Курсистки - Болдова Марина Владимировна (читаем книги .TXT) 📗
И в шестьдесят можно почувствовать себя подростком! Жадным до любви и щедрым на ласки. Не бояться осечки, какой там к черту простатит! И лишний вес! Забывшие вроде бы все руки, вспомнили, что нужно делать. Как у пианиста, долго не подходившего к инструменту. Сел – сыграл Бетховена. То, что душа просит. И не только его, но и ее душа. И тело. Ее неуверенно протестующий голос слышался музыкой. Он внимания не обращала на этот протест, был уверен, «нет» – не «нет», а робкое еще пока «да». А потом и было «да»! И еще, и еще! Раскрасневшись, стыдливо еще пряча глаза, она завернулась в простыню и выскользнула в коридор. Он было дернулся за ней, но нутром понял – нельзя. Но под дверью ванной комнаты простоял босиком все полчаса, пока она была там. Сквозь шум льющейся из душа воды он слышал всхлипы. И сердце переворачивалось от страха – вдруг что не так! Мысли лезли уже в трезвую совсем голову, ругал себя площадно и ждал. Воду не слышно стало, так он еле успел добежать до кровати, плюхнулся с полета, притворился спящим. И не мог поверить, когда почувствовал влажные ее губы на своем оголенном плече. Лежал с минуту, боялся спугнуть. Сердце не выдержало. Затопило страх приливом нежности и благодарности. Сграбастал в охапку, прижал к себе так, чтобы не шелохнулась, и долго так лежал. В горле слезы стояли, сглотнуть боялся – шумно получилось бы. Она заснула в его объятиях. Осторожно переложив ее голову на подушку, еще некоторое время рассматривал в скудном свете ночника ее лицо. Да, постарела. Морщинки лучиком из уголка глаз, две параллельные черточки в середине лба. Но своя, родная. И вдруг мысль, как огнем: столько лет потеряно! Наверстать, наверстать!
А, как оказалось, некогда. И два года – то – не факт, что в силе будет. И встает вопрос: а имеет ли он право? Ей на шею инвалидом свалиться? Она не прогонит, будет до последнего за ним горшки выносить. А ему каково? И сын что скажет?
Парень пришелся ему по душе. То есть, и тут эгоизм сыграл свою роль: Сашка не только мать не осудил, застав его, Риттера, полуголого у них на кухне поутру, но и пожал ему руку, словно бы принимая ситуацию. И Риттер потом видел, не играет парень, рад за мать, искренне рад. А уж как он – то рад был! А Соня! Сладилось у них втроем, от разговоров кухонных до деловых. Одно не понимал Риттер, Сонечке как-то раз даже вопрос задал: невеста у Сашки есть? Узнав, что нет, обрадовался. Вот какому бы парню он свою дочь вверил, не колеблясь ни секунды! И Соня, как потом выяснилось, об этом же подумала. Видела она фотографию его девочки, изумилась красоте ее. Только не сказал он, где она сейчас. Потом, решил, как – нибудь…
Риттер остановился и понял, что до дома осталось всего пара кварталов. Перед глазами была площадь с памятником пролетарскому вождю. И родной суд.
Завтра он будет говорить об отставке. Но сегодня он должен решить, что он скажет Сонечке.
Он только успел вставить ключ в замочную скважину, как дверь распахнулась. Тревожные глаза, немой вопрос.
– Все не так плохо, – хохотнул он.
Не поверила! Вопрос сменился укором.
– Можно операцию…, – протянул неуверенно.
– Да? Где? Ты согласился? – в голосе надежда.
– Сонюшка, не хочу оставшиеся два года по больницам шарахаться, – сказал умоляюще.
– Два года! – отозвалась эхом, обреченно.
– Только не хорони меня сегодня, – почти приказал, страдая, что повышает на нее голос.
– Так, Риттер! Мы будем верить.
– Мы?
– Поедем в Бостон. В клинику к Максу.
– Это к мужу твоему? Нет!
– Я звонила, он ждет в следующем месяце. Но, времени нет, поэтому я сейчас перезвоню. Летим завтра. Или, как получится.
– Соня, не дури. Там ничего нового не скажут.
– А умирать тебе позволить не дурость? – она, наконец, расплакалась.
Грохот за спиной заставил его вздрогнуть.
– Саша! Няня! Вызывай скорую, – Соня первой догадалась, что произошло: сквозь слезы она видела, как Полина показалась в дверях кухни, а потом пропала из поля зрения.
Он обернулся, все еще боясь поверить. Он так не хотел, чтобы она знала. Отъезд ее любимицы, возвращение Сони – и крепкая еще няня сильно сдала. Он кинулся к лежащей на полу Полине.
На ее лице жили только глаза. Она силилась что – то ему сказать, из последних сил кося их в сторону. Он проследил за ее взглядом и понял, что она показывает ему на дверь своей комнаты.
– Что? Что – то нужно? Лучше не напрягайся, сейчас я тебя в больницу…Соня, скорую!
Взгляд Полины стал испуганным.
– Тебе что – то дать?
Полина прикрыла веки.
– Из твоего комода? – он ринулся в комнату и стал выдвигать один ящик за другим, вынимая вещи и поочередно показывая их Варваре. Он даже не смотрел, что вынимал. Он только следил за движением ее глаз. Вдруг Полина часто – часто заморгала. Риттер посмотрел на то, что он в тот момент держал в руке. Плотный большой конверт с неровной надписью на нем: «Александру Риттеру».
– Это? Мне?
Опять прикрытые веки и умиротворение на лице.
До больницы они ее не довезли. Только когда они с Соней вошли в квартиру, он понял, как устал. И, как устала она. «Мы не молоды. Сколько не кувыркайся в постели, это не есть возвращение в юность. Это только лишь попытка убежать от старости», – подумал он.
Пока Соня готовила чай на кухне, Риттер решил распечатать конверт. Первым на стол выпало свидетельство о рождении старого образца. Он открыл корочки и поначалу несколько раз читал только фамилию и имя. Свою фамилию и свое имя. И год рождения, месяц, и число. Все было его. И отец был его. А в графе «Мать» стояло незнакомое имя. То есть, он, конечно, знал, кто такая Полина Тихоновна Пчелкина. Он знал ее всю жизнь. И она всего час назад была еще жива.
– Пойдем пить чай, Саша. Я плеснула в чашки немного коньяку, ты не против? – Соня обняла его за плечи.
– Она моя мать, – он как-то беспомощно посмотрел на нее.
– Кто?
Риттер молча потянул свидетельство и листок с мелко написанным текстом.
«…прости, меня, сынок. Единственное, что я могла – это быть с тобой рядом…» – бросились в глаза строчки.
Глава 23
Он ненавидел жену и не любил Зинаиду. Он полностью игнорировал одну, но спал с другой. И хотел еще чего – то такого. Неправда, что мужчины не хотят романтики. Просто вслух – стыдно, а не вслух – что толку – то? Но то, что он проговаривает это хотя бы для себя – уже подвиг. Где бы еще эту романтику достать? Кто бы пришел и сказал толком, отчего неймется – то?
Неправильное он слово подобрал для своих хотений. Букеты, банкеты и даже заморские путешествия, об этом, кажется, мечтают все женщины, – все он проходил. Не нужно этого опять. И на пальцах не объяснишь, о чем грезится! Какой – то очень размытый образ женщины рядом, ее дыхание около уха, переплетенные руки, запах от макушки – такая она маленькая! – и томление души. И отпускать не хочется и в постель тащить страшно – это уже шаг! А после него – чувство собственника. А то, первое томление – уйдет. И потом опять о нем мечтать! И так без конца! И плещется что – то в ее глазах, наверное, то – пресловутое счастье. И чувствуешь ответную влагу под своими прикрытыми веками…
Самолет мягко тюкнулся в покрытие взлетной полосы, и пассажиры как-то разом загудели. До этого молчали все, ожидая благополучного приземления. Шляхтин огляделся в поисках знакомых: что – то раньше об этом не думалось. Кивнув одному, сталкивались где – то, он вдруг задержал взгляд на женщине, ну никак не вписывающейся в общий антураж. Кое – как зачесанные волосы с не прикрытой сединой, вязаная кофта времен обилия коммуналок и юбка почти до полу. Туфли без намека на каблук, тапочки даже, были стоптаны так, что на задниках образовалась гармошка. Среди пиджаков и элегантных деловых платьев все это смотрелось экзотикой. Женщина подняла руку, чтобы достать сумку с верхней полки, но маленький рост и отсутствие каблуков сыграли свою роль: зацепив слегка ручку ридикюля, она уронила его в проход между сиденьями. И вот чудо – сразу несколько мужчин разного возраста бросились ей помогать. И вот уж совсем чудо – Шляхтин оказался самым проворным. Подавая ей потрепанную не меньше туфель сумку, Шляхтин мазнул взглядом по ее лицу и обомлел. «Ведьма», – пронеслось в воспалившемся разом мозгу, и он пропал. Отпустив ее глаза, он смог заставить себя оглянуться: рядом с потерянным видом млело еще несколько мужских особей.