Ирландский прищур - Хоукс Джон Твелв (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗
Просто чай и кекс, Млуд? Как обычно?
После чего я отошла в сторону, хотя все вполне могло случиться иначе, и я бы с грохотом приземлилась на четыре точки. Поворачиваясь, я все еще дрожала от напряжения, вызванного этим тяжелым испытанием и воображаемым весом подноса.
Можете идти, Осотка.
Спасибо, мисс.
И никакого реверанса. Поверьте. Это был не единственный пример моей уязвимости, как я уже говорила или, по крайней мере, давала понять. Я была вынуждена набираться храбрости всякий раз, когда проходила мимо привязанного в дальнем конце огорода старого козла с одним рогом, огромного бешеного создания, который был, пожалуй, больше Булочки и видел в каждом живом существе, даже в такой бедной ирландской сироте, как я, злодея, обломившего ему более чем полрога, оставив на его костлявой башке лишь один целый рог и тупой обломок. Не говоря уже о бушующих небесах, собаках и моей неспособности угодить Мэри Грант или увернуться от падающих предметов, ножей или чайников, когда звонил один из ржавых колокольчиков – и без предупреждения, как они это всегда делали. Иногда, если я оказывалась, скажем так, не при деле, меня пугала появлявшаяся ниоткуда молодая хозяйка – внезапно произнеся вслух мое имя, она тихо подходила ко мне и доброжелательно предлагала составить ей компанию и побродить по близлежащим холмам, в чем я ей не могла, конечно же, отказать, и зажимала уши руками всякий раз, если она подстреливала из ружья, когда-то принадлежавшего ее папочке, ту или другую кровоточащую птицу. И кто как не я должна была искать и приносить эти маленькие раздробленные тельца, падавшие камнем вниз – и всегда в такие густые колючие заросли, в которые не пробралась бы ни одна из ее алчных гончих. Именно я, ибо во время этих увеселительных прогулок нас ни разу не сопровождали гончие, хотя по уму их следовало бы брать, правда, меня это пугало бы и ошеломляло по крайней мере раз в десять больше. Но даже когда я смотрела на нее из густых зарослей, словно из-за тюремной решетки, а она думала, что мне ее не видно, сквозь терновник я вынуждена была признавать, что она – девушка стройная, гордая и очень привлекательная. Ее длинное лицо было таким же худым, как и мое, губы – неестественно полными, наверное, от привычки покусывать их в холодные дни, решила я. Ну а когда я выползала, побросав мертвых птиц в старый кожаный мешок, также когда-то, по ее словам, принадлежавший слуге ее папочки, разве я внезапно не обнаруживала, что она смотрит на меня, как бы это сразу определили в «Святой Марте», с любовью в глазах? Именно так. И что мне терновник с шиповником после такого необычного выражения ее глаз!
Однажды днем она без предупреждения появилась на кухне, застав меня врасплох, словно один из пресловутых колокольчиков или сам мистер Джейке, вечно подкрадывавшийся ко мне с какой-нибудь зловещей целью, – его я никогда не могла заранее узреть в темноте, и у меня от одной мысли о его вторжении резко падало зрение. Она вошла нежданно-негаданно, обратилась ко мне на «вы» и приказала мне взять стул и следовать за ней. Только это и помогло мне снова преодолеть страх и неприязнь к ней: я гадала, что ей от меня в очередной раз надо и почему она – человек с таким сложным и переменчивым характером, а я – такая постоянная и в определенном смысле трогательно неизменная, старательная и отзывчивая, как я это неоднократно слышала от нашей миссис Дженнингс, возможно, и себе на беду, я думаю. Тем не менее именно такова я и была, за исключением случаев, вроде настоящего, когда я почти потеряла самообладание. К тому времени, когда я смогла вынести стул наружу, она уже прошла через полуразваливающуюся беседку в скверик, защищенный неухоженной живой изгородью, и, к моему облегчению, улыбаясь, ждала меня там. Затем, взяв у меня стул и передав мне серебряную расческу и тонкие серебряные ножницы, длинные и острые, как кухонные ножи Мэри Грант, она попросила меня подстричь ей волосы, от чего я сначала отказалась по вполне понятным причинам, хотя в душе мне было приятно, что она доверила мне такое интимное действо. Затем что, вы думаете, она сделала? Сняла с себя кофточку и уселась на стул, и хотя при ее виде я постаралась не терять голову, все же не сразу поняла связь между частичной наготой и стрижкой волос, а она не потрудилась ее объяснить. Но, конечно, переломила ситуацию, уговорив меня такими ласковыми словами, которые я никогда не ожидала услышать от похитительницы Тедди – а ведь именно таковой она и являлась, – при этом со своим обычным безразличием обнажив грудь.
Она сидела здесь, на солнце, так, как обычно сидела на лошади – прямо держа стройную спину, уверенная в себе, отбросив привычную жесткость, как бросают наземь рубашку, скрывая силу ума под девичьими манерами, которые вдруг оказались такими же, как и у меня, невзирая на разницу в возрасте. А я стояла, держа в руках непривычную расческу и ножницы, и со всей ясностью осознавая, что я даже не знаю, как их держать, и тщетно старалась не смотреть на ослепительную наготу ее торса. Я, конечно, видела голых девчонок, таких, как я, в «Святой Марте», но как давно, я даже не могла сказать, и все же какое могло быть сравнение между девчонками, гоняющимися друг за другом в бане, и молодой хозяйкой Большого Поместья, неподвижно сидевшей как есть вот здесь, рядом со мной: солнечные лучи едва касаются ее кожи, белых и слегка округлых плеч, груди, напоминая о нашей небольшой, но решающей разнице в возрасте, которую я не могла не принимать во внимание. Ее светлые волосы, скручиваясь, ниспадали ей на плечи, оставляя грудь открытой. Я вдыхала запах ее нечесаных волос, немытой лоснящейся кожи с пульсирующими голубыми прожилками и даже свежести ее по-девичьи нежных грудей, от которых не могла, как ни старалась, отвести взгляда – что молодая хозяйка Большого Поместья, конечно, заметила. Мои щеки были теплыми, теплой была и верхняя половина тела молодой хозяйки, согретая робким прикосновением нежных лучей солнца. Прячущиеся в буйно разросшейся живой изгороди крошечные птички прекратили чирикать и щебетать при виде нас или, скорее, при виде молодой хозяйки, которая, должно быть, знала, что похожа на мраморный бюст в саду, если не считать длинных растрепанных прядей волос. Именно в этот момент, быстро взглянув на ее лицо, я утвердилась в своем прежнем подозрении, что даже молодая хозяйка Большого Поместья покусывает губы, от чего они выглядели потрескавшимися и неестественно пухлыми и яркими. Разве это возможно, чтобы я, в свои тринадцать лет, была почти готова наклониться и еше ближе присмотреться к ее ротику и грудям – но в этот самый миг она напомнила мне о нашей цели, и, словно от звука ее голоса, вдруг вновь неуверенно защебетали птички. Именно это я уже и стала делать, когда она сказала, чтобы я положила расческу в карман фартука, а ножницами подровняла ей волосы так, чтобы они, свисая, не касались плеч, при этом поднимая другой рукой каждую прядь. Я подчинилась, куда ж теперь деться? И, конечно, тут же стала жертвой раздирающих меня чувств, когда впервые ощутила ее мягкие волосы пальцами, но, пересилив себя, взяла ножницы и увидела, как прядка ее немытых волос упала на землю.
Чик – и упала, чик – и упала, и с каждым разом я обретала уверенность в себе, но тем не менее с каждым щелчком ножниц ее волосы становились все более короткими и все менее ровными. О, разве меня не понесло, так сказать, от счастья при каждом движении сверкающих ножниц и при виде ее ушек, которые в таком состоянии и дня бы не продержались в «Святой Марте»? Понесло. И еще как. Падали волосы, уходили тени, а я, как заправский парикмахер, кружила слева направо вокруг полуобнаженной хозяйки Большого Поместья – ощущала под своими пальцами ее прохладную кожу, увидела в одном месте царапину, пряди волос, падая, парили в воздухе, хотя никакого ветра не было. Все больше и больше открывалась ее длинная шея. От моего дыхания у нее под волосами, которые я подстригала, шевелился детский пушок. Птицы снова перестали щебетать. Она облизнула бедные опухшие губы. Ну вот. Я закончила.
