Хорошо быть тихоней - Чбоски Стивен (читать книги онлайн TXT) 📗
Когда я прочел этот стих, наступила тишина. Очень грустная тишина. Но что удивительно: грусть была совершенно не унылая. Наоборот, все стали переглядываться, чтобы обозначить свое присутствие. Сэм с Патриком смотрели на меня. Я — на них. И я убедился, что они понимают. Не что-то конкретное. Просто понимают — и все. И я подумал: от друзей именно это и требуется.
Потом Патрик поставил вторую сторону кассеты, которую я для него записал, и налил всем еще бренди. По-моему, вид у нас был слегка дурацкий, когда мы цедили бренди, но мы чувствовали себя умными. Точно говорю.
Когда зазвучали песни, Мэри-Элизабет встала. Но пиджака у нее в руках не было. Выходит, она была вовсе не моим «Тайным Сантой», а той второй девочки с татушкой и пупочным пирсингом — зовут ее Элис. Мэри-Элизабет подарила ей черный лак для ногтей, на который Элис давно положила глаз. И Элис рассыпалась в благодарностях. А я сидел себе тихо и осматривал комнату. Искал глазами пиджак. Не зная, у кого он может быть.
Потом настала очередь Сэм, и она подарила Бобу ручной работы индейскую трубку для марихуаны — по-моему, самое то.
Другие ребята тоже вручили свои главные подарки. Все обнимались. Дело шло к концу. Только Патрик медлил. Он встал, чтобы сходить на кухню:
— Кто хочет чипсов?
Все хотели. И он вернулся с тремя тюбиками «принглз» — и с пиджаком. Подходит ко мне. И говорит, что все великие писатели ходили в костюмах.
Надеваю я пиджак, а сам думаю, что это не по заслугам, поскольку, кроме сочинений, я еще ничего не написал, но подарок был приятный, и тем более все захлопали. Сэм и Патрик в один голос сказали, что я выгляжу на все сто. Мэри-Элизабет заулыбалась. Кажется, я и сам — впервые в жизни — поверил, что выгляжу «на все сто». Понимаешь меня? Ну, как будто ты смотришься в зеркало и впервые в жизни видишь, что тебя хорошо подстригли. Не думаю, что нам стоит зацикливаться на таких вещах, как вес, мускулатура и модная стрижка, но если получается само собой, это приятно. В самом деле.
Под конец произошло нечто потрясающее. Поскольку многие ребята уезжали с родителями кто во Флориду, кто в Индиану, кто куда, мы поспешили вручить подарки тем, кого сами выбрали, уже без всякого «Тайного Санты».
Боб приготовил для Патрика восьмушку марихуаны с рождественской открыткой. Даже не поленился завернуть в подарочную бумагу. Мэри-Элизабет подарила Сэм сережки. Элис — то же самое. И Сэм тоже подарила им обеим сережки. Думаю, у девушек это какая-то особая фишка. Честно сказать, мне было немного обидно, что обо мне никто, кроме Сэм и Патрика, не подумал. Наверно, с остальными мы не настолько дружны, так что понять можно. Но все равно было немного обидно.
Подошла моя очередь. Я подарил Бобу тюбик для мыльных пузырей — мне показалось, это соответствует типу его личности. И кажется, попал в точку.
— Не слабо, — только и сказал он.
И потом весь вечер пускал в потолок мыльные пузыри.
Дальше была Элис. Ей я подарил книгу Энн Райс, потому что у Элис эта писательница не сходит с языка. И во взгляде Элис сквозило недоверие, что я знаю о ее любви к Энн Райс. Видимо, ей не пришло в голову, что она много болтает, а кое-кто слушает ухом, а не брюхом. В общем, она меня поблагодарила. Дальше была Мэри-Элизабет. Ей я подарил вложенные в открытку сорок долларов. На открытке написал без затей: «На публикацию следующего выпуска „Панк-Рокки“ в цвете».
И она так необычно на меня поглядела. И вообще все они, кроме Сэм и Патрика, начали смотреть на меня как-то необычно. Думаю, им стало неудобно, что они мне ничего не подарили. Но они и не обязаны, да и вообще, по-моему, не это главное. Мэри-Элизабет просто улыбнулась, сказала «спасибо» и после этого избегала смотреть мне в глаза.
Последней осталась Сэм. Я очень долго ломал голову, что бы такое ей подарить. Наверно, с того момента, как ее увидел. Не со дня нашего знакомства, а именно с того момента, как увидел ее по-настоящему, если ты понимаешь, о чем я веду речь. К подарку я приложил открытку.
В открытке говорилось, что приготовленный для нее подарок достался мне от тети Хелен. Это была старая пластинка на сорок пять оборотов с записью битловской песни «Something». В детстве я слушал ее постоянно и погружался во взрослые мысли. Подходил к окну своей комнаты, глядел на отражение в стекле, на деревья в саду и часами крутил эту песню. Я сказал себе, что со временем пластинка станет моим подарком кому-нибудь такому же прекрасному, как эта песня. Прекрасному не только внешне. А во всех отношениях. Вот я и решил подарить ее Сэм.
Сэм посмотрела на меня с нежностью. И обняла. Я закрыл глаза, чтобы отрешиться от всего, кроме ее рук. Тогда она меня поцеловала в щеку и шепнула мне на ухо, чтобы другие не слышали:
— Я тебя люблю.
Понятно, что у нее это вырвалось чисто по-дружески, но после смерти тети Хелен мне такое сказали всего лишь третий раз за все время. Первые два раза я услышал это от мамы.
Мне даже в голову не пришло, что Сэм приготовила для меня что-то еще, — я решил, что эта фраза и будет ее подарком. Но она реально сделала мне подарок. И впервые в жизни от соприкосновения с чем-то хорошим мне захотелось улыбаться, а не плакать. Думаю, Сэм и Патрик наведывались в один и тот же секонд-хенд, потому что их подарки соответствовали друг другу. Она привела меня к себе в комнату и поставила перед комодом, где находился какой-то предмет, накрытый пестрой наволочкой. Сняла она эту наволочку, и я в своем подержанном костюме оказался перед подержанной пишущей машинкой, перевязанной новенькой лентой. В машинку был вставлен лист бумаги.
На этом листе Сэм напечатала: «Когда-нибудь напиши обо мне». И я тут же отстучал ответ, прямо у нее в спальне. Всего одно слово:
«Обещаю».
И порадовался, что именно это слово я напечатал на своей новенькой подержанной машинке, которую получил в подарок от Сэм. Мы немного посидели молча, и она улыбалась. Я опять потянулся к машинке и напечатал кое-что еще.
«Я тоже тебя люблю».
Сэм посмотрела на лист бумаги, потом на меня:
— Чарли… ты когда-нибудь целовался?
Я помотал головой — нет. Стало очень тихо.
— А в детстве?
Я опять помотал головой. И она погрустнела.
И рассказала мне, как ее целовали в первый раз. Знакомый ее отца. Ей было семь лет. И она никому об этом не рассказывала, только Мэри-Элизабет, а год назад еще и Патрику. Тут она расплакалась. И сказала мне такое, чего я никогда не забуду. Никогда.
— Я знаю, ты в курсе, что мне нравится Крейг. И я помню, что просила тебя не мечтать обо мне понапрасну. И считаю, что мы с тобой не можем быть вместе. Но сейчас я хочу на минуту об этом забыть. О’кей?
— О’кей.
— Я хочу, чтобы первый поцелуй у тебя был по любви. О’кей?
— О’кей.
Теперь у нее слезы потекли еще сильнее, и я тоже не удержался, потому что, слыша такие слова, ничего не могу с собой поделать.
— Просто мне хочется, чтобы это непременно было так. О’кей?
— О’кей.
И она меня поцеловала. Про такой поцелуй я никогда не смогу рассказать вслух. Этот поцелуй мне доказал, что до той поры я вообще не знал, что такое счастье.
