Куда пропали снегири? - Сухинина Наталия Евгеньевна (книга жизни .txt) 📗
Он встал, набралномер телефона... её мужа. Они говорили недолго, что тут долго разговаривать.Потом положил трубку и сказал, почти извиняясь:
-Терпеть не могу вранья. Пусть суровая, но правда.
От этой правдывсем стало не по себе. Сейчас, когда прошло много лет и след той девочки давнозатерялся, не могу понять, почему не бросилась на телефонный аппарат, как наамбразуру, почему молчаливо согласилась на ту правду. Но ведь не противзаповеди шёл тот правдолюбец. Не послушествовал на друга своего свидетельстваложна, наоборот, честно сказал, значит, выходит, не преступил заповеди, угодилБогу? Нет, не угодил.
Потому что воглаву угла своей суровой правды поставил он осуждение. Ему бы в себя взоробратить, в своём бы грязном белье покопаться... Давний грех лежит за ту правдуи на мне. Не звонила, не разоблачала, а толку-то? Сколько пустых разговоровподдержала, сколько грязных слов услышала и не содрогнулась. Правда была,праведности не было. Было осуждение ближнего, и совесть вот уже сколько годковне даёт покоя, не позволяет спрятаться за широкую спину того правдолюбца. Её,совесть, не обманешь, не оправдаешься, что не сидел за столом напротивследователя, не строчил доносов на ближнего. Буквальный смысл девятой заповеди— это тоже ведь наша хитрость проскочить «посуху» мимо Божьего гнева. Нелжесвидетельствовал? Лжесвидетельствовал. А если уж совсем по честному -предавал. Можно вспомнить, и вот они быстренько выстроились в затылочексобственные мои обиды. Когда меня осуждали, на меня лжесвидетельствовали, меняпредавали. Если не остановлю этот бурный поток, всё остальное писанное будет особственных моих обидах. Но я перешагну через этот спасительный водоём, вкоторый можно погрузиться с головой и сладостно жалеть себя за перенесённое.Буду говорить о собственном нарушении девятой заповеди.
...Красивая,цветущая женщина, уверенная в себе, умеющая вершить дела и достойно нести пожизни свою гордую голову, Татьяна не была моей подругой. Но звонила,рассказывала о житье-бытье и обязательно жаловалась на здоровье. Меняраздражали её жалобы. «Кровь с молоком, а всё про свои болячки», позволяла ясебе не раз, не два (множество!) в разговорах, пустых и глупых, со знакомыми.Опять звонила Татьяна, звала в гости, хлебосольно встречала, смеялась,рассказывала про поклонников, а у дверей: «Знаешь, так себя плохо чувствую,совсем слабею».
- Влюбилась, вот ислабеешь, - глупая моя шутка избавляла меня и на этот раз от равнодушногосочувствия.
Потом она опятьзвонила, и, если звонок оказывался не ко двору (стирка, готовка, гости), яморщилась в нетерпении и раздражалась. Опять про болячки, нашла себеисповедника... Ни разу я ей не посочувствовала, потому что не верила.Капризничает женщина, привыкла быть на виду, привыкла, чтобы с ней нянчились.Зачем потакать? А она через месяц умерла от рака.
- Мама умерла. Вчетверг похороны,- прогремел в трубке тихий голос Татьяниной дочери.
Какая мама? Какиепохороны? Её отпевали в храме, и священник говорил проповедь про то, что все мывиноваты друг перед другом. Мне казалось, он смотрел на меня, и горел подногами пол, пылали щёки краской жгучего стыда. Я не утешала её, а она так наэто рассчитывала. Я даже не помолилась о ней ни разу как о болящей, не верилаей, осуждала. От моего многократного «прости» легче мне не становилось. Прожгланасквозь, кажется, строчка случайно открытой после похорон страничкиДостоевского: «Каждый перед всеми во всём виноват».
Эта печаль со мной.Конечно, она научила вглядываться в людей, стараться видеть в них то, чтосокрыто за улыбкой, благополучием, шутливым тоном или косметикой. Но думаете,отучила осуждать и поддаваться соблазну вставить своё словечко в пустой разговор,вплести свою «неповторимую» нитку в гнусные пересуды? «Не осуждати братамоего...»
Проводиланесколько раз эксперимент - засекала время, вот полчаса не буду никогоосуждать. Пуск! Время пошло. Хватает (проверяла не единожды) от силы на семьминут. На восьмой, если уж не язык, так мысль сформулирует что-то такоенепотребное, и бросаешь в ужасе никчёмное занятие, ужасаешься греховностисвоего изъеденного пороком сердца.
Слово всесильно.Чем выражаем мы добро, красоту, мудрость? Словом, конечно. Его созидательнаясила известна исстари. Но им же, словом, то же добро, красота и мудростьразрушаются. Слово - это подозрение, злоба, ненависть, цинизм. Слово-благо.Слово-грех. Слово-лекарство и слово-яд. Слово-подвиг и слово-преступление. Апотом уже заповедь - не осуди, не лжесвидетельствуй, не предавай.
Часто бываю вхрамах. И часто в свете зажжённых на подсвечнике свечей перед прекрасным ликомСпасителя или Пречистой Матери Его вспоминаю удивительное место в Евангелии.Слепорождённый был исцелён Иисусом. Первое, что он увидел, когда прозрел - былопрекрасное лицо Христа. Что сделал слепорождённый? Встал и пошёл за Учителем.Все мы слепорождённые. Потому что мало кому из нас с детства даровано быловидеть Свет. И вот мы прозреваем, мы хотим пойти за Христом и идём туда, гдевсего вероятнее встреча с Ним. В храм. Но первое, что видим - искажённое лицохрамовой уборщицы, подтирающей пол. Ей наплевать, что вы прозреваете. Онатолько пол помыла, а вы опять ей - грязищу. И чуть ли не тряпкой в лицо:
- Намазалась,платок-то надвинь, завлекать в ресторане будешь, ишь, вырядилась!..
Илив бок во время службы:
- Какстоишь? Чего по сторонам-то пялишься?
И бегут«слепорождённые» из храма, вбирают голову в плечи от площадной брани и злыхлиц. Прозрение откладывается на неопределённое время. Какая великаяответственность на православных людях, уже познавших Бога, прозревших, чтобычеловек, пришедший в храм и увидевший вас первого, увидел ваше прекрасноелицо. Добрые глаза, мягкую улыбку, предупредительность и - любовь. Тогдачеловек встанет и пойдёт. Он поймёт, что мир, в который он вошёл осторожно инеуверенно - прекрасный мир. Мир, где его любят. А если нет? Если ваше лицопередёрнуто от гнева, а в руках мокрая половая тряпка?
Недавняякартинка. Присела женщина во время службы на раскладную скамеечку, которуюпринесла с собой. А другая, тоже далеко не молодая, ей:
- Расселась...Я восьмой десяток разменяла, а она...
- Не могу, не могу,матушка, вены у меня, только после операции.
- Да чтоб вообщеноги у тебя отсохли. Грех-то какой, в храме уселась...
Ни много, ни мало- наотмашь, походя. А потом со свечой к иконе, к Причастию, покорно скрестивруки на груди.
Вот ведь как. Ина лавочке судачим, и клевещем походя, и в храме не лезем за словом в карман.Только удивляемся искренне - почему всё так плохо в нашей жизни, нет нам покоя,нет мира в душе. Читаем в духовных книгах - был мир в душах святых отцов, пустынников,затворников, а у нас нет. А ведь несладко живём, где же награда? Не ждать намнаграды. Потому что, дыша смрадным воздухом грехов, висящим над нами густой,зловещей тучей, мы отравляем свою плоть и кровь и в первую очередь сеем разор вдуше, а где разор, там ли искать мира...
Вот и я«сподобилась». Вместо того, чтобы стоять в храме и ничего не видеть вокруг себя- молиться и каяться в грехах, смотрю по сторонам на этих злых старух,возмущаюсь их ненавистью к ближним, забыв, что этим только усугубляю и без тогомногочисленные грехи осуждения. Тут засекай время, не засекай - всё без толку.Очень уж тороплюсь, боюсь, вдруг не успею, и придёт та старушка домойнеосуждённая. Успела. И в другой раз успею. Если забуду слова СвященногоПисания: «От слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься». Что ещё,казалось бы, надо? Коротко. Ясно. Доходчиво. А мы скорее высшую математику одолеем,чем арифметику с её вечным и бесхитростным дважды два.
НЕ ПОЖЕЛАЙ ЖЕНЫ ИСКРЕННЯГО ТВОЕГО
«Золушка»! Сказкакрасивая, удивительная. Мода на неё не проходит и не пройдёт никогда, потомучто от поколения наших прапрабабушек до поколения наших внуков ничего всущности не изменилось в человеческой душе. Так же жаждет она любви, чудес,справедливости. Но я признаюсь вам в своём далёком детском грехе, когда, сидя впартере московского театра, страдала от жалости не к хрупкой, измазанной сажейдевушке, а к её сестре, тщетно пытающейся натянуть на свою пухлую ногухрустальную туфельку. Она на сцене с отчаянием: «Попробую ещё...» Я в зале, вдавившисьв кресло, просила про себя: «Попробуй, потерпи, сначала больно будет, потомразносишь». Но чуда не произошло. Это уже потом, много позже усталым сердцемпоняла я простую истину французской сказки: хрустальные туфельки неразнашиваются. И если твоего размера у принца нет, отступись, не терзай душу,не набивай себе мозоли.
