Повесть, которая сама себя описывает - Ильенков Андрей Игоревич (читать книги онлайн полностью без регистрации .txt) 📗
А он бы проводил с нашим удовольствием. Поутру вместо водки выпивал бы большую кружку парного молока и, прихватив дворовую девку, чтобы несла полотенце и халат, шел купаться на речку, где устроена для него дощатая купальня. (А также чтобы терла спинку. Хотя нет, спинку — это в бане.) Потом завтракал и совершал конную прогулку. Потом бы подавали обед, после которого принято приятно, хе-хе-с, побывать в обществе господ Полежаева и Храповицкого. Пробудившись, Кирилл Владимирович вонзает в себя рюмку аперитива и, в ожидании полдника, в одиночестве небрежно музицирует, выказывая, впрочем, незаурядное дарование. Закусив, он идет гулять на луг, полюбоваться на гребущих сено милых поселянок, баб и девок. Все они в праздничной одежде, шеи голые, ноги босые, локти наруже, платье, заткнутое спереди за пояс, рубахи белые, взоры веселые, здоровье, на щеках начертанное. Приятности, загрубевшие хотя от зноя и холода, но прелестны без покрова хитрости…
Да-с, полюбоваться. А если повезет, то и впендерить. Под сенью струй, на лоне прелестной натуры. Или вот можно устроить в парке ротонды. Одну назвать Беседкой Муз и отдаваться в ней созерцанию красот, чтению или сочинительству. Другую именовать Зачарованным Гротом и в ней предаваться любовным утехам с пригожими поселянками. Потом подавали бы ужин со свечами. На ужине присутствовал бы кто-нибудь — Стива там или хоть этот Павка Матросов. Стива бы с особым цинизмом рассказывал про свои амурные победы, а Павка Матросов выражал гражданскую скорбь по поводу угнетенных крестьян и призывал к либеральным реформам. Кирюша бы со Стивой за такие слова изрядно испинали смутьяна ногами и, заперев в чулан, нажрались и послали опять за девками. И на другой день все сначала. Да, это была бы жизнь!
Но ведь в деревне тоже все не так, как рисуется в мечтах. Кирилл, правда, никогда не выезжал за пределы квадрата, ограниченного улицами Восточной, Челюскинцев, Московской и Щорса, но телевизор-то он смотрел и видел, что в совдейской деревне все ненастоящее. Там в домах стоят телевизоры и холодильники. Там ездят трактора и грузовики, а также мотоциклы. Поселяне называются колхозниками. Они срывают с мотоциклов опрятные заводские коляски. Приделывают вместо них какую-то дрянь типа железной телеги об одном колесе, кустарным образом сваренную за бутылку. Эти так называемые колхозники на этих своих так называемых мотоциклах вместо телег ездят на покос! Такая деревня нам не нужна.
Кирилл смотрел по телевизору и документальные выпуски новостей, и художественное кино. Нормальная деревня, судя по телевизору, умерла давным-давно. Лет сто тому назад. Потому что все, что было в двадцатом веке, уже не было нормальной деревней. Потому что, судя по таким величественным киносагам, как «Тени исчезают в полдень», «Вечный зов» и «Сибириада», уже в начале века некогда мирные поселяне только и думали, что о революции. Потом они под руководством партии большевиков ее свершили, потом защищали ее завоевания, потом создавали колхозы, потом воевали с фашистами и так далее. В результате никакой деревни не осталось, доказательством чему служат также пустые прилавки магазинов.
В то же время полные прилавки колхозного рынка свидетельствуют, что производство продуктов питания все-таки возможно. И если бы не совдейские порядки, то все было бы в порядке. Если бы цены на продукты поднять — да не вдвое, а для начала раз в десять! Если бы мясо стоило не два-три, а рублей бы по тридцать за килограмм, то его бы хватало на всех платежеспособных членов общества. Потому что тогда чернь ела бы, как ей и положено, хлеб с квасом, а мяса бы хватило на всех порядочных людей. И черной икры бы хватило на всех, если бы стоила она по-нормальному. Эх, да вообще поднять бы все цены раз в десять — двадцать! Тогда бы все эти совдейские уроды поняли, что Кирюша им всем не чета!
То же с одеждой. Кирюша видел по телевизору, как одеты колхозники. Одеты они, конечно, ужасно, но все равно как-то не по-настоящему. Они должны носить не телогрейки и резиновые сапоги, а зипуны и лапти. Штаны они должны носить домотканые, и рубахи тоже. Баб и девок все сказанное тем более касается, ибо Кирюша похотлив. Домотканые рубахи и аналогичные юбки, а под юбками чтобы ничего способного помешать. Кирюше в случае чего.
Как этого добиться? Да очень легко! Надо только, чтобы у них денег не было — тогда, небось, и диву дашься: откуда только они повыкопают прялки и примитивные ткацкие станки! Не платить, например, им вовсе зарплату. Ну то есть совсем не платить! А за работу расплачиваться, например, частью урожая. Чтобы они, конечно, ни в коем случае не голодали, но чтобы никаких таких покупок! А также можно им выдавать соль и сахар, чтобы солили соленья и варили варенья для, например, Кирюши и его друзей. Ну и сами, что останется, пусть тоже едят. А то они, извините за грубое выражение, поофигевали, хамы!
И ведь далеко не только колхозники и совхозники! А то, что вокруг него, в городе, кипит — это жизнь? Вот этот вот так называемый окружающий его прекрасный пол, это что, благородные девицы, дамы, не говоря уже о Рекамье?
Не касаясь ног: Кирюша, как и любой из нас, ежедневно видит множество босоруких сверстниц, но никто еще, кажется, прежде Кирюши не дал этому внимания. Вот они, совдейские нравы! Ведь раньше приличные женщины всегда носили перчатки, и только простолюдинки сверкали голыми ладошками. А что сейчас творится? Порой даже зимой, а уж летом все женщины поголовно ходили с голыми руками. Но, с другой стороны, это ему даже нравилось. Как-то так понималось, что все эти навозные девки и бабы совершенные плебейки. И потому не смеют ему не дать, и даже обязаны делать это с благоговением. Но почему-то не давали. Почему? Распустились после революции, вот почему! Всякая кухарка, понимаешь, лезет управлять государством, вместо того чтобы заниматься своими прямыми обязанностями. То есть хлопотать на кухне и по первому требованию барчука раздвигать ему ноги. Свои. Вот так и живем! Вот так и живем! Вот так и живем!! Вот так и живем!!!
Да уж, воистину прав был друг Пушкина, гусар и философ Чаадаев, еще в 1837 году написавший в своем письме А.И. Тургеневу: «Наш век, век фатовства и пылких увлечений, рядящийся в пестрые тряпки и валяющийся в мерзости нечистот, подлинная блудница в бальном платье и с ногами в грязи». Не говоря уже про руки. А сейчас еще в сто раз хуже. Так что все эти голорукие девки и бабы хотя ему и нравилось, но только в перспективе. В которой их выселят в деревни.
Вот это была бы жизнь. А то, что вокруг, это не жизнь. А жалкое прозябание. От которого можно и нужно уходить в мир грез и фантазий.
И это успешно удавалось. Вот и сейчас. Судьба была благосклонна к молодому человеку. Пейзаж соответствовал. Завод был очень старым, и все его строения, казалось, покрыты благородной патиной времени. Вот даже здание заводоуправления с проходной — оно тоже. Несмотря на присобаченные впоследствии два каких-то ордена — в совдейской геральдике Кирюша не имел охоты разбираться, — так вот, несмотря на них, созерцать остальное было для взора ничуть не оскорбительно. Заводоуправление представляло собой некое подобие старинной крепости, словно бы составленное из трех массивных трехэтажных башен. Далее простирались кирпичные производственные здания — массивные памятники промышленной архитектуры времен развития капитализма в России, украшенные гигантскими кирпичными трубами, из которых шел густой дым. Они не были тошнотворными железобетонными параллелепипедами эпохи индустриализации, отнюдь нет! Полукруглые своды их крыш, арочные окна, составленные из множества маленьких стекол, промежутки между которыми напоминали колоннаду, каменная кладка забора с арочными же сводами между колонн и маленькими башенками над ними: закопченное, массивное и приземистое — все напоминало о лучших временах заводского Урала.
Того и гляди, подкатит к проходной щегольская коляска, и выйдет из нее владелец завода в цилиндре и бобровой шубе, с сигарой в руках. А перед ним будут тянуться городовые с саблями в перетянутых ремнями мундирах и стелиться в поклонах конторские служащие. И выходящая из проходной серая масса чумазых, оборванных рабочих будет снимать перед ним засаленные кепки и кланяться. А он даже не удостоит взглядом это грязное стадо. Эх, хорошо!