Пангея - Голованивская Мария (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Конон-младший любил его и служил от всего сердца, что встречается совсем уж редко при больших капиталах. Отец его, конечно, тоже служил Лоту, это, можно сказать, традиция, но был холоден и корыстен, любовь его было ледяной, а этот старался изо всех сил: делал для него прогнозы, предсказания, чертил графики, выслушивал его многочасовые рассуждения о жизни, жалобы, делающиеся все более однообразными, серыми. Конон-младший мужественно вдыхал испорченный Константином воздух — что-то творилось с пищеварением у главного человека Пангеи, и он постоянно источал страшное зловоние, нередко сопровождаемое громораскатными звуками. Но Конон-младший был каждый раз благодарен Константину за эти вот совместные завтраки, а еще и за ощущение своей нужности, полезности, приобщенности к большому делу и большим целям — разве получить такое не настоящее счастье для каждого, кому известна осенняя хандра, разного рода пресыщенности и прочие растворяющие душу яды, обязательно попадающие в нее из ума?
Он как-то, давно уже, попросил Константина помочь ему с одной слабенькой золотодобывающей шахточкой на Крайнем Севере, том самом, куда из-за вечной многокилометровой свинцово-синей мерзлоты нет никакого наземного пути и где с неба падают ледяные иглы. В управлении этой шахтой уж больно много паскудства развелось и всякого другого пакостничества — и грязь адская, и воровство, и смертность повальная от алчности владельцев, скупящихся на лишний трос безопасности. Иначе было никак не помочь делу, кроме как забрать эту дырочку в земле себе и прогнать поганой метлой владельцев. Но, услышав просьбу, Константин надел мину, пожал плечами: «Разве я могу вмешиваться? Будет ли это по-людски, будет ли честно?»
Конон оценил.
Конон возлюбил его еще откровеннее.
Разве не утраивается любовь и уважение этих набитых деньжищами прыщей к таким чистым душам, как Константин?
Кузя медленно встала со стула, подошла к мужу, обняла его сзади за плечи и тихо сказала:
— Ну не надо, маленький мой. Иди ко мне, покачаю тебя.
Он повернулся, скользнул взглядом по ее отекшему лицу со следами неудачной пластики, уткнулся в ее раздобревшую от сливок грудь, и она принялась баюкать его как маленького, напевая с закрытым ртом. Он застыл, скроил блаженную детскую рожицу и третьей или четвертой мыслью подумал: «Отчего же так испортилась ее красота? Почему потускнело и так приуродилось лицо, почему пахнет она косметикой и кремами, а не собой, как пахла когда-то в молодости: женщиной, пьянящей жизнью плоти, самой жизнью?»
Покачавшись так несколько минут, он почти срыгнул, потом выпрямился, потрепал ее по щеке, отвернулся к столу. Закашлялся. Выплюнул червяка на скатерть.
— Опять хамство, — возмутилась Кузя, — если у тебя опять червяки, то, боже ж ты мой, потрави их и перестань устраивать здесь спектакли! Ну что, всякий раз, когда у тебя сомнение, ты будешь плевать червей?
И как только Константин отвернулся к вошедшему с подносом слуге, она шепнула Конону:
— Что мне делать с этим козлом, а? — ее Мальвинин бант сполз набок. — Ты же хороший чувак, не гнилой, ну насоветуй ему хрена моржового или чего еще. Вонища же — хоть в петлю лезь, чуешь?
— Он расстроен, — тихо сказал Конон-младший, — просто не знает, что ему делать. Трещит все по швам. Он сажает — без толку, стращает — без толку, казнит — не помогает, а что еще сделаешь, когда все пошло наперекосяк, никому нельзя верить.
Константин повернулся к ним лицом:
— Малера обсуждаете? — спросил он и снова закашлялся.
— Ну не харкай ты червями! — не выдержав, возопила Кузя.
— Не буду, не буду! — кивнул он. — Черви — это тоже не новость.
Ему принесли кофе с молоком, Кузя взяла с тарелки улитку с изюмом, а Конон, как всегда, что поскромнее, намазал хлебушек маслом, присолил легонько.
— Вот ты мне скажи, какие кишки крутить! — обратился он к Конону. — Тамерлан привел войско. Точнее, собрал его из всяких отбросов и кое-как обучил. Платон тоже собрал войско и заручился поддержкой части богачей и части околодворцовой пустобратии. Голощапов убит и даже выпотрошен, Лахманкин, бедолага, и тот убит и тоже выпотрошен, спросишь, кто скомандовал — так не знаю! На месте Голощапова обсосок со стальным взглядом, имени которого я даже не могу запомнить, а кто назначал? Я. Страна наводнена революционерами, как тараканами. Кровь скрепляет их ряды каждый день. То этого шлепнут, то того. По чьему велению? А по щучьему — никто не знает. Молодые люди загипнотизированы кровью, опьянены свежестью ее вкуса.
— Ну и пускай сожрут друг друга, — спокойно сказал Конон, — я говорю тебе это только потому, что так, мне кажется, и будет. Я не говорю тебе: дай порулить. Я не говорю тебе, что я знаю, как надо, но я готов рисковать ради тебя — я ведь твой друг. Я просто говорю, что думаю.
Константин кивнул, и слеза потекла по его левой щеке.
— Пусть они сожрут друг друга, — повторил Конон, — а ты останешься, надо только сохраниться и подумать, где взять хлеб для голодных собак.
— Посмотри, что мне подали сегодня к завтраку мои астрологи. Мишка Австрийский, недооцененный гений современности. Знаешь его, из этих бывших эльбрусовцев. Он совсем оборзел со своими звездами, ты не находишь? Константин достал из потрепанного портфеля «макинтош» с белоснежной крышкой, клацнул клавишами. Конон застыл в ожидании.
— Вот посмотри сам, — сказал Константин и протянул ему плоский, как лист бумаги, компьютер.
— Да сколько он уже на тебя работает, Мишка этот! Лет десять? Думаешь, он не из пальца высасывает? Я тоже пытался заказывать ему, так он такую чушь городит и такие бабки дерет. Но увидев прогноз, Конон сделался белее компьютерной крышки:
— Сегодня, Костя, плохой для тебя день! Тут все однозначно.
В дверь настойчиво постучали.
Как в плохой пьесе.
Сразу после этих слов.
«Войдите!» никто не сказал — и стук на время стих.
— Но ты не умрешь, — спешно продолжил Конон, — смотри, здесь написано: каменный дом, охрана, серебряный дождь сквозь решетку, лунный свет, но жизни твоей ничто не угрожает.
— Да как ты можешь такое говорить мне! — Константин кинул белую льняную салфетку в остатки каши и обхватил голову руками. — Почему каждый в Пангее сегодня рассуждает о моей смерти?!
На гнев у Константина не было сил. Страшно чесался воспаленный глаз, да и стук возобновился, нужно было что-то сказать в ответ.
— Кто там еще?
За дверью послышалась возня — и через секунду в столовую почти что кубарем ввалились двое. Начальник охраны Константина с большими золотыми юбилейными часами на руке — некогда славный парубок, нынче респектабельного вида господин за пятьдесят — и неизвестный джигит в папахе со злым лицом — так показалось Конону.
Начальник охраны доложил, что охраны больше нет. Джигит доложил, что Константин арестован.
— А ты-то кто? — спросил Константин, не меняя капризного тона.
Джигит немедленно подскочил к Кузе и ударил ее наотмашь.
— Больше вопросов нет? — спокойно спросил он.
Кузя повалилась на пол, но не издала ни звука.
Через секунду она оправилась, села на полу, прикрывая рукой рассеченную губу.
— Я отвечу тебе, кто это, — в ее голосе слышался вызов, — это конченый подонок.
Джигит, теперь уже медленно, подошел к ней, схватил за волосы, поволок в сторону, замахнулся шашкой:
— Ты, сука, — сказал он с акцентом.
— Да пошел ты! — сказала Кузя, извиваясь от боли на полу. — Чтоб меня такая пакость за волосы таскала! Тьфу! Убрал грабли свои, понял?!
Джигит взмахнул шашкой, но отсек только пучок намотанных на руку пергидрольных волос.
— Я готов идти, — сказал Константин, вставая из-за стола, косясь в сторону Кузи, — хватит уже дискотеки. Провожайте.
Когда Константина увели и Конон с Кузей остались одни, он кинулся ей на помощь. Несмотря на разбитое лицо и изуродованную прическу, она казалась спокойной.
— Ты еще не знаешь, как нас лупили по молодости, — попыталась пошутить она. — Я этой херни не боюсь, есть кое-что и пострашнее. Например, бильярдный кий в жопе.
