Пирамида, т.1 - Леонов Леонид Максимович (онлайн книги бесплатно полные txt) 📗
Юлия поглядела на него с пронзительным интересом.
– Вам в самом деле так не терпится сменить свое подданство, Женя? Должна огорчить вас: мой всего лишь ангел.
– Как он выглядит, ваш ангел?
– Только не таким, как их изображают. – По словам Юлии, Дымков долго качал головой, когда она показала ему благостную, в голубом хитоне и распростертыми крыльями, склонившуюся перед Марией золоченую полуптицу на знаменитой фреске Фра Беато Анжелико. – Вот я пришлю вам контрамарку, и вы увидите, как это выглядит на деле.
– Ах, это он и есть... – догадался, наконец, режиссер
Сообщение было так неожиданно, что подавленного сорокинского молчания хватило по меньшей мере на полтора зала, и вряд ли приметил хоть одну из врезанных там в стены равеннских мозаик. Допущение дьявола, неоднократно обыгранного в большой литературе, представлялось куда более закономерным, нежели его противника, чье упоминанье в их кругу было бы сочтено банальностью самого дурного вкуса.
– Пожалуй, тоже неплохо, – с комическим жестом согласился он наконец. – Поздравляю вас с ангелом... но черт, хотя по бессмертности своей тоже не испытывает необходимости воспроизводства, тем не менее в силу приписанной ему порочности представляется мне в романтическом плане несколько перспективнее. Ангелы же по абсолютной своей, в смысле греха, стерильности всегда рисовались мне как исключительно плохие любовники... учтите, Юлия.
– И вы не боитесь, нахальный Сорокин, – в свою очередь едко посмеялась Юлия, – что, стоя где-то рядом, даже за спиной у вас, он услышит ваше предостережение?
По многим признакам тому стоило некоторых усилий не оглянуться через плечо.
– Я хотел бы думать, – официальным тоном произнес Сорокин, – что подразумеваемый, неизвестный мне господин располагает чувством юмора хотя бы вполовину своего могущества... – И снова взглянул на часы. – Однако, отдавая дань его разнообразным дарованьям, я вынужден подумать о возвращенье. У меня трудный день завтра...
– О, потерпите... скоро мы будем на месте, где вы сможете проявиться в полном блеске, Женя! – зловеще посулила хозяйка.
Между делом навеянные подземельем приходили на ум самые головокружительные соображенья. Например, если сам он, как и объект его разрушительных усилий, является всего лишь причудливым сгущеньем сил в странном магнитном поле, то вдвойне жутко было представить, что некто, в действительности несуществующий, сознательно уничтожает нечто, чего на поверку тоже нет. Значит, суть заключается не в отменной добротности изделия, а в том, что актом творения и в спешке, что ли, не была предусмотрена именно такая его поломка. Здесь-то Сорокин и сделал любопытное открытие, впоследствии послужившее ему ключиком к разгадке ребуса в целом. В беглом рассказе Юлии об истории своего музея, созданного на голом месте волшебством ее приятеля, упоминалась вскользь единственная и знаменательная его неудача, прямое указание на сомнительное всемогущество бессмертия. Речь шла о задуманной было ею, вполне осуществимой с помощью посторонних-то сил, полагала она, переписке выдающихся покойников всех веков, культур и континентов. Не в подражанье виртуозным подделкам известного Врен-Люка, изготовлявшего для университетских хранилищ пергаменты сверхисторического содержанья вроде писем Пилата к Иосифу Арифамейскому. Затея не означала также и веры в загробное инобытие, где бездельные людские тени низшего пошиба круглосуточно бьются в домино, как пенсионеры на московских бульварах, тогда как поголовастее, слоняясь в безветренных рощах подземного Академа, треплются на свои, без износу, вечные темы. Подразумевались не сами они, а их отстоявшиеся в памяти нашей философские личности, чьи суждения о вещах в той окончательной редакции, как они видны оттуда, позволили бы проследить эволюцию смысла человеческого в гераклитовой реке. Дымкову, на фоне уже содеянного им, не составило бы труда технически осуществить сенсационную и, ввиду обилия участников, многотомную библиотеку, способную заинтересовать любое европейское издательство. Не барыш или истина интересовали Юлию, хотя не отказалась бы от удовольствия прочесть на титульном листе издания имя изобретательницы еще неслыханного литературного жанра. Постигшее ее разочарование в виде целого шкафа наряднейших книжек с золотым обрезом, но пустыми страницами показало абсолютную непригодность ангела для подобного заданья. Заметно попритихший от стольких обольщений ума, режиссер с возрастающей тревогой ждал приближающейся разгадки. Почему-то Юлии понадобилось вести гостя кружным путем, через ряд подсобных помещений, в том числе многоэтажной емкости кладовую с разностильным архитектурным реквизитом для еще более фантастических, лишь задуманных постановок. Поистине только бригада ифритов ухитрилась бы просунуть сюда, сквозь земляную толщу, монументальные фрагменты знаменитейших зданий, до поры начерно и поплотнее приставленных один к другому – вроде мраморной и до оскомины памятной откуда-то двухмаршевой лестницы с античными изваяньями на постаментах. В промежутках, словно впрок натасканные диковинки в сорочьем гнезде, красовалось множество всяких однажды приглянувшихся запчастей помельче. Золоченые, к примеру, алтарного типа двустворчатые врата Сорокин увидел сквозь клювастую решетку из башенной амбразуры, а многофигурный готический фриз с развернутым сюжетом на евангельскую тему, помнится, заслонялся свисавшим с потолка набором колоколов на полную октаву, также коллекцией венецианских уличных светильников и фонарей.. Сквозило сумасбродное намерение самоучки смастерить еще неслыханный город из отборных кубиков мирового зодчества. Наверное, посредством перечисленной мешанины Юлии хотелось внушить эрудиту почтение к своим творческим поискам, в пределах нахватанных знаний, разумеется.
Тут на проходе, за аркой справа, мелькнул было уютный монастырский дворик, patio, раннего средневековья в окруженье крытой мавританской колоннадки с колодцем посреди квадратного газона. Режиссер Сорокин машинально, как в оазис, устремился туда на струйчатое журчанье послышавшейся воды и даже с клочком итальянского неба над ним.
– Нет-нет, тут вам нечего делать, – заступила ему дорогу владелица чудес, приглашая пройти за угол лабиринта. – Еще немножко, и мы с вами у цели, ради которой я и потащила вас с собой!
С непонятным смешком Юлия пояснила также, что отсюда-то и начинается самая мучительная часть ее ночных владений. Тотчас за поворотом открылся, видимо, уже последний теперь, но после недавнего ошеломляющего преизобилия какой-то до гулкости пустынный зал. Ничего примечательного не было там, кроме мощного, во всю заднюю стену, сооружения прямо напротив вошедших. То был нависающий, от старого готического собора, мрачновато-торжественный портал, однако без положенных фигурных композиций в стрельчатом своде и на боковых откосах. Зато струйчатая фактура известковых плит создавала бредовое и, видимо, не случайное для настроений хозяйки впечатление распущенных волос... скорбное прибежище не нуждается в орнаментациях! Можно было проследить путь разочарования, каким шла сюда Юлия, и оттого что ни одна подробность не могла явиться здесь случайно, то отныне каждая новая приобретала в глазах Сорокина значение симптома, по совокупности коих и предстояло ему вынести свое медицинское заключенье. В наличии заболевания он уже не сомневался, и, может быть, состояло оно в безграничности желаний.
Из-за размера той каменной, на боку внушительной воронки, ужасно маленьким казалось входное, без двери, отверстие в ее глубине.
– Входите, если не раздумали получать свой хабар! – сказала Юлия наконец.
Но тот недоверчиво покосился на дыру, словно предлагали лезть по меньшей мере в замочную скважину.
– Ах, Боже, ничего не случится с вашей драгоценной особой... Ладно, пустите, я сперва!
Холодком высоты и простора повеяло ему в темя, но все равно, переступая порог, почему-то втянул голову в плечи, даже подзажмурился слегка. Ничего дурного не случилось с ним, однако если не считать отчетливого вдруг предчувствия какой-то ямы впереди. Если до сих пор безвкусное нагроможденье чересчур именитых шедевров значительно ослабляло сорокинские впечатления от этого собрания чудес, теперь ироническое удивление сменялось пониманьем крайней серьезности своего приключенья. На его сужденье предлагалась предметная, в пофазном изложении, история неописанной заразительной болезни, судя по тому, как непривычно шатнулось что-то в его подсознанье, когда через силу взглянул в гнетущую высь над собою. То было до эфемерности удлиненное и практически отвлеченное архитектурное пространство, без декоративных прикрас и, видимо, все еще в работе, потому что во всех направлениях исполосованное грубыми, как после снятия опалубок, рубцами поправок, сомнений, отвергнутых намерений. Но если от ранее осмотренных частей подземного объекта оставался в памяти хоть какой-то след образной категории – той же простоволосой печали, например, то теперь Сорокина обступало нечто иного порядка за пределами нормального мышленья, и до такой степени ни с чем прежним несопоставимое, словно переместился в пораженный недугом орган человеческой души.
