Родичи - Липскеров Дмитрий Михайлович (чтение книг .TXT) 📗
– Ах, Машенька, Машенька, – бормотал полковник, тыкая указательным пальцем левой руки в мелкие кнопки.
Ответили сразу.
Мягкий, любимый голос с трещинкой.
– Ваня, ты?! – взволнованный до предела.
– Я, милая, я… – Глаза полковника вновь наполнились морем.
– Где ты, родной, я с ума схожу! Мне сказали, что твоего шофера убили!.. А от тебя вестей никаких, никто ни слова про тебя!..
– Прости, золотко! – Слезы обжигали полковничьи колени, но сам он был беспредельно счастлив этой минутой. Ему казалось, что тело его может превратиться в радиосигнал и теплой волной укрыть встревоженную Машеньку, отогреть ее сердечко.
– Со мной все в порядке, – сказал, стараясь не выдавать сильнейшего волнения. – Сегодня не приду, ты уж прости меня, любовь!
Связь неожиданно оборвалась – ушла «зона». Сколько еще ни пытался полковник настукать на телефоне номер, звонок срывался.
Он немного успокоился и лег. Стал думать о Машеньке, жене.
Он вспомнил, как познакомился с ней в ЦПКиО им. Горького в Москве…
Иван Семенович, будучи уже тридцати двух лет от роду, праздновал звание майора и в компании сослуживцев отправился в Парк культуры. Сначала хотели крутануться на «чертовом колесе» и выпить шампанского, а потом серьезно посетить бар «Пльзень» и там добрать чешского разливного пива, укрепив его водочкой один к трем…
Он увидел ее, когда кабинка достигла вершины колеса.
Тоненькая, совсем еще девочка, в белом платьице, она стояла, запрокинув голову, и смотрела в небо.
«Господи! – взмолился свежеиспеченный майор. – Только стой так и смотри!»
Она стояла и смотрела, а он усилием воли старался ускорить вращение колеса. А потом она опустила голову и пошла себе по дорожке прочь.
А он чуть не заплакал…
Когда колесо вернуло его на землю, он побежал к тому месту, где еще несколько минут назад трепетало белое платье… Он обегал весь парк, но так и не нашел ее, а потому возвратился на то место, откуда она смотрела в небо, и вдруг ощутил слабый запах лаванды.
Это ее запах, понял майор и, словно собака, сначала медленно, затем все быстрее устремился к набережной, улавливая ноздрями молекулы лаванды.
Она сидела на гранитных ступенях возле самой воды, и некоторое время он любовался ее шеей, нежными прядками волос, выбившимися из высокой прически.
– Зачем же вы ушли? – спросил майор, и она обернулась.
Ей было от силы лет семнадцать. Большие темные глаза смотрели на майора без удивления.
«Я женюсь на ней», – понял майор, когда разглядел веснушки на обнаженных плечах. Он знал наверняка, что, когда разденет ее, веснушки будут разбрызганы по всему телу. А еще он знал, что проживет с ней всю жизнь и каждую ночь будет пытаться слизнуть солнечные брызги…
– Меня зовут Мария, – улыбнулась, дав посмотреть на белые зубы и язычок.
– Капитан Бойко, – представился и тотчас поправился: – Майор… Иван…
Она расхохоталась.
– Что вы рассматривали в небе?
– Ничего я в небе не рассматривала.
– Да нет же! – настаивал майор. – Вы целых пять минут… Я думал, что в небосводе появятся дырки…
– Я смотрела не на небо, – легкий порыв ветра облепил ее колени тонкой тканью платья. – Я смотрела на вас…
Ей было семнадцать, а потому он целовал ее веснушчатое тело в строжайшей тайне от всех, даже друзья не знали о существовании Маши.
– Я старше тебя на твою жизнь, – шептал майор, целуя ее в пятку: единственное место, где не было веснушек.
– Я стану твоей женой, – отвечала она серьезно и улыбалась, глядя, как, обнаружив в ее пупке золотую брызгу, майор бесстыже засовывает язык в столь интимное место.
А потом об их связи узнали и на майора завели уголовное дело. Впрочем, кончилось все хорошо. Отец Маши был генералом и сначала самолично желал расстрелять развратника. Но когда любимая дочь встала в оконном проеме двадцать третьего этажа пресненской высотки, генерал сменил гнев на милость, снял дочь с подоконника и, закрыв уголовное дело, поженил молодых.
Генерал знал, что дочь спрыгнет.
А через пять лет, когда отец Маши убедился, что чувства майора столь же крепки и надежны, как границы Родины, он стал оказывать зятю протекции. Тем более молодые дочку родили, очень на деда похожую.
Майор стал подполковником, а потом полковником. Дочь выросла, вышла замуж и родила полковнику внука. А потом генерал умер, и протекции кончились. Но полковник Иван Семенович Бойко сам был не обделен талантом и продолжал служить на хороших местах…
Они с Машей уже больше тридцати лет вместе прожили.
Внук языки учит, в МГИМО поступать хочет.
Иван Семенович еще раз попытался набрать номер, но «зоны» не было. Он дотянулся до тумбочки и взял с нее книжицу. Еще раз прочитал на обложке: «Палладий Роговский». Также на обложке был напечатан крест, и полковник понял, что книжка религиозная. С трудом открыл левой рукой. На первой странице было коротко об авторе: «Палладий (Роговский) (1655-1703), игумен Заиконоспасского монастыря и ректор Славяно-Греко-Латинской академии в Москве с 1700. Учился в иезуитских школах в Вильно, Нейс-Се (Силезия) и Оломоуце (Чехия), затем в течение семи лет в Риме, где стал первым русским доктором философии и богословия».
Религией полковник не увлекался, а потому книгу отложил.
Застонал Никифор Боткин.
– Где я? – спросил хирург слабым голосом.
Иван Семенович подошел к кровати раненого доктора и рассказал ему, что случилось.
– Застрелили?..
– Так точно.
Никифор опять застонал, пошевелил шеей и вновь впал в беспамятство. Зазвонил телефон.
– Маша?!! – воскликнул Иван Семенович, хватая трубку, ловко выпрыгивающую из левой руки.
– Товарищ полковник, колеса не из платины отлиты…
Иван Семенович расстроился и подумал, что выглядел дураком перед подчиненными, ползая под вагонами и объявляя полторы тонны обычного металла платиной.
– А из чего? – поинтересовался он вяло.
– Из палладия.
В голове полковника что-то замкнуло. Он не понял.
– Из кого? – и дотянулся рукой до книги.
– Металл такой есть, палладий, – пояснили на другом конце соединения.
Про такой металл Иван Семенович не ведал, зато знал теперь про богослова с таким именем.
– Дело в том, – сообщил следователь, – что сейчас палладий на мировом рынке стоит дороже, чем платина…
На этой фразе связь оборвалась, и на трубке зажглась надпись «нет зоны покрытия», на которую полковник Бойко смотрел пятнадцать минут…
5.
Сглотнув земляничную сладость и заглядевшись в окно, на подгнившую осень, патологоанатом Ахметзянов услышал за спиной:
– Простите…
Любитель балета обернулся и обнаружил голову блондина, недавно привезенного мертвым, приподнятой. Голубые глаза смотрели живо, а кожа лица своей белизной не уступала кафелю.
– Простите, – еще раз промолвил лежавший на каталке.
– Пожалуйста, пожалуйста…
Ахметзянов в своей патологоанатомической жизни встречался с «воскрешением» не раз, а потому держался в рамках своего обычного нервного состояния, лишь любопытства в организм прибыло. Он смотрел в самые глаза ожившего и отмечал, сколь много в них лазурного, лишь несколько лопнувших сосудиков вмешивались киноварью.
– По всей видимости, я в больнице? – огляделся молодой человек.
– Абсолютно верно, – подтвердил врач. Чудесно оживший уселся в каталке и завертел головой, оглядываясь более внимательно.
– Я в морге?
– И это верно.
«Однако, если бы у него были тяжелые травмы, – подумал Ахметзянов, – он не сидел бы так уверенно».
– Вы в морге, – подтвердил. – Как самочувствие?
– Голова слегка кружится, – пожаловался молодой человек. – Но, вероятно, это недостаточный повод мне здесь находиться.
– Боитесь?
– Что вы, совсем нет! Ведь я тоже медик, правда, будущий, и, наверное, в моргах часто бывал.
– Почему «наверное»? – поинтересовался Ахметзянов, думая о том, что натуральные блондины почти всегда какие-то странные. Сам Ахметзянов обладал шевелюрой черной, как «Квадрат» Малевича. Впрочем, и его многие считали странным.
