Пастыри ночи - Амаду Жоржи (книга бесплатный формат TXT) 📗

И тут Тиберия снова озверела. Она рычала на Марию Клару и Мануэла, будто они были виноваты в случившемся. Она опять не желала ни во что верить: пусть ей приводят самые убедительные доказательства, она останется непреклонной, пока сама не увидит все это своими собственными глазами.

— Через неделю они будут здесь… — Мария Клара растопила плиту, чтобы приготовить кофе. Рулевой Мануэл молча сидел на борту парусника и покуривал свою глиняную трубку.

Из всего услышанного Тиберию заинтересовало только известие о скором приезде Капрала. Она ожидала его ко дню своего рождения.

Это важное событие пышно и торжественно отмечалось всеми, кто обитал на площади Позорного Столба, рынке Агуа-дос-Менинос, площади Семи Ворот и площади Пятнадцати Тайн. Причем с каждым годом празднество становилось все более многолюдным и роскошным. Сначала месса в церкви св. Бонфима, потом завтрак, состоящий из вкуснейшей фейжоады [28], а вечером бал, который заканчивался лишь к утру.

Тиберию тревожило то, что знаменательная дата приближается, а Мартин, без которого праздник немыслим, все еще разъезжает по провинции с этой женщиной. Тиберия не могла допустить даже мысли, что Мартин не прибудет на торжества.

Впрочем, не только Тиберия ждала Капрала. Все больше становилось любопытных, которые неторопливо прогуливались по Вила-Америке с единственной целью — узнать, не появилась ли счастливая чета в домике, снятом Марией Кларой; они чувствовали себя обманутыми при виде закрытых окон и запертой двери. Даже Жезуино Бешеный Петух, казалось, стоявший выше этой суеты, не мог скрыть волнения. Однажды он даже вспылил:

— В конце концов, что думает Мартин? Неужели нам нечего больше делать, как только говорить о нем и ждать, когда он наберется смелости появиться здесь с этой особой? Пускай не считает нас дураками…

Был тот неопределенный час, когда ночь еще не ушла, а утро еще не настало. Друзья вернулись с праздника Огуна, любимого святого Массу, который был очень оживленным и продолжался всю ночь. Прямо с кандомблэ они пришли в таверну Изидро до Батуалэ. Как обычно, разговор, повертевшись вокруг различных новостей, возвратился к Мартину и его женитьбе.

А Мартин в этот сумрачный час плыл с Мариалвой на паруснике Мануэле, приближаясь к Баии. Лодка шла быстро, подгоняемая свежим ветерком. Мариалва спала, положив голову на руку, Мария Клара грела воду для кофе, Мануэл стоял у руля, посасывая трубку, а Мартин пытался с кормы рассмотреть далекие огни Баии, бледные в тусклом свете занимающейся зари. Лицо его было спокойно, но сердце отчаянно колотилось.

Он взглянул на спящую красавицу жену: грудь ее мерно вздымалась, чувственный рот был полуоткрыт, словно для поцелуев, распущенные волосы шевелил ветер, и на плече темнела родинка. Мартин отвернулся и снова стал смотреть вперед: там на зеленой горе над морем была Баия, его друзья, его радость и жизнь. Огни умирали в утренней заре. Еще немного, и город проснется.

7

Негру Массу довелось познакомиться с ней раньше других, и никогда ему не забыть того утра, которым он впервые увидел Мариалву. Она показалась ему жительницей другого мира, чудесного мира книг и кино, сказочной принцессой, а негр обожал сказки о феях, великанах, принцессах и гномах; кинозвездой, которую, раз увидев на экране, долго не можешь забыть и видишь во сне чуть не каждую ночь; или недостижимой обитательницей заведения на пляже Питуба, скрытого от любопытных глаз кокосовыми пальмами, которые посещали лишь миллионеры и крупные политические деятели Женщин туда привозили из Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу и даже из Европы, это был высший класс, nec plus ultra [29]. Несколько раз Массу случалось смотреть издали на этих женщин — белокурые, длинноногие, с нежнейшей кожей, надушенные тонкими духами, либо в дорогих мехах, либо в каких-то воздушных одеждах, они выходили из роскошных автомобилей. Сладостное, мимолетное видение… Эх, поваляться бы с одной из них на песке!.. Негр Массу проводил рукой по своему черному животу, он чувствовал там холодок при одной мысли об этом. И Мариалва со своей пикантной родинкой на плече, по его мнению, ни в чем не уступала этим женщинам. Разве можно было остаться равнодушным, увидев ее лицо, ее глаза, ее улыбку? Массу сразу же охватило безмерное, безнадежное желание; как и при виде тех сказочных красавиц, похолодело в животе. Если б он коснулся темной родинки на ее левом плече, он стал бы ее рабом. Массу склонил свою большую, как у быка голову и ждал, готовый выполнить любое ее приказание. А она лишь улыбнулась нежнейшей улыбкой и пристально посмотрела на него робким взглядом беззащитного создания. Мускулистая могучая грудь негра напрягалась под дырявой майкой, улыбка Мариалвы стала еще нежнее, глаза полузакрылись. После того как Массу был представлен Мариалве, она начала извиняться, что не может пригласить его в дом, где еще не убрано, да и сама она в столь ранний час еще не одета и не готова к приему гостей. Капрал Мартин с гордостью наблюдал за этой сценой, как бы спрашивая негра, есть ли у кого-нибудь в Баии такая красивая, такая замечательная жена. А негр уже лежал у ног сеньоры Мариалвы, распростершись в пыли.

Мартин сошел на берег у рыночного причала в полчетвертого утра. В кармане его брюк позвякивали ключи от домика, снятого Марией Кларой. Впервые, вернувшись в Баию из дальней поездки, он не отправился тут же в заведение Тиберии. Прежде он обязательно привозил ей подарки, рассказывал, что с ним случилось за время путешествия. Они выпивали в честь его возвращения, завтракали или обедали, и всегда находилась девушка, готовая приютить его в своей постели, согреть на своей груди. Чуть ли не больше всего на свете Мартин любил после непродолжительной разлуки вновь оказаться в теплой и сердечной обстановке заведения Тиберии, вновь увидеть втиснутые в качалку ее обширные телеса, ее самое, по-матерински приветливую, окруженную девушками, и Жезуса, сидящего за столом со своими приходно-расходными книгами. Для него они были единой дружной семьей, к тому же единственной, которую Мартин знал и к которой был привязан.

На этот раз, однако, Капрал не пошел на площадь Позорного Столба, где стояло заведение Тиберии. Теперь у него был свой дом, свой очаг. В сопровождении тележки, нагруженной чемоданами и кое-какими вещами, привезенными из провинции, он отправился в Вила-Америку. Соседи, которые рано проснулись в то утро, видели, как супруги поднимались по склону. Капрал сгибался под тяжестью большого чемодана, а Мариалва вертела в руке зонтик и бросала вокруг любопытные взгляды. Возчик, толкавший тележку с багажом молодоженов, шумно дышал, преодолевая крутой подъем. Выкрашенный в синий цвет домик, в котором предстояло, жить Мартину и его жене, стоял на вершине холма, внизу расстилалась долина с банановыми плантациями и высокими манговыми и хлебными деревьями.

Мартин опустил на землю тяжелый чемодан, отпер замок и вместе с возчиком внес вещи. Мариалва остановилась перед домом, будто бы осматривая окрестности, а на самом деле давая возможность соседям, появившимся в дверях и окнах, увидеть ее и прийти в восхищение от ее красоты.

Один из соседей и сообщил новость Массу. Около восьми утра негр по обыкновению делал ставку в «жого до бишо» [30], когда Робелино посоветовал ему:

— Если хочешь выиграть, ставь на медведя… Десять и девяносто…

— А почему? У тебя что, предчувствие или сон видел? — поинтересовался Массу, который в этот день в силу многих обстоятельств намеревался поставить на козу.

— Девяносто — номер дома Мартина. Сегодня рано утром я вышел на порог своей лачуги пополоскать зубы и увидел, как Мартин открывает дверь соседнего дома, а на ней номер, написанный красной краской. Номер моего дома сто двадцать шесть, так что у него должен бы быть девяносто два, тебе не кажется?