе выходное отверстие режиссер в зыбкой толще чуда, значит, с разгону угодил в какую-то ранее не замеченную потайную щель. Таким образом, возвращаясь по кратчайшей теперь дороге, они вывертом колдовства или секретом лабиринтного устройства вышли прямо к парадной лестнице, по которой спускались в подземелье, только с другой стороны. И настолько были предусмотрены там аварийные случайности, что сразу очутились перед желанной, в стенной панели, нишей со светящейся сбоку точкой, которую с ходу всей ладонью и надавила Юлия. Послышался машинный гул, и раздвинулись дверцы лифта, но и за все время подъема не обменялись и словом, в какой-то психической задышке избегая даже глядеть друг на дружку. Было бы не великодушно со стороны Юлии задерживать внимание на катастрофической сорокинской неприглядности по выходе из трубы, а тому по соображеньям мужского достоинства тоже не к лицу было попрекать любезную хозяйку за угощенье своеобразным, чисто умственным лакомством. Впрочем, та ждала большего эффекта вплоть до рвоты зеленой слизью, как однажды на том же месте, в сходном же припадке случилось с ней самой.
Разговор о случившемся завязался у них лишь на обратном пути, когда просвещенный деятель кино попытался подвести научно-оправдательную базу под свое прискорбное поведение.
– Представляю, с каким нетерпением пани Юлия ожидает от меня... ну, моих впечатлений, – солидно, местами с переходом на басок, заговорил Сорокин. – Надо отдать справедливость, лихо там у вас задумано: миракль, чистейший миракль! Само по себе пространственное ощущенье было мне до такой степени в новинку, что я до сей поры не могу толком постичь мое фиаско. И вы представляете, конечно, как загремит картина с вашим участием, которую я заочно и творчески успел полюбить, если бы о нем проведали наши присяжные хохмачи с Потылихи... Кстати, очень громко я кричал?
– Как вам сказать, не очень. Мне давно хотелось полечить вас, Женя, от цинического презренья к тайнам, но вы как-то слишком быстро сглотнули мое лекарство. Так что же именно, если в двух словах, испытывали вы в итоге?
Благоприятно отозвавшись о живописных странностях ее подземного хозяйства, Сорокин оговорился, что сооружения и события нашего времени нередко сбивают с толку показной грандиозностью размаха, которым нередко движет до ничтожности крохотная пружинка. Нет, ему далеко не целиком понравился этот многослойный мираж, обусловленный мощным электромагнитным полем нераскрытого пока происхождения и в общем-то смахивающий на пену из мыльных пузырей, радужную оболочку которых физика не сегодня-завтра проткнет насквозь электронным пучком, как пальцем, не обнаружив особо примечательного на его конце. Правда, изустная история человечества изобилует псевдомагическими феноменами такого рода, но подобно тому, как в армии в победном продвижении обтекают мелкие крепости, всякие огневые точки долговременного сопротивления в расчете на их самостоятельное затуханье в тылу, так и наука разумно исключает разные загадочные частности из поля зрения, ибо стоит ли портить фасад, престиж и прозрачную логику естествознанья ради нескольких сомнительных исключений? Да мало ли что может причудиться современному человеку с его памятью и знанием, с выращенной на них плесенью ущербных концепций – в колдовском зеркале абсолютной пустоты!... Тем не менее Сорокин рассчитывал уже через недельку, как только станет вновь пригодным для интеллектуального употребления, с позволения пани Юлии, еще разок обревизовать ее подземный музей, который теперь представлялся ему в чем-то сродни обыкновенному подвалу с нетопырями.
В особенности последняя, в растяжку произнесенная сорокинская фраза с парой ученых словец вовсе не понятного значения выразила его готовность к глубокому философскому раздумью, несмотря на досадную нравственную травму. Когда же Юлия, обернувшись к нему на сиденье и, видимо, торопясь по горячему следу, пока не остыло, выведать для человечества переживанья гения, попросила его описать свое тогдашнее психофизическое состоянье – «хотя бы на что это похоже», то режиссер тотчас воспользовался счастливым случаем искупить, загладить научным анализом, поправить в глазах собеседницы свое пошатнувшееся реноме.
