Детство в девяностых (СИ) - Стилл Оливия (е книги .TXT) 📗
Галина в бессильной ярости сжимала зубы и кулаки. И не накричишь на пентюха этого ленивого, бестолкового — Каракатица тут же примет боевую стойку, показав, кто в доме хозяин. Только и оставалось, что утешать себя скорым получением прибыли от банка МММ, чтобы внести, наконец, первый взнос…
В тот вечер она, как всегда, пришла с работы поздно. Муж в кресле молча, с каким-то нашкодившим видом, читал газету.
— Ты был в банке? — сходу спросила она.
— Нет больше банка. Лопнула…
— А деньги?
— И денег нет…
Не выдержали нервы у Галины. Глаза её налились кровью — точь-в-точь, как у сестры Людмилы, когда та приходила в бешенство.
— Как это нет?! — яростно прошипела она, хватая мужа за майку на груди, — Как это нет денег?.. И ты об этом так спокойно говоришь?..
— Ну, а что, плакать теперь, что ли, — хмыкнул Юрий.
Но Галина уже не могла совладать с собой.
— Ты не мужик!!! — истерически визжала она, тряся его, как грушу, — Ты амёба!!! Пассивный, аморфный лентяй!!! Трын-трава тебе не расти!!!
Каракатица баба Зоя тут же вкатилась в комнату, патетически всплеснула руками:
— Батюшки, орёт, как на базаре!.. За копейку удавить готова!.. Лимита подзаборная — одно слово…
Галина пулей вылетела на улицу. Бежала, не видя и не соображая, куда, зачем. Сунулась на проезжую часть. Резкий скрип тормозов прямо под ухом заставил её инстинктивно отпрянуть. Она грохнулась на асфальт, буквально в сантиметре от чёрного БМВ, из которого почти сразу же, матерясь, выскочил водитель:
— Куда прёшь, кегля тупая?! Глаза разуй!!!
Сухие, судорожные вопли и рыдания тяжёлым клубком вырывались у неё из груди. Растрёпанная, плачущая, с поцарапанными об асфальт грязными ладонями, она походила на городскую сумасшедшую.
— Э, тебе чего? Жить надоело? — склонился над ней хозяин БМВ.
Она подняла глаза. Мужчина средних лет, некрасивый, коротко остриженный. В малиновом пиджаке, в нагрудном кармане — чёрная рация сотового телефона. Галина догадалась, что он из «этих».
— Надоело, — пробормотала она, вытирая слёзы тыльной стороной ладони.
Он поднял её с асфальта, посадил в машину. Протянул доселе невиданную ею пачку бумажных носовых платков. Привычным жестом завёл машину, поехал. Галина молча, покорно вытирала грязь и кровь со своих ладоней.
— Ты даже не спросишь, куда я тебя везу, — усмехнулся мужчина.
— Вези куда хочешь. Мне уже всё равно…
— А ты ничего… — он взял её двумя пальцами за подбородок, и Галина явственно почувствовала запах хорошего, дорогого парфюма, — Под колёса-то зачем бросалась? Может, расскажешь?
Она скосила глаза на его большую, холёную руку. На безымянном пальце блестело кольцо.
Галина украдкой вздохнула. Кольцо — значит, женат. Жаль…
Сбиваясь и путаясь, она вкратце поведала незнакомцу в малиновом пиджаке свою историю. Он слушал, привычно крутя свою баранку — праздно, как дальнобойщики слушают по дороге радиопередачи.
— Значит, свекровь, говоришь, поедом жрёт? А муж у нас кто?
— А никто, — раздражённо отрезала Галина, — Я даже говорить о нём не хочу…
— И квартиры своей нет?
Она отрицательно покачала головой.
— Квартиры нет это плохо… Но мы решим эту проблему.
И газанул, как только на светофоре загорелся зелёный.
Глава 30
Обещание отдать Дашу в музыкальную школу и записать в кружки баба Зоя начала приводить в исполнение почти сразу же. Устроив её в общеобразовательную школу по месту жительства, она повезла внучку на прослушивание. В музыкальную школу Дашу приняли и определили по классу скрипка. В художественный кружок тоже записали — в младшую группу. Но в школе балета Дашу забраковали.
— Растяжки нет, — пояснила тренер, — Время упущено. Балетом надо начинать заниматься лет с трёх-четырёх, пока мышцы ещё пластичные. Сейчас уже поздно.
Однако и без балета свободного времени у Даши почти не осталось. Утром — школа. Днём, после скудного обеда — художественный кружок. Вечером бабка везла её в музыкалку, и это было самое ненавистное, мучительное время.
Сначала они долго стояли с бабкой на остановке — автобус ходил как попало, в час по чайной ложке. Даша дрожала в своей брезентовой куртке на ноябрьском ветру; дышала на замёрзшие, покрытые цыпками, красные руки. Живот её сводило от голода: пустая овсянка на воде на завтрак и суп «из топора» на обед — вот и всё, что она ела за весь день.
Недалеко от автобусной остановки стояла закусочная — ларёк-фургон на колёсах с названием «бистро». В запотевшей витрине его были видны поджаривающиеся на гриле румяные сосиски. Даша заворожённо стояла перед этим бистро, жадно вдыхала горячие мясные ароматы, давилась голодной слюной. О, хоть бы одну из этих шкворчащих сосисок, ну хоть полсосисочки!.. Но нет, бабка, конечно же, не купит. Даша даже и подумать боялась просить бабу Зою хоть о чём-нибудь, не то, что рта перед ней раскрыть.
— И не рассчитывай, — металлическим голосом отрезает баба Зоя, перехватив Дашин голодный взгляд, — Пусть мать тебя дома кормит, а у меня пенсия не резиновая.
Иногда к «бистро» подходил какой-нибудь мужик, брал из запотевшего окошка пластиковую тарелку, на которой лежали две жареные сосиски, обильно политые кетчупом, и ломоть белого хлеба. Ставил свою тарелку на высокий круглый столик неподалёку. Жевал лениво, без аппетита. Даша стояла чуть поодаль и жадно следила за каждым его глотком. И поражалась: зачем он ест эти на вес золота сосиски, если не голоден?
Возле столика тёрлись разные бездомные дворняги. Мужик, не доев, бросал им по полсосиски:
— Эй, Бобик! На!..
Внутри у Даши всё так и переворачивалось. Отдать сосиску собаке! «Лучше бы мне отдал…» — с горечью думала она в эти минуты.
Тяжело, со скрипом подползал к остановке автобус-гармошка. Как всегда, набитый битком. Даша втискивалась туда со своей скрипкой вслед за бабкой. В автобусе хотя бы было теплее, чем на улице, и можно, пока едешь, подумать, помечтать о чём-нибудь…
Мечтать Даша любила. Она придумывала себе целые волшебные миры, населяла их всякой всячиной. Например, страны на радуге. Красная — страна цветов. Оранжевая — страна сладостей. Голубая — страна качелей. Розовая — страна любви…
Или, например, представляла себе встречу с Володей через два года — когда он придёт из армии, а она, Даша, будет уже совсем большая. Останется подождать ещё годик — и в четырнадцать лет можно выходить замуж, конечно, с согласия родителей. А родители согласятся, почему нет. Володька же хороший…
— Не поджимай ладонь!..
Даша вздрагивает, очнувшись от грёз. Она соображает, что находится уже в классе скрипки, пытаясь изобразить этюд. Учитель, еврей и психопат, выпучив глаза, орёт на Дашу:
— Фальшивишь! Фальшивишь! Неужели не чувствуешь?..
Даша вздыхает и начинает играть сначала.
— Выше скрипку! — орёт учитель.
Даша задирает свою скрипку чуть ли не к потолку и изо всех сил старается не заплакать.
— Ты дурочка или умственно-отсталая?! Сказано тебе: не поджимай ладонь!!!
Даша ненавидела свою скрипку. Но заикнуться об этом бабе Зое было себе дороже.
— Если человек не даун и не дебил, он может научиться чему угодно, — безапелляционно говорила баба Зоя.
Даше не хотелось прослыть ни дауном, ни дебилкой. Но с каждым новым днём, не справляясь с поставленными перед ней задачами, она именно так себя и ощущала.
Не по зубам ей была эта новая городская жизнь.
Глава 31
Весной, когда дороги, посыпанные реагентом, развезло слякотью, а сырые туманы начали съедать ноздреватый от грязи снег, обнажая то там, то сям груды собачьих экскрементов и трупы замёрзших за зиму бомжей, случилось то, что и должно было случиться. Даша тяжело заболела.
В тот день в школе была городская контрольная по математике. Даша готовилась к этой контрольной под руководством бабы Зои всю субботу и воскресенье. Но в классе, открыв тетрадь, она, что называется, зависла: за сорок пять минут так и не смогла решить ни одного примера…