Шахматистка - Хенрикс Бертина (бесплатные серии книг txt) 📗
Она и не подозревала, что на этот раз Курос будет не один. Она протянула Куросу пакет с яблоками и вежливо улыбнулась Косте. Потом села на краешек стула — в точности так, как несколько месяцев тому назад.
Курос торопливо объяснил ей ситуацию, выложил на стол шахматы и расставил фигуры. Коста, воспринимающий все происходящее как забаву, проявил галантность, сразу же предоставив Элени играть белыми. Та в нерешительности посмотрела на обоих мужчин — сначала на одного, потом на другого. Затем, понимая, что деваться ей некуда, она выпрямилась на стуле и, подумав несколько секунд, сделала первый ход. Коста ответил машинально, не думая, словно хотел, играя быстро, развеять неизбежную скуку. Элени продолжала невозмутимо разыгрывать “вариант дракона” и через несколько ходов поставила Косту в затруднительное положение. Тот нахмурил брови и принялся играть всерьез. Закурил первую сигарету. Стал обдумывать каждый ход.
Элени не хотела становиться посмешищем. Она злилась на Куроса за то, что он устроил ей эту западню, и злость придавала ей сил.
Курос, уже хорошо изучивший свою подопечную, улыбнулся, глядя, как она склонила голову и пристально смотрит на доску. На протяжении всей партии он не проронил ни слова. Просто наблюдал, как яростно и бесшумно шагают по доске фигуры на своих войлочных подошвах. Коста довольно быстро оправился от удивления, но так и не смог добиться преимущества. Его игра оставалась оборонительной и какой-то приземленной. Спустя полтора часа Элени загнала его в угол. И хотя она не поставила ему мат, ничего серьезного он уже сделать не мог. Партию на том согласились закончить.
Курос налил соперникам немного вина, и Коста сквозь зубы поздравил Элени. Назначили дату встречи-реванша. Курос пребывал в очень радостном настроении. Он достиг своей цели. Однако его довольная физиономия лишь разжигала гнев Косты. Элени успокоилась. Чокаясь с обоими мужчинами, она улыбнулась. Коста под предлогом, что ему предстоит долгий путь на автобусе в Аполлонас, довольно быстро попрощался. Курос проводил его и от души поблагодарил, однако ему так и не удалось поднять своему спасителю настроение.
Возвращаясь в тот день домой, Элени напевала себе под нос какой-то веселенький мотивчик. Она умеет играть в шахматы. Она поставила господина аптекаря в трудное положение. В следующий раз надо будет его победить. Весь вечер она земли под собой не чуяла от ощущения успеха.
Видя жену такой веселой, Панис совсем растерялся. С некоторых пор он стал все чаще задумываться, куда это Элени уезжала каждую среду и субботу. Но выглядела она при этом озабоченно, и Панис не особенно интересовался этими отлучками. Однако в тот день жена, готовя ужин, напевала мелодию популярной песенки. Этого было достаточно, чтобы Панис пришел в ярость. Он не стал дожидаться ужина, выскочил из дома, хлопнув дверью, и помчался прямиком к Армянину.
Момент оказался самым неподходящим. В ресторане было полным-полно народу, и Армянин бегал от одного столика к другому. Он велел подать Панису шашлык из ягненка и графин белого вина и время от времени ободряюще ему улыбался. Когда посетители схлынули, он подсел к другу за стол. Панис сидел как в воду опущенный, так что ему даже стало его жалко.
— Так больше продолжаться не может, — заявил Панис. — Я развожусь.
— Может, ты слишком торопишься, — осторожно ответил ресторатор. — Повремени еще немного. Ну не станешь же ты разводиться из-за шахмат.
— Я развожусь из-за того, что я так хочу, — проворчал Панис, однако голос его звучал неуверенно.
Армянин принес бутылку анисовой водки. Налил полный стакан Панису и совсем немного себе. Пригубил так, будто этот напиток, который он употреблял ежедневно уже в течение шестидесяти лет, мог вдруг подействовать на него неожиданным образом, подсказав свежую мысль.
— А что она делает-то? — попросту поинтересовался он, поняв, что никаких свежих мыслей ждать не стоит.
— Веселится, — мрачно ответил Панис, пристально глядя на стакан с водкой.
— Как это? — имел неосторожность спросить бедняга Армянин.
В его представлении Элени была женщиной упрямой, но не способной вести себя вызывающе. Услышав его глуповатый вопрос, Панис вскипел и раздраженно воскликнул:
— Ну как люди веселятся? Так и она!
И он разразился громким и каким-то неестественным смехом, хлопая себя по ляжкам. Посетители ресторана стали оборачиваться. Армянин немного смутился. В качестве извинения он изобразил на лице дежурную улыбку и почесал голову. Встревоженные певчие птички защебетали еще громче. Публика наконец отвлеклась от Паниса, и он вернулся в состояние оцепенения.
— Она довольно часто уходит из дому, — сказал он после долгого молчания.
— Это надо выяснить, — отрезал Армянин. — Мы за ней проследим.
Панис поднял голову и внимательно посмотрел на своего друга, который оказался гораздо более сообразительным, чем он думал. Панис просиял, почувствовав облегчение и вместе с тем воодушевление. Минуту спустя его опять начали грызть сомнения, и он сказал:
— Это унизительно — следить за собственной женой. Что обо мне подумают?
— Да ничего не подумают, — успокоил его Армянин. — Никто и знать-то не будет.
Панис не избавился от сомнений, однако в душе признал, что метод, предложенный его другом, пожалуй, единственный, который может подтолкнуть его к принятию какого-либо решения. Он поднял стакан, желая чокнуться с другом.
— А как твое настоящее имя?
— Саак, — ответил Армянин, удивленный этим вопросом: никто, кроме его жены двадцать лет назад, никогда не спрашивал его имени.
— Ну, будем здоровы, Саак! — сказал Панис и разом осушил свой стакан.
— Будем, Панис! — ответил Армянин и сделал то же самое.
Приятели пили до поздней ночи и, прощаясь, договорились встретиться в ближайшую среду — в день, когда Элени обычно куда-то исчезала.
Весь следующий день Панис ходил с заговорщическим видом. Если не считать легкой головной боли, донимавшей его с самого утра, он чувствовал себя гораздо лучше. Новое шпионское дело привнесло в его жизнь радость, которой он не ощущал уже давно, с момента первой ссоры с Элени. Он не без удивления поймал себя на том, что тоже напевает популярный мотивчик, копаясь в двигателе старого автомобиля, который уже не единожды разбирал и собирал и потому знал каждую деталь как свои пять пальцев. В полдень, обтерев выпачканные смазкой руки, он, сияя улыбкой, вернулся домой. С аппетитом съел приготовленное Элени стифадо[6] и с прежним энтузиазмом вернулся на работу.
Внезапная перемена в поведении мужа показалась Элени в высшей степени подозрительной. Моя посуду, она размышляла о том, что такого могло произойти прошлой ночью, когда Панис вернулся домой только в пять утра. Ее разбудил шум открывающейся двери. Наверное, случилось что-то важное, если к мужу вернулось хорошее настроение. На мгновение она почувствовала укол ревности. Разумеется, она не впервые испытывала такого рода чувство, и часто у нее были на то основания. Но на этот раз она сама во всем виновата. Зашла слишком далеко. Панис бросит ее и уйдет к другой женщине. Она останется одна с двумя детьми и с шахматами. И до конца своих дней будет одеваться в черное. Нет, она королева идиоток! Эта мысль немного ее повеселила: хоть, может, и идиотка, но все-таки королева, подумала она и призналась себе, что давать задний ход в любом случае слишком поздно. Она решила, что обязательно сходит в церковь — в последнее время она совсем перестала там бывать.
В среду, прежде чем ехать к Куросу, Элени сделала небольшой крюк, отправившись в церковь. Она вошла в божественную обитель с тем же чувством восторга, которое испытывала в детстве. Тонущее в полумраке помещение церкви, освещаемое только свечами, пьянящий запах ладана, позолоченные фрески и иконы, на фоне которых священники бесшумно ступали по каменным плитам пола, — это всегда производило на нее сильное впечатление. По телу Элени пробежала легкая дрожь, вызванная как разницей температур снаружи и внутри церкви, так и чувством глубокого почтения, которое внушало ей это священное место. Она медленно вошла в центральный неф, отдаваясь возвышенному чувству. Она не хотела говорить со священником: ей казалось неуместным беспокоить святого человека из-за истории с шахматами и семейной размолвки. Церковь сама по себе была ответом на вопрос, с которым она пришла. “К Всевышнему не обращаются по поводу игры. Вспомни о детях, женщинах и мужчинах, которые умирают с голоду или гибнут на войне”, — укоряла себя Элени, ища, где преклонить колени. Она опустилась на скамью и принялась молиться о главном: о спасении души — своей и своих близких — и о мире.
