В одном лице (ЛП) - Ирвинг Джон (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
В те первые два года, когда Ричард Эбботт выступал с «Актерами Ферст-Систер» — а также преподавал и ставил Шекспира в академии Фейворит-Ривер, — был один случай, когда дедушка Гарри поддался знакомому искушению. В бесконечном списке пьес Агаты Кристи, ожидавших своей очереди, были и пьесы с участием Эркюля Пуаро, толстого бельгийца, известного мастера выводить убийц на чистую воду. И тетя Мюриэл, и дедушка Гарри множество раз играли мисс Марпл, но в Ферст-Систер был, как сказала бы тетя Мюриэл, дефицит толстых бельгийцев, подходящих на роль Пуаро.
Ричард Эбботт не играл толстяков и вообще отказывался участвовать в постановках Агаты Кристи. У нас просто не было Эркюля Пуаро, и Боркман, вспоминая об этом, мрачнел и начинал оглядываться в поисках ближайшего фьорда.
— Нильс, тут напрашивается одна идея, — в один прекрасный день сказал озабоченному норвежцу дедушка Гарри. — Зачем нам непременно Эркюль Пуаро? Может, согласишься на Эрмион?
Вот так и случилось, что любительский театр Ферст-Систер поставил «Черный кофе» с дедушкой Гарри в роли холеной, проворной (и почти по-балетному изящной) бельгийки Эрмион Пуаро. Из сейфа похищена формула взрывчатки; персонаж по имени сэр Клод отравлен, ну и так далее. Пьеса была не менее заурядной, чем прочие пьесы Агаты Кристи, но дед в роли Эрмион сорвал овацию.
— Агата Кристи в гробу переворачивается, отец, — неодобрительно сказала тетя Мюриэл.
— Осмелюсь заметить, еще как переворачивается, Гарольд! — встряла и бабушка.
— Агата Кристи еще не умерла, Вики, — сообщил дед бабушке Виктории, подмигнув мне. — Агата Кристи, Мюриэл, еще живее всех живых.
Как я обожал его — особенно как ее!
Однако за те два года, что Ричард Эбботт оставался новичком в нашем городе, он так и не смог убедить мисс Фрост принять участие хотя бы в одной пьесе Шекспира, поставленной в Клубе драмы академии Фейворит-Ривер.
— Едва ли, Ричард, — отвечала ему мисс Фрост. — Я вовсе не уверена, что мальчикам будет полезно, если я, скажем так, выйду к рампе — я хочу сказать, это же мальчишки, они еще юны и очень впечатлительны.
— Мисс Фрост, но ведь Шекспир может быть и веселым, — не соглашался Ричард. — Мы можем поставить пьесу просто удовольствия ради.
— Едва ли, Ричард, — повторила она и, похоже, больше об этом говорить не желала. Мисс Фрост не играла Шекспира — или не хотела его играть для этих «впечатлительных» мальчишек. Я не знал, что и думать об ее отказе; ее игра всегда волновала меня — хотя я и не нуждался в дополнительных поводах, чтобы любить и желать ее.
Но, начав учебу в Фейворит-Ривер, я очутился среди множества парней постарше; большинство не были особенно дружелюбными, а некоторые из них приводили меня в смятение. Я издали восхищался поразительно красивым парнем из борцовской команды академии; и не только из-за его великолепного тела. (Издали — потому что поначалу делал все возможное, чтобы держаться от него подальше.) Вот вам и влюбленность в неподходящего человека! Старшеклассники через слово (и это не было плодом моего воображения!) вставляли «гомик», «педик» и «голубой»; эти унизительные слова казались мне худшим, что можно сказать о другом парне.
Были ли мои влюбленности в неподходящих людей частью генетического набора, который я унаследовал от своего отца-связиста? Забавно, но в этом я сомневался; я считал, что именно эти влюбленности — полностью моя вина: разве не был сержант отъявленным женолюбцем? Разве не так назвала его моя задиристая кузина Джерри? Она, скорее всего, услышала что-то подобное от дяди Боба или тети Мюриэл. (Разве женолюбец не было словом, характерным для тети Мюриэл?)
Наверное, нужно было поговорить обо всем этом с Ричардом Эбботтом, но я этого не сделал; я не осмелился заикнуться об этом и мисс Фрост. Я помалкивал о своих несчастных влюбленностях — как обычно и поступают дети.
Я начал сторониться городской библиотеки Ферст-Систер. Должно быть, мне казалось, что мисс Фрост достаточно умна, чтобы почувствовать, что я ей неверен — пусть даже только в воображении. На самом деле первые два года учебы в Фейворит-Ривер практически полностью прошли в фантазиях, и в моей жизни появилась новая библиотека — более современная и ярко освещенная библиотека академии. Я делал там домашние задания и предпринимал первые робкие попытки писать.
Был ли я единственным мальчиком в мужском интернате, который обнаружил, что борцовские поединки несут гомоэротический заряд? В этом я сомневаюсь, но такие, как я, обычно не высовываются.
От неподобающих влюбленностей то в одного, то в другого соученика я перешел к мастурбации при сомнительной поддержке одного из маминых каталогов одежды. Мое внимание привлекали фотографии лифчиков и корсетов. Моделями для демонстрации корсетов служили в основном взрослые женщины. С ними я начал выполнять первые творческие упражнения — по крайней мере, вырезать и приклеивать у меня получалось неплохо. Я отрезал головы у женщин постарше и приклеивал их к телам молоденьких девушек-моделей в тренировочных лифчиках; так передо мной возникала мисс Фрост, пускай (как и многие другие вещи) всего лишь в моем воображении.
Девочки моего возраста, как правило, меня не интересовали. Зато у меня возникло странное влечение к некрасивой и плоскогрудой миссис Хедли — наверное, из-за того, что мы часто виделись и она искренне интересовалась мной (или, по крайней мере, моим растущим списком непроизносимых слов).
— Билли, какие слова тебе сложнее всего выговаривать? — спросила она меня однажды, когда они с мистером Хедли (и с громогласной Элейн) ужинали вместе с нами.
— У него проблемы со словом «библиотека», — объявила Элейн, как всегда, четко и громко. (Мой интерес к Элейн в сексуальном плане равнялся нулю, но в остальном она нравилась мне все больше. Она никогда не издевалась над моими речевыми ошибками; видимо, она так же искренне хотела помочь мне говорить правильно, как и ее мать.)
— Я спрашивала Билли, Элейн, — сказала миссис Хедли.
— Думаю, Элейн не хуже меня знает, с какими словами мне труднее всего, — сказал я.
— Билли все время говорит «зловещный», — продолжила Элейн.
— А еще я говорю «пениф», — отважился я.
— Понятно, — сказала Марта Хедли.
— Только не проси его сказать это во множественном числе, — сказала Элейн матери.
Если бы в то время академия Фейворит-Ривер принимала девочек, возможно, мы с Элейн Хедли подружились бы быстрее, но мне не довелось учиться вместе с Элейн. Мы так часто виделись только потому, что супруги Хедли много общались с мамой и Ричардом — они крепко сдружились.
Итак, время от времени я представлял в тренировочном лифчике невзрачную и плоскогрудую Марту Хедли — и думал о ее маленькой груди, рассматривая юных моделей в маминых каталогах одежды.
В библиотеке, где я учился писать — а точнее, мечтал о том, чтобы стать писателем, — мне особенно нравилась комната, где хранилось огромное собрание ежегодников академии. Остальных учеников эта комната, по-видимому, не интересовала; иногда туда заглядывали преподаватели — почитать или проверить домашние задания.
Академии Фейворит-Ривер было немало лет; она была основана еще в XIX веке. Мне нравилось листать старые ежегодники. (Вероятно, секреты можно найти в любом прошлом; я знал, что в моем они уж точно есть.) Если продолжать в таком духе, — думал я, — может быть, у меня получится дойти до собственного выпуска — но не раньше весны последнего года обучения. Осенью своего третьего года в академии я все еще просматривал ежегодники 1914-го и 1915 годов. Шла Первая мировая; должно быть, этим мальчишкам было страшно. Я вглядывался в лица выпускников, читал об их планах поступления в колледжи и мечтах о карьере; многие еще «не определились» ни с тем, ни с другим. Почти у всех старшеклассников были прозвища, даже в те годы.
Я очень внимательно разглядывал фотографии борцовской сборной и несколько менее внимательно — Клуба драмы; на фотографиях Клуба было множество мальчиков, одетых и загримированных под девочек. Похоже, борцовская команда и Клуб драмы существовали в Фейворит-Ривер с момента основания. (Не забудьте, я просматривал ежегодники 1914–1915 годов осенью 1959 года; интернат продолжал активно поддерживать эти прославленные традиции на протяжении пятидесятых и позднее, в шестидесятых.)
