Андреевский кавалер - Козлов Вильям Федорович (читать книги бесплатно полностью без регистрации .TXT) 📗
– Черт побери, эта старая развалина еще меня слушается, – пробормотал он и, стиснув зубы, потянул штурвал на себя, набирая высоту…
Люди внизу видели, как горящий «юнкерс» с трудом полез вверх, будто собирался оседлать большое пышное облако, но вскоре с ревом вывалился из него и, задирая сверкающий нос, стал заваливаться на хвост. Сделав «мертвую петлю», «юнкерс» с отчаянным ревом устремился вниз. Пламя сорвалось с фюзеляжа, но зато брызгало из обоих моторов, задымились крылья.
Черная точка отделилась от падающего бомбардировщика…
Рев мотора, свист ветра, треск горящей обшивки – все это куда-то исчезло, когда парашют раскрылся. Внезапно пришел запоздалый страх, Гельмута даже передернуло, как от озноба. Пожалуй, впервые он так близко соприкоснулся со смертельной опасностью. Перед глазами возникло напряженное лицо советского летчика в шлеме и больших очках. Делая крутой вираж, летчик смотрел на него… Еще мгновение – и он исчез. Вот, значит, как выглядит в небе смерть!.. Но что случилось со стрелком-радистом? Ведь Франц сам собирал свой парашют. Почему он не раскрылся?..
Гельмут Бохов считал себя везунчиком: многие его товарищи погибли с начала войны, он же всегда возвращался на аэродром, но вот пришла и его очередь – он вернется на аэродром вместе со штурманом, но без самолета и стрелка-радиста. Неужели фронтовое везение оставило его?
Он сделал на горящем «юнкерсе» «мертвую петлю», но каким сейчас мелким показалось ему это глупое тщеславие! А ведь при выходе из «мертвой петли» пламя можно сбить, если оно поверхностное… Значит, он все-таки не трус. Когда загорелся «юнкерс», страха не было, и упрекнуть ему себя не в чем: он сделал все возможное, чтобы сбить пламя и спасти машину.
Страх пришел позже. И все равно он об этом никому не расскажет. Так же как и о том, что сделал «мертвую петлю»…
Земля приближалась, сосны и ели ощетинились острыми пиками-вершинами. Гельмут нащупал на поясе парабеллум, но кобуру не расстегнул: это ведь оккупированная территория, наверное, уже солдаты из окрестного гарнизона спешат ему на помощь…
Глава тридцать первая
1
С утра над бором клубились рыхлые облака, заостренным веретеном нацеливалась на Андреевку туча, но к девяти порывистый ветер разогнал преддождевую хмарь, выглянуло яркое, будто умытое серебристой росой, солнце, грозный шум деревьев пошел на убыль, и в вышине весело, со звоном стригли голубую дымку стрижи. На станции пускал белые шапки дыма маневровый, слышался тоненький свист, машинист в железнодорожной фуражке смотрел из окна на Тимаша, который сколачивал на лужайке помост. Острый топор с отполированной рукояткой косо торчал в сосне, в зубах старика поблескивали гвозди. Виселица из столбов с березовой перекладиной уже была готова, Тимаш ладил к дощатому помосту ступеньки. Лицо его было хмуро, сивая бороденка загнулась в одну сторону. Наблюдающий за ним с крыльца комендатуры новый старший полицай Матвей Лисицын, взглянув на наручные часы, сказал:
– Поторапливайся, дед, немцы любят точность. До казни осталось полчаса.
– Куды спешить-то? – пробурчал Тимаш. – На тот свет? Все ишшо туда поспеем.
– Я не тороплюсь, – усмехнулся Лисицын.
– Кто жить не умел, того и помирать не выучишь…
– Колоти крепче; коли что не так, тебя самого вслед за ними спровадим! – пригрозил Матвей. – Кончилась ваша благодать и наше терпение, теперя строптивые головы покатятся.
Увидев, что полицаи начинают сгонять к комендатуре людей, Тимаш проворнее застучал молотком: ему не хотелось, чтобы люди видели его за этой позорной работой. Над бывшим поселковым Советом полоскался на ветру большой флаг со свастикой. На крыльцо вышел переводчик Михеев, глаза покрасневшие, лицо помятое. Забив последний гвоздь, Тимаш торопливо подхватил свой длинный деревянный ящик с инструментом и отошел в сторонку. Про топор он позабыл, тот так и остался торчать в стволе.
Скоро у комендатуры собрались почти все жители Андреевки, мальчишки шныряли в толпе, лезли вперед. Все уже знали, что будут казнить Андрея Ивановича Абросимова, Николая Михалева и бухгалтера Добрынина. Кем-то предупрежденный, успел исчезнуть только Семен Супронович. Говорили, что Ленька с полицаями обшарили всю округу, но ни партизан, ни Семена не нашли.
Без пяти девять солдаты из комендантского взвода привели приговоренных, ровно в девять на крыльце комендатуры появились Рудольф Бергер и Леонид Супронович. В отличие от Михеева комендант был свеж, бодр, чисто выбрит. Леонид – в форме фельдфебеля с медалью на груди.
Вывели Абросимова. Все взоры устремились на него: крупное лицо было в кровоподтеках, одна бровь рассечена, от нее к бороде спускалась засохшая дорожка крови, однако глаза Андрея Ивановича смотрели спокойно и ясно. Николай Михалев глаз от земли не поднимал, рука его с отрубленными пальцами была обмотана белой тряпицей, на которой проступила кровь. Добрынин переводил непонимающий взгляд с толпы односельчан на Бергера, будто вопрошал: за что его хотят казнить? Он был избит меньше всех.
Переводчик Михеев зачитал по бумажке, что немецкое командование приговорило Абросимова, Михалева и Добрынина к смертной казни через повешение за пособничество партизанам, всякий, кто будет оказывать даже пассивное сопротивление «новому порядку», говорилось в приказе, будет безжалостно уничтожен, каждый житель Андреевки обязан немедленно докладывать в комендатуру обо всех подозрительных лицах, появившихся в любое время дня и ночи в поселке.
Первыми казнили Михалева и Добрынина. Николай дал подвести себя к веревке, свисающей с перекладины, надеть ее на шею, лицо его было безучастным и серым, как пыль, казалось, он не соображал, что с ним происходит. Добрынин вцепился рукой во врытый в землю столб и ни за что не хотел подниматься на помост, он что-то шептал побелевшими губами, но никто ничего не расслышал, хотя стояла напряженная тишина. Здоровенный немецкий солдат оторвал его от столба, подтолкнул на помост, где с веревкой поджидал Лисицын. Хромая нога совсем отказала Добрынину. Свободной рукой поддерживая его, Матвей быстро накинул натертую мылом петлю. Солдат сзади пинком сапога вышиб ящик из-под ног.
Толпа ахнула, послышался женский плач, одному из мальчишек, стоявшему у самой виселицы, стало дурно – упав на колени и зажав ладошкой рот, он пополз между ног взрослых. Андрей Иванович и бровью не повел, он молча стоял у столба и смотрел на три сосны, за которыми виднелась оцинкованная крыша с башенкой станции, построенной еще до революции на его глазах. Паровоз по прежнему попыхивал дымком, лицо машиниста белело в окошке будки. Внезапно с неба со звонким тревожным криком стремительно спустились стрижи и пронеслись над головами людей. Фашист подтолкнул локтем Абросимова, показав глазами: мол, забирайся…
На шеях затихших Михалева и Добрынина висели таблички с крупной надписью: «Я был партизан». Такая же табличка болталась и на груди Андрея Ивановича.
– Прощайте, земляки, – уронил Абросимов, ступив на помост.
Лисицын приподнялся на цыпочки, стараясь набросить петлю на высокого старика, но веревка лишь скользнула по волосам.
– Вешать, как конокрада, георгиевского кавалера?! Ну нет, голову в петлю я добровольно совать не стану, грёб твою шлёп! – густым басом взревел Андрей Иванович. – Придется вам, собаки, меня застрелить!
Мощным движением связанных сзади рук он сбил с помоста полицая, потом изо всей силы ударил ногой в низ живота здоровенного фрица, приготовившегося выбить из-под ног опору, и ринулся к крыльцу комендатуры. Мышцы буграми вздулись на завернутых назад руках, но опутавшие запястья веревки невозможно было разорвать. В неистовой ярости, с бешено округлившимися глазами, он оказался перед гауптштурмфюрером. Стоявший неподалеку ефрейтор не успел вскинуть автомат, как отлетел на нижнюю ступеньку, на какое-то мгновение загородив собой Бергера. Второй, худощавый полицай тоже получил сильный удар ногой и закувыркался по земле. Солдаты бросились на старика, они не стреляли, боясь попасть в своих, а он, страшный в своем гневе, шел на коменданта. Побледневший Леонид Супронович никак не мог вытащить из кобуры парабеллум, но в тот момент, когда Андрей Иванович занес ногу над первой ступенькой, раздался выстрел. Абросимов по инерции поднялся еще на одну ступеньку, но прозвучавшие один за другим еще два выстрела заставили его остановиться, пошатнуться, и, высоко откинув голову, он рухнул со ступенек навзничь.
