Когда причиняют добро. Рассказы - Ихен Чон (книги бесплатно полные версии TXT, FB2) 📗
Я была единственной в нашем районе, кто ходил в международную школу. И мне единственной приходилось каждое утро в одиночку идти к метро, чтобы проехать две станции и пересесть на школьный автобус, а каждый вечер в обратном порядке: сначала ехать на школьном автобусе, потом проезжать две станции в метро и идти домой. Поначалу мама каждый день непременно подчёркивала, что на своих двоих мне приходится идти только лишь до метро и обратно. Она всегда считала, что я мало двигаюсь. С рождения я была больше других детей. Говорят, все удивлялись, глядя на меня в палате новорождённых, когда узнавали, что перед ними младенец двух дней от роду и к тому же девочка. Когда мама была беременна мной, она съедала всё, что не приколочено, словно была готова затолкать в себя всю еду мира. В результате к концу беременности она набрала более тридцати килограммов. Прибавка в весе была в два раза больше допустимой нормы. И в самый разгар летней жары на свет появился ребёнок весом почти четыре с половиной килограмма. Я не винила мать, но не могла избавиться от мысли о несправедливости её навязчивого контроля за потребляемыми мной калориями и излишнего ограничения меня в еде. Вероятно, она была на месте виновника аварии в тоннеле, вызвавшей цепную реакцию. Перелом шеи у пассажира в самой первой машине это результат беспечности водителя последнего автомобиля в этой аварии. Виновная лишь в том, что сидела в первой машине, я никак не могла понять позицию матери, которая категорически запрещала мне пить лимонады, есть шоколад, торты, печенья и продукты, в составе которых могла быть фруктоза, а после шести часов вечера мне и вовсе разрешалось только пить обычную воду. У меня не было другого выхода: засыпая с урчащим от голода желудком, я просыпалась через некоторое время и, убедившись, что все в доме спят, тайком пробиралась на кухню и, как плутовка-кошка, выкрадывала еду из холодильника.
Однажды, когда мы ещё жили в том районе Токио, мне пришлось по маминой прихоти возвращаться домой пешком вместо того, чтобы проехать на метро. К тому моменту, как я дошла до двери дома, вид у меня был такой, словно я только что вышла из горячего душа: насквозь мокрая, с тяжёлыми каплями пота, стекавшими со лба. Открыв дверь, мама поторопилась принести мне полотенце. От подмышек и складок кожи поднимался едкий запах пота, тянувшийся за мной шлейфом. В маминых глазах я заметила смесь сочувствия и отвращения. Я обтёрла лицо и шею полотенцем и прошла на кухню. На столе стоял стакан с водой, в котором плавала долька лимона. Не проронив ни слова, я поднесла стакан к губам. Сделав небольшой глоток, я подержала воду во рту и только потом проглотила её, и так раз за разом. Даже простая вода, если делать вид, что жуёшь её, может существенно ослабить чувство голода. В пустом желудке урчало.
На следующий год на медосмотре мой вес оказался больше, чем у девяноста пяти процентов моих сверстниц. За год до этого я была тяжелее девяноста семи процентов девочек моего возраста. Поэтому хоть и очень медленно, но всё же я двигалась к среднему показателю. На самом деле мой вес практически не изменился за год, зато я выросла на три сантиметра. Не знаю, смог бы заметить эту разницу в моём облике даже самый внимательный наблюдатель. Так что дело вовсе не в том, что я перестала толстеть. В тринадцать лет Ватанаби Ли была толстой, замкнутой девочкой с бледным лицом и недостатком сахара. И, как и прежде, её прозвище было «бута».
* * *
Родителям снова выдался шанс. Почти наверняка отца должны были отправить за границу при следующей ротации служащих. Мама уже перебирала в голове города, куда его, как она надеялась, могли бы отправить. В первую очередь ей хотелось, чтобы там было мало корейцев и японцев — чтобы ей не приходилось беспокоиться о косых взглядах, которые кидали на неё с немым укором: как могла кореянка выйти замуж за японца. Ещё ей хотелось, чтобы в этом месте говорили не на корейском или японском, а на английском, французском или другом международном языке; чтобы страна была с умеренным климатом, с высоким уровнем дохода и образования населения, но сравнительно низкой стоимостью жизни; чтобы везде были ухоженные газоны с зелёной травкой; и чтобы даже ночью можно было безбоязненно вернуться домой на общественном транспорте. Вот где хотела жить мама.
Родители познакомились, когда папа был в командировке в Сеуле. Мама в то время ещё ни разу не выезжала за пределы Кореи. Папа был японцем. По-корейски он знал слов тридцать. А мама могла сказать от силы три фразы по-японски: «саёнара», «мосимоси» и «аи ситерю», значившие, соответственно, «до свиданья», «алло» и «я тебя люблю». Мама рассказывала, что в старшей школе зачем-то выучила фразу «я тебя люблю» на десяти языках. Сначала на свиданиях они с папой общались на ломаном английском. Удивительным образом это никак не мешало взаимопониманию. Я бы сказала, что это судьба! Но мама вспоминала об этом спокойно: «Это была иллюзия. Что-то подобное испытывают все влюблённые пары. А по правде-то говоря, много ли значения словам придают горящие страстью парень и девушка». Я представила, чему же горящие страстью парень и девушка придают много значения, и покраснела. Кажется, мама порой совершенно забывала, что я всего лишь тринадцатилетний подросток. Так случилось, потому что я была единственным человеком, с которым мама могла поговорить с глазу на глаз на родном языке и наконец выговориться. С самого рождения мама старательно обучала меня корейскому. Но это вовсе не было связано с глубокой преданностью родине и родному языку — она всего лишь страстно желала, чтобы рядом был человек, в совершенстве понимающий её речь, слушатель, с которым она могла бы поделиться чем угодно на родном языке. Иногда я задавалась вопросом: волнует ли маму груз на моей душе так же, как грузность моего тела.
В ожидании нового назначения отца мама часто рассказывала об их жизни в Эдинбурге сразу после свадьбы. Чаще всего она говорила, что то время было прекрасно, поскольку они были свободны. Я не уточняла, что значит, что они были свободны. Боялась, что мама не раздумывая выпалит: «Это значит, что не было тебя». И тогда мне следовало бы согласиться, мол, действительно, пока нет детей — это самое свободное время. «Мы думали, что так будет всегда. Мы были счастливы. Ах, как мы любили друг друга!» — вспоминала мама. Я прошу прощения, но мне было совсем не интересно, как горячо родители любили друг друга в молодости и что помогло им преодолеть национальные и языковые барьеры и сблизиться. Сейчас их жизнь не имела ничего общего с прошлой страстью и была похожа на бутылку выдохшейся газировки, которую забыли закрыть, отпив всего пару глотков.
— Стало известно, куда меня отправят, — сообщил как-то папа, вернувшись вечером с работы. С некоторых пор он стал говорить дома только на японском языке. Мне было всё равно, на каком языке говорить. А он, возможно, упивался патриотической гордостью, когда видел, что жена на родном языке может говорить только с дочерью. Раньше между собой родители разговаривали в пяти процентах случаев на корейском, в двадцати — на японском, в двадцати пяти — на английском. Всё остальное время за них говорило молчание: обыденное, многозначительное, умиротворённое, скучное, неестественное. Мы должны были ехать в К. Как будто я даже слышала это название когда-то. Я попробовала отыскать К. на глобусе. Это оказался город-государство в южной части Тихого океана. Зимой и летом температура практически одинаковая. Жители этой страны в большинстве своём никогда не видели настоящего снега. Мизерная оплата труда. Про общественный порядок и безопасность не было сказано ничего. Это вся информация, которую я смогла найти в интернете.
— А на другое место поменять нельзя? — спросила мама.
— Нельзя, — ответил отец, — но если хотите, можете просто остаться здесь.
Мама быстро рассталась со своими надеждами. Через несколько дней она нашла для себя едва ли не единственное достоинство К.: там точно нет корейцев и японцев. Мне оставалось только кивнуть в знак согласия.
