Мерцание золота - Кожедуб Александр Константинович (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
— Да так, — сказал я. — Рассказики.
— Я бы на твоем месте взялся з-за роман.
Я никогда не мог понять систему в заикании Сергея Владимировича. Случалось, он надолго застревал на каком-то слове — и через минуту произносил его без запинки. Сегодня он зациклился на звуках «с» и «з».
— Почему за роман? — на всякий случай спросил я.
— С-сидишь один, никто не мешает. З-знаешь, как я с-с Бочкаревым работал?
— Нет, — помотал я головой.
— Он у меня был з-замом. Я хожу на работу, вкалываю как ишак, а Юрочка с-сидит по девять месяцев в году в творческом отпуске и пишет р-роман! Каждый год по р-роману! А у меня одни басни.
«И гимны», — хотел было сказать я, но сдержался. Его и без меня было кому обзывать Гимнюком.
От возмущения Сергей Владимирович сверх плана заикнулся на слове «роман».
— З-знаешь, с-сколько денег с-сгорело у меня во время обвала рубля?
— Нет, — сказал я.
— Двести восемьдесят тысяч.
Эту цифру Сергей Владимирович произнес без запинки. Мне почему-то показалось, что он ее сильно занизил. Что-то похожее я слышал от Ивана Петровича Шамякина. Не так давно я отвез ему в Минск гонорар за публикацию в журнале «Слово». Белорусский классик пригласил меня за стол. Сам он уже почти не пил, но мне наливал коньяк с удовольствием. В застольной беседе он тоже назвал похожую цифру — двести тысяч рублей.
— Разве мог я предполагать, что все рухнет? — пожаловался он. — Сгорели деньги за понюшку табаку. А я его терпеть не могу.
Шамякин не курил и не любил, когда при нем это делали другие.
Но где Шамякин — и где Михалков? Здесь был размах кремлевский, несравнимый с дачами на Лысой горе и квартирами на Ленинском проспекте в Минске.
— Теперь вот хожу по издательствам и с-собираю копейки.
Михалков тяжело вздохнул. Я тоже невольно вздохнул. У одних бриллианты мелкие, у других на бутылку не хватает.
— Ладно, — поднялся, опираясь на палку, классик детской литературы. — Не провожай меня. Я дорогу з-знаю.
Я все-таки провел его до лифта. Заслужить надо, чтобы про тебя сочиняли пародии, пусть и гнусные.
И вот теперь этот самый Юрочка сидел напротив меня за столом и рассказывал о спившемся дворнике Соболева. Похоже, он писал бы романы не только под крылом Михалкова, но и во время потопа, если бы таковой случился.
4
Однажды меня вызвал к себе Вепсов.
— Нужно съездить с Ювэ в журнал «Молодая гвардия», получить там гонорар и доставить Классика в целости и сохранности домой, — сказал он.
— Алевтина Кузьминична распорядилась? — спросил я.
— Она, — кивнул Вепсов.
Я догадывался, что неприязнь друг к другу у Вепсова и Кузьминичны была равновеликая.
В другой ситуации сопровождать Классика взялся бы сам Вепсов, но сейчас это было исключено. Пару лет назад в «Молодой гвардии» зарубили роман Вепсова «Дусина гарь». Он именно так и назывался: «Дусина гарь». Если бы мне во время работы в журнале попался роман с таким названием, я бы зарубил его за одно название. У нас в Белоруссии гарью назывался самогон. Не исключаю, что в «Молодой гвардии» его завернули по каким-то другим причинам. Сам я в этом журнале никогда не печатался. Мне хватало «Юности», «Дружбы народов» и «Нашего современника». Причем то, что я был автором последнего, вызывало вопросы у многих моих минских друзей.
— В империалисты пошел? — без обиняков спросил меня Алесь Гайворон.
— В патриоты, — поправил я его.
— Это еще хуже, — сказал Алесь. — Патриотом ты предаешь всех борцов за незалежность.
— Мои предки за незалежность не воевали, — возразил я.
— Но они ведь не в Москве сидели и не ели черную икру ложками. Тутэйшие.
— Мой дед в колхоз так и не вступил, — вспомнил я. — Остался единоличником. А умер в оккупации под немцами.
— А ты в москали подался. Натуральный предатель.
— Сам дурак, — предъявил я последний аргумент. — Ксендзы тебя охмурили, ты и рад. Рабская психология.
На том мы и расстались.
И вот теперь мне предстояло заглянуть в логово еще более лютых патриотов, чем в «Нашем современнике».
— С Поповым встречались? — спросил меня Классик в машине.
— Нет, — сказал я.
— «Вечный зов» — хороший роман. Но кличка у него дурацкая. — Классик хмыкнул.
— Какая?
— Стакан Стаканыч.
По-моему, это была хорошая кличка. Русская.
Журнал размещался в издательском комплексе «Молодая гвардия» на Новослободской. В конце восьмидесятых в «Молодой гвардии» у меня вышла книга повестей и рассказов, и мне, конечно, приходилось здесь бывать. Но, повторяю, не в журнале.
Мы поднялись на нужный этаж. Классик был здесь как дома. Заглянул в одну дверь, другую и бодро направился в приемную главного.
— Каждый день что-то меняется, — объяснил он мне на ходу. — Чтобы выжить, приходится сдавать в аренду площади.
— Сильно ужались? — спросил я, едва поспевая за ним.
— Пока не очень. У него зам оборотистый.
«С оборотистыми как раз и ужимаются», — подумал я.
В приемной главного никого, кроме секретаря, не было.
— В бухгалтерии уже были? — спросила она Классика.
— Нет, — сказал Ювэ, озираясь по сторонам.
— Пойдемте, я вас провожу, — поднялась секретарь.
Мне в бухгалтерии делать было нечего, и я остался в приемной. В дверь заглянул черноволосый человек. Отчего-то я сразу понял, что это оборотистый зам.
— С Юрием Владимировичем? — спросил он.
— Велено сопроводить и доставить в целости и сохранности, — сказал я.
— Мы бы и сами доставили, — хмыкнул зам. — Анатолий Степанович удивился, узнав, что Юрий Владимирович приехал на издательской машине. А Вепсова нет?
— Нет, — сказал я.
Зам исчез.
Интересно, что здесь было бы, если бы Вепсов на самом деле приехал. Кто автор картины «Не ждали»? Спросить об этом было некого, и я стал разглядывать книги, стоящие в книжных шкафах. В основном это были номера журнала и романы Анатолия Попова. У него, оказывается, не только «Вечный зов», но и другие. Популярный писатель. Это тебе не «Дусина гарь» Вепсова. Классик, между прочим, мог бы посоветовать изменить название. Но, как говорится в одном анекдоте, классики ушли к классикам, а тебе пакет.
Я вышел в коридор и увидел Классика, шествующего в окружении нескольких сотрудников журнала.
«А штат, наверное, у них сильно уменьшился, — подумал я. — В стране победившей демократии выживает сильнейший».
— Ну и где Анатолий Степанович? — спросил меня Классик.
Вероятно, он посчитал, что за последние пятнадцать минут я уже уволился из «Современного литератора» и оформился на работу в «Молодую гвардию».
Однако в этом спектакле все мизансцены были расписаны до мелочей. В проеме двери нарисовалась крупная фигура Анатолия Степановича. Раскинув руки, он двинулся навстречу Классику.
— Герой Героя видит издалека, — сказал кто-то рядом со мной.
— Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, — возразили ему.
«Наверное, зам», — подумал я.
И не ошибся.
Классик и Стакан Стаканыч троекратно расцеловались и направились в приемную. Мы гурьбой направились за ними, и оказалось, что в приемной уже не меньше десятка человек.
После визита в бухгалтерию у Классика заметно улучшилось настроение, и он пожимал руки всем подряд, даже мне.
Что ж, и у писателей, находящихся в оппозиции к нынешнему режиму, могут быть маленькие радости. Не такие, конечно, как у тех, кто этот режим обслуживает, но вот даже гонорар заплатили.
Я приглядывался к хозяину кабинета. Несмотря на грузную фигуру и мощный двойной подбородок, он двигался легко. Взгляд цепкий. В той стране, которую все находящиеся в этом кабинете потеряли, случайно Героями не становились. Как и классиками.
Радостное оживление понемногу улеглось. Классик, как и все здесь, хорошо знал традиции подобных мероприятий.
— Ну, Анатолий Степанович, — посмотрел Ювэ на Попова, — куда теперь?
