Когда боги глухи - Козлов Вильям Федорович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
– И таблетку нитроглицерина, – подал голос отец. Приняв лекарство и запив водой из эмалированной кружки, он подернутыми мутью глазами взглянул на сына, раздвинул синеватые губы в виноватой улыбке:
– Старость не радость.
– Может, врача позвать? – предложил сын, с всевозрастающей тревогой вглядываясь в отца.
– Отпустило, – сказал он. – Обычно я кладу нитроглицерин рядом, на тумбочку…
Нездоровая бледность и синева с губ постепенно сошли, глаза под косматыми бровями прояснились.
– Напугал? – улыбнулся отец.
– Один в пустом доме… – с сомнением покачал головой Павел Дмитриевич. – Пожалуй, отправлю я тебя завтра домой.
– Здесь мой дом, – помолчав, ответил отец. – Я хотел бы, чтобы меня в Андреевке похоронили… Рядом с отцом. Слышишь, Павел?
– О чем ты толкуешь? – с горечью вырвалось у сына. Он снова улегся на кровать. – Береги себя, съезди в хороший санаторий…
– Дважды, Павел, не умирают, а однова не миновать, – сказал отец.
В окно стучали дождевые капли, ветер заставлял глухо шуметь старые сосны на лужайке перед домом, на станции пофыркивал маневровый. Над головой, на чердаке, скреблись мыши, что-то с грохотом упало в сенях, и наступила тишина. Павел Дмитриевич ждал, что скажет отец еще, но скоро услышал негромкое сопение, постепенно перешедшее в свистящий храп. Он натянул на голову одеяло и почувствовал себя под ним спокойно и уютно, грызла лишь тревога за отца.
Диван скрипнул, и храп прекратился, старик, видно, повернулся набок. Немного погодя, когда снова на чердаке зашуршали мыши, подал голос сверчок. И Павел Дмитриевич вспомнил, что и раньше, когда он тут ночевал мальчишкой, под печкой пиликал сверчок. Он так и заснул под его скрипучую волынку.
2
Петя Викторов в трусах, с перекинутым через плечо полотенцем сидел на низенькой деревянной скамье в спортзале и смотрел, как на ринге делают выпады друг против друга Андрей Казаков и второразрядник Алексей Попов. Стройный высокий Андрей держался на ринге красиво, движения его были плавными, расчетливыми. Попов же был полной противоположностью ему: кряжистый, кривоногий, с широким лицом и приплюснутыми ушами. Большая голова набычена, взгляд исподлобья недобрый. Тренер говорил, что Алексей очень цепкий, настырный боксер и далеко пойдет, правда, есть у него недостаток: любит ближний бой и часто входит в клинч. Прижавшись к противнику, изо всех сил молотит его по корпусу, но за это судьи не особенно набрасывают очки. Попов старше Пети и Андрея на два года, он заканчивает в этом году школу и поставил перед собой задачу стать перворазрядником. Весной состоятся зональные юношеские состязания в Риге, тренер толковал, что и Андрей будет включен в сборную. Петя Викторов не надеялся на эту поездку: его дела обстояли не блестяще. У Андрея уже второй разряд и с десяток побед на юношеских соревнованиях, а Петя с трудом заработал третий, хотя вступили в секцию одновременно.
Попов опять прижался к Андрею и колошматил его боксерскими перчатками. Два хука были чувствительными. Тренер развел их, но через минуту Алексей снова притиснул противника к канатам. Тренер уже поднял руку, чтобы сделать предупреждение Попову, но тут произошло следующее: Андрей с силой обеими руками оттолкнул от себя верткого противника, резко выбросил перчатку вперед, и приоткрывшийся Алексей мгновенно очутился на полу. Он спокойно лежал с открытыми глазами и смотрел вверх, губы его шевелились. Казаков нагнулся над ним, глаза его стали удивленными, он все еще никак не мог поверить, что это чистый классический нокаут.
Тренеру пришлось побрызгать водой на Попова, чтобы тот окончательно пришел в себя. С трудом поднявшись и держась за канат, Алексей с кривой усмешкой произнес:
– Мастак ты, Андрей! Первый раз я с пола увидел потолок…
– И не последний, если будешь открываться, – проворчал тренер, усаживая его на стул в углу ринга. – А впрочем, Попов, сходи-ка в медпункт. Мне что-то глаза твои не нравятся.
Петя смотрел на друга и улыбался от уха до уха, он был искренне рад за него. Викторов никогда не испытывал зависти к Андрею. А Казаков будто был и не рад своей победе нокаутом, он протянул Пете руки, чтобы тот расшнуровал перчатки, зеленоватые глаза его смотрели мимо, лоб нахмурен, толстые губы недовольно поджаты.
По дороге домой он вдруг сказал приятелю:
– Знаешь, фиговый я боксер! Когда Леша лежал на полу, как мешок с зерном, мне стало жалко его… Только что перед тобой был живой сильный парень – и вот на тебе! Безвольная туша с мутными глазами. Все-таки бокс – жестокая штука!
– Какой удар! – не слушая его, восторгался Петя. – Прямой правой в челюсть! Вот увидишь, тебя теперь будут бояться на ринге.
– Думаешь, это хорошо?
– Попенченко шел на противника как таран и чаще всего побеждал нокаутами.
– Дотяну до первого разряда и брошу бокс, – задумчиво сказал Андрей.
– Ну и дурак! – с сердцем заметил Петя. – Тренер говорит, у тебя отличные данные, может, в чемпионы выбьешься.
– Не для меня это, Петро, – улыбнулся Андрей. – Радость победы мимолетна, а потом приходит разочарование. Что бы наш тренер ни толковал, но удар в голову – это травма, иногда сотрясение мозга. И я это всегда помню. А сегодня вдруг забыл…
– Вот развел антимонию! – фыркнул приятель. – У тебя появился удар, балда! Надо радоваться, а он какую-то ахинею порет.
– Ладно, куда мы сегодня пойдем? – перевел разговор на другое Андрей.
– Куда? – опять хмыкнул Петя. – Туда же, куда всегда, – в бассейн.
– Вот это спорт! – улыбнулся Андрей. – Забираешься на вышку, ступаешь на доску, раскачиваешься, резко выпрямляешься, сильный толчок – и летишь ласточкой вниз. Красиво, изящно, благородно! А тут лупишь по человеку мягкой кувалдой, обливаешься липким потом, глотаешь кровь с губы, а потом в зеркале любуешься на свою разбитую, несчастную рожу… Мне еще повезло, что нос ни разу не проломили.
– А у меня… – Петя дотронулся до переносицы, – вмятинка. А помнишь, с каким ухом я ходил в школу? Блин, а не ухо! Кстати, это мне Попов свинчом залепил на тренировке.
– Думаешь, она будет сегодня там? – спросил Андрей.
Он не смотрел на приятеля. Они шли в толпе прохожих по Невскому. Двое мальчишек в светлых нейлоновых куртках и джинсах. Влажный серый асфальт, влажные крыши зданий, влажное серое небо над городом. Вроде бы и дождя нет, а такое ощущение, что ты промок насквозь. Такое бывает в Ленинграде в ноябре. Падает с неба снег, а под ногами – мокрый асфальт. Снежинки тают, едва коснувшись его. Вода в Фонтанке маслянисто-черная, в ней отражаются чугунные решетки и здания. У берегов приткнулись катера, на тех, которые не закрыты брезентом, набросаны окурки, на дощатых палубах много красных листьев. Бурый узкий лист с зазубринами приклеился к ягодице бронзового юноши, сдерживающего взметнувшего передние ноги коня на Аничковом мосту.
Андрей любил осенний Ленинград, с удовольствием смотрел на старинные здания со сверкающими широкими окнами, дворцы; хотя вокруг были люди, ему казалось, что он один бредет по городу, забыл даже про Петю. Понемногу развеялось неприятное настроение после боя с Поповым. Какое было у него отрешенное лицо с остановившимися глазами!..
Она медленно поднималась на вышку, движения ее стройного тела в черном купальнике были легки и удивительно изящны. Андрею даже больше нравилось смотреть, как она поднимается на трамплин, чем когда, вытянувшись в бело-черную молнию, входит в зеленоватую воду бассейна. Она высокая, плечи и бедра у нее узкие, на белом лице выделяются светлые глаза. Переодевшись в раздевалке, она выходит оттуда с золотистым пучком на голове, на затылке ее длинные волосы защемлены большой черной заколкой.
Наверное, она обратила внимание, что двое мальчишек в дни ее тренировок приходят в бассейн, садятся на одну и ту же скамью и смотрят на прыгунов с вышки. Когда она выходит из зала, мальчишки идут позади почти до Садовой, там она садится на четырнадцатый автобус, идущий в сторону Лиговки, а они остаются у Гостиного двора. Ни один ни другой ни разу не сделали попытки подойти к ней и познакомиться.
