Я исповедуюсь - Кабре Жауме (книги .TXT) 📗
– Английский или французский?
– Английский.
– Добрый день.
Перед Бернатом был тот самый человек, который тогда убедил Адриа… Я ведь говорил тебе, Адриа, подумал Бернат. Ловко они рассчитали твою реакцию. Но вместо того чтобы сразу прижать старика к стенке, Бернат опять широко улыбнулся и спросил: вы когда-нибудь слышали о скрипке Сториони, которая называется Виал?
Не успев сесть, старик устремился к выходу. Бернат не дал ему выйти, встав между ним и дверью и полностью загородив ее своим большим телом.
– Вы украли эту скрипку.
– Можно узнать, кто вы?
– Я из полиции.
Бернат достал удостоверение члена Барселонского симфонического оркестра и Национального оркестра Каталонии и добавил:
– Интерпол.
– Боже мой, – произнес старик. И сел, ошарашенный. Потом сказал, что сделал это не ради денег.
– Сколько вам заплатили?
– Пятьдесят тысяч франков.
– Ничего себе!
– Я сделал это не ради денег. К тому же мне заплатили бельгийскими франками.
– А почему же вы это сделали?
– Я с Маттиасом Альпаэртсом пять лет провел в одной комнате, он у меня в печенках сидел. Каждый день он рассказывал о своих треклятых дочках и больной теще. Он говорил о них каждый день, глядя в окно и не видя меня. Каждый божий день. Он просто сошел с ума. И тут пришли эти два человека.
– Кто они?
– Не знаю. Они были из Берселоны. Один худой, постарше, второй молодой. Они сказали: нам говорили, ты отлично его изображаешь.
– Я актер. Хотя и на пенсии, но актер. Играю на аккордеоне и на саксофоне. И немного на рояле.
– Ну-ка, посмотрим, так ли хорошо ты его изображаешь!
Они отвели его в ресторан, накормили и напоили белым и красным вином. Он посмотрел на них с удивлением и спросил: почему бы вам не поговорить с самим Альпаэртсом?
– Он совсем на ладан дышит. Вот-вот умрет.
– Слава богу, больше не придется слушать его рассказ про больную тещу!
– А вам не жаль беднягу?
– Маттиас говорит, что уже шестьдесят лет как хочет умереть. Что же мне жалеть, что он наконец умрет?
– Ну ладно, Боб, покажи, на что ты способен!
И Боб Мортельманс принялся говорить: вообрази, что ты обедаешь с твоей Бертой, с больной тещей и с тремя ясными солнышками – Амелией, старшей, которой в тот день исполнилось семь лет, Тру, средней, с темно-русыми волосами цвета благородного дуба, и Жульет, самой младшей, солнечно-рыжей. И вдруг ни с того ни с сего распахивается дверь и вваливаются солдаты с криками raus, raus, а Амельете спрашивает: что значит raus, папа? А я не смог ничего сделать и даже не попытался защитить их.
– Отлично. Достаточно.
– О, я могу еще много чего…
– Я сказал – отлично. Хочешь деньжат подзаработать?
Я ответил да, и меня посадили в самолет, а в Барселоне мы порепетировали пару раз, чтобы отработать разные варианты. Но так, чтобы это всегда оставалось историей зануды Маттиаса.
– А ваш друг тем временем лежал больной в кровати.
– Он не был моим другом. Он был заезженной пластинкой. Когда я вернулся в Антверпен, он уже умер. – И старик добавил, как будто освоившись с этим высоким полицейским: – Словно он скучал по мне, понимаете?
Бернат сидел молча. И Боб Мортельманс попытался подобраться к двери. Но Бернат, не вставая и не меняясь в лице, сказал только: попробуйте удрать и я вас прикончу. Понятно?
– Д-да. Понятно.
– Вы – мерзавец. Вы украли у него скрипку.
– Но Маттиас даже не знал, что она у кого-то…
– Вы – мерзавец! Вы продались за сто тысяч франков.
– Я сделал это не ради денег. К тому же мне дали пятьдесят тысяч. И бельгийских.
– А кроме того, вы обокрали несчастного Адриа Ардевола.
– Кто это такой?
– Тот господин из Барселоны, которого вы обманули.
– Я вам клянусь, что сделал это не ради денег.
Бернат посмотрел на него с любопытством. И кивнул, словно приглашая продолжить. Но старик молчал.
– Так зачем же вы это сделали?
– Это… это была такая возможность… Это… была главная роль в моей жизни. Поэтому я и согласился.
– К тому же за нее отлично заплатили.
– Разумеется. Но сыграл я филигранно. К тому же мне пришлось импровизировать, потому что тот парень вступил со мной в разговор, и я должен был не только произносить монолог, но и поддерживать беседу.
– И что же?
– Я справился. – И он с гордостью заметил: – Я сумел до конца вжиться в своего персонажа.
Сейчас я его придушу, подумал Бернат. И огляделся, чтобы посмотреть, нет ли свидетелей. Тем временем Боб Мортельманс вернулся к своей излюбленной роли, вдохновленный молчанием полицейского. И заговорил, слегка утрируя:
– Быть может, я дожил до сегодняшнего дня и рассказываю вам все это потому, что струсил в день рождения Амельете. Или потому, что в дождливую субботу в бараке украл плесневелый сухарь у старого Мойши из Вильнюса. Или потому, что отступил на шаг, когда блокфюрер решил нас проучить и стал бить прикладом всех подряд, и удар, который предназначался мне, убил паренька, чье имя…
– Хватит!
Бернат встал, и Боб Мортельманс подумал, что сейчас он его огреет. Он съежился на стуле, готовый и дальше отвечать на вопросы агента Интерпола.
Бернат сказал: открой рот. И Адриа послушался, а Бернат положил ему ложку супа в рот, как годовалому Льуренсу, и сказал: ой какой вкусный суп, да? Адриа посмотрел на Берната, но промолчал.
– О чем ты думаешь?
– Я?
– Да.
– Не знаю.
– А кто я?
– Этот самый.
– Ну, давай еще ложечку. Открывай рот, это последняя. Вот так, молодец.
Он снял крышку с тарелки со вторым и сказал: о, как здорово! Отварная курица. Тебе нравится?
Адриа уставился в стену с полным безразличием.
– Я люблю тебя, Адриа. И не буду рассказывать про скрипку.
Адриа посмотрел на него взглядом Гертруды или взглядом, которым, как виделось Адриа, Сара смотрела на него, как Гертруда. Или взглядом, которым, как думал Бернат, Сара смотрела на Адриа, как Гертруда.
– Я люблю тебя, – повторил Бернат. Взял жалкую куриную ногу и сказал: ой как вкусно! Как вкусно! Открой рот, Льуренс.
Когда они закончили ужинать, Джонатан пришел забрать поднос и спросил: Адриа, хочешь спать?
– Я уложу его, если не возражаете.
– Хорошо. Позовите меня, если что.
Когда Джонатан вышел, Адриа почесал затылок и вздохнул. Потом уставился на стену пустым взглядом. Бернат покопался в портфеле и достал оттуда книгу.
– «Проблема зла», – прочитал он на обложке. – Адриа Ардевол.
Адриа посмотрел ему в глаза, потом взглянул на обложку и зевнул.
– Знаешь, что это такое?
– Я?
– Да. Это написал ты. Ты просил меня не публиковать, но в университете меня убедили, что эту рукопись непременно надо издать. Помнишь ее?
Адриа молчал. Ему было неловко. Бернат взял друга за руку и почувствовал, как тот успокаивается. Тогда он рассказал ему, что подготовку к изданию взяла на себя профессор Парера.
– Мне кажется, она отлично справилась с работой. Ей помогал Йоханнес Каменек, он, как мне показалось, работает больше двадцати четырех часов в сутки. И очень тебя любит.
Бернат погладил Адриа по руке, и тот улыбнулся. Так они сидели довольно долго в тишине, как влюбленные. Адриа без всякого интереса скользнул взглядом по обложке книги и зевнул.
– Я отправил несколько экземпляров твоим кузенам в Тону. Они очень обрадовались. На Новый год они приедут тебя навестить.
