Пирамида, т.1 - Леонов Леонид Максимович (онлайн книги бесплатно полные txt) 📗
– К сожалению, все не так просто, дорогая, – почтительно, но сквозь зубы говорил он. – Вам не к лицу боковая, вспомогательная роль, а главная при вашем абсолютном праве на нее никак не подвертывается мне в современной тематике.
– Почему вы так волнуетесь, Женя? Разве я когда-нибудь торопила вас, упрекала, предъявляла векселя, которых, кстати, у меня на вас и нет?
– Да... но всякий раз в молчании вашем я читаю приговор себе, хотя не виноват ни в чем. Немое зеркало красноречивей меня подтвердит вам, что по всем показателям, по самой конституции своей вы предназначены для ролей эпического диапазона: полулежать, изрекать, повелевать движеньем глаз. Сивиллы и всякие там Семирамиды и царицы Савские, вообще дамы античной древности – все та же Балкис, Аспазия, Елена или Клеопатра, которая, как вы, наверно, видали в музеях восковых фигур, даже умирает без плебейских содроганий... Вот галерея ваших перевоплощений! – С разгону чуть было не помянул и Юдифь, но в данном случае требовалось изощренное, не зря и доныне с успехом применяемое мастерство анестезирующей ласки: настолько вскружить голову любовнику и врагу, чтобы потом без усилий отделить ее от туловища. – Однако социальный заказ, бич художников, предусматривает сегодня лишь героинь в гимнастерках, больничных халатах, в комбинезонах и с подойниками... Я не смею предлагать вам их как чужое, ношеное белье. Но не отчаивайтесь, дорогая, я ищу и, кажется, что-то уже есть на примете! – по счастью, не было никого поблизости закрепить на бумажке речения признанного ортодокса по части социалистического реализма.
Иногда через весь зал, фойе, стадион, даже целый город порой режиссер ловил на себе ее недвижный, затаившийся взор. Одно время просто избегал встреч с нею, но тут быстро назревавшее тягостное объяснение с неминуемым разрывом в конце было отсрочено целой серией непредвиденных обстоятельств, из них главные – выяснившееся вдруг неизлечимое заболевание сорокинской жены и связанные с ним медицинские хлопоты, затем внезапное поступление Юлии в юридический институт, что объяснялось скорее душевным смятением, нежели сознательным поиском определенного места в обществе. Впрочем, с некоторых пор, наверно, по ущербности настроений из-за все резче обозначавшихся неудач по части вершин и власти, ее привлекало почетное, грозное и, в общем, нетрудное занятие карать внутреннее злодейство в диапазоне от хулиганства до кулацких вылазок. Правда, пришлось бы отрекаться от находившегося в заключении отца, и, конечно, окружающие, сам старик Дюрсо в том числе, не осудили бы ее за довольно частый в те годы, вынужденный и чисто временный поступок, тем более все знали, что именно отец, в чаянии политических перемен и чтоб не расставаться с опекунскими правами, своевременно не отпустил дочь назад за границу, а потом запретительный шлагбаум навсегда отрезал Юлию от итальянской родни, где тоже начали сходить в могилу современники великого Джузеппе, покровители, кредиторы, вкладчики, акционеры обширной и прервавшейся империи. Несмотря на сменяющуюся толкотню кругом всяких гениев по житейской части, мастеров на мелкие дела и просто эстрадных свистунов, она пребывала в гнетущем одиночестве, в постоянной борьбе ложного фамильного величия с убийственной иронией над самой собою. Не закончился ничем и переход на другой факультет, показавшийся Юлии скучнее прежнего...
– Так ты думаешь, что он и в самом деле настоящий ангел? – попеременно спрашивала она у отца, у всех, кто снился ей в тот месяц, у себя самой в зеркале – мысленно.
Как-то сами собой стали исчезать из ее свиты все возможные соперники Дымкова. Его нескромные, чрезмерно любознательные взоры в прихожей, пока застегивала ботинки на ногах, явно выдавали происходившее в нем, по запомнившемуся реченью их киевского кучера, простонародное мление, которое искусными маневрами легко было разогнать до бешенства и еще дальше. Как-то балуясь, она ввела ему под ногти, на пробу, маленькие, крашеные свои, – он вытянулся чуть не вдвое, словно прислушиваясь к происходящему внутри, и, правда, совсем ненадолго темная радуга просияла в его птичьих глазницах. Уже в ту пору все было готово для взрыва, но, следуя подсознательной тактике далекого прицела, Юлия вдруг перестала красить губы, одевалась строже, пыталась умерить темпы назревавшего романа. «Привернуть фитиль любви...» – пошутила самой себе перед зеркалом однажды. В наступающей фазе, чтоб как у людей, ей подсознательно захотелось испытать самой столько раз в знаменитых поэмах воспетые обмиранья, ту блаженную после одержанной победы радость, где тонет глупый страх неизбежных последствий. Пускай еще раздражала Юлию неартистическая, мягко сказать, внешность нынешнего кандидата в избранники, его журавлиные ужимки, особенно придуманный в Старо-Федосееве чудовищный начес на лбу, но право же стоило ли теперь, на достигнутом пороге, привередничать по поводу столь легко, женскими средствами, устранимых пустяков. С такой глубиной запечатлевшийся в душе сорокинский сюжет о грехопаденье ангелов, кроме числа участвующих пар, неожиданно прорастал производными картинками во всей их стыдной физической реальности. В беспокойной истоме проснувшись среди ночи иной раз, она рисовала себе в потемках первую встречу крылатых любовников и их земнорожденных сообщниц по преступленью. По горной лужайке, при звездном свете, скользит хоровод из десятка тоненьких, вполне смышленых девиц, будто не подозревающих о стольких же сошедших с неба ради них, в облачные плащи закутанных гигантов, подобно смерчам спускающихся к ним по ступенькам скалистых уступов. Наверно, их любовные поединки сопровождались молниями и немыслимой кровью, под ворчанье разбуженных громов, – она закрывала глаза, чтобы лучше наблюдать момент нападенья. И вот уже некуда было отступать от обступивших ее видений, подробностей и содроганий... Нет, наряду с легко поправимыми недостатками у этого своеобразного парня из низов имелись и очевидные преимущества, и кто знает, не ему ли суждено возвести ее, Юлию, на вершины всемирного владычества?
Возраст взывал к благоразумию, но оно же отвергало и возможность коварной и бессмысленной, в данном случае авантюры... Что ему было в ней? Конечно, временное пребывание Дымкова на земле исключало какие-либо серьезные намерения, да она и не гналась за столь опасным в наше время и двусмысленным в ее кругу положением ангельши. Опять же все они так непостоянны... (насколько было известно Юлии из хрестоматий), заводившие себе красоток среди смертных античные боги никогда не забирали их к себе на Олимп. Было бы глупо поэтому не извлечь из приключения если не выгоду, то хотя бы мимолетное удовольствие, чтобы иметь чему прощально улыбнуться, оглянувшись из старости. Было бы низменно выпрашивать себе вторую порцию всего того, что уже имела в избытке... «Тогда чего же недостает мне для полноты бытия?» – допрашивала она зеркало по утрам. Листая возможные варианты, куда вложить приобретаемый капитал, она добралась и до генеральной и доходной идеи века, стать благодетельницей человечества, однако своевременно отказалась от мысли оделить людей равным счастьем – по личным наблюдениям, во что оно им обходится. Ввиду бесконечной щедрости источника возникало также затруднение, куда складывать все извлеченное из него про запас, – единственный выход заключался в том, чтобы ангел просто поделился с нею даром чудотворения, которым она могла бы пользоваться без спешки и по надобности. Чувство самосохранения напомнило ей сказку об алчной старухе, рассердившей волшебную золотую рыбку. С большим запозданием она поняла, что чудо вообще лишь в малой доле следует примешивать к действительности, ибо кому можно слишком много, тем, как правило, почти ничего нельзя.
Удобство иррационального вмешательства открылось Юлии впервые, когда взамен утраченной, на пальто, особо причудливой пуговицы Дымков после мимолетного взгляда на оставшиеся незамедлительно протянул ей целую горсть точно таких же. К их обоюдной досаде выяснилось позже, что лучше всего ему удавались именно пластмассовые, не слишком крупные изделия ширпотреба... В другой раз, на прогулке, ангел мимоходом, без инструмента и даже прикосновенья починил ей отломившийся каблук, при сырой погоде и отсутствии скамейки поблизости туфлю и снимать не пришлось. Поистине, постоянное наличие подобного спутника под рукой избавляло от уймы житейских огорчений.
