Дэниел Мартин - Фаулз Джон Роберт (читаем книги txt) 📗

– Мне кажется, ты одержал победу.

– Я дам ему свой здешний номер телефона. Мы же совсем рядом.

– На твоем месте я бы поостереглась. Вдруг пристанет как банный лист.

– Я предупрежу его, что буду очень занят. Несколько недель, по крайней мере, – сказал я. – А тебе следует приехать и побыть здесь подольше, Джейн. Я серьезно. И познакомь меня с твоим другом.

С минуту она молча смотрела в огонь, потом с грустной иронией улыбнулась:

– С бывшим другом. – Она избегала встретиться со мной глазами. – Боюсь, что так, Дэн.

– Но я думал… ты же сказала, он тебе написал.

– Да, конечно. Он… – Она искала соответствующие случаю, достаточно старомодные, подводящие окончательный итог слова: – У него образовалась новая привязанность. – И добавила легким тоном: – Не стоит огорчаться. Это бывает. – Потом позволила себе уже не такое беспристрастное, гораздо более женское суждение: – Особенно с Питером.

– Момент он выбрал поразительно удачный.

– По всей вероятности, это продолжается уже несколько месяцев. И надо было решать – теперь или никогда. Он страшно каялся. Казнился.

– Ох как жаль.

– Это не так уж неожиданно. Жаль только, что я сама его в отставку не отправила. – Она вздохнула. – Постоянство не самая сильная его черта. Мне думается, это как-то связано с занятиями философией. Столько времени проводишь в разреженной атмосфере, что, спустившись на землю, вынужден искать компенсацию. Чтобы снова стать нормальным человеком.

– Кто-то в Америке?

– Кажется, она преподает историю в Гарварде.

– Ты очень мужественно это все воспринимаешь.

Она покачала головой.

– Я рассказала Роз. А теперь вот – тебе. Так что я даже не чувствую себя особенно униженной. Ну и разница в возрасте, конечно. Будущего у этой истории все равно не было.

Я подумал, что весь конец недели она жила, храня в душе эту новость, и почти простил ей тогдашнюю нарочитую отстраненность.

– Мужчины – дерьмо.

– Зато честности им не занимать. В данном конкретном случае.

– Тем не менее.

Джейн пожала плечами. Я сочувственно помолчал.

– А о будущем ты уже думала?

– Да нет, пожалуй, Дэн. – Она подергала конский волос, торчащий сквозь обивку дивана. – Впрочем, это не совсем верно. Я подумываю продать дом и переехать в Лондон. Может, куплю там квартиру или дом поменьше.

– Это было бы прекрасно. И ближе к Роз.

– Так ли уж это хорошо?

– А что она думает?

– Целиком за.

– Тогда в чем сомнения?

– Сомнения? Наверное, в том, смогу ли я там начать жизнь сначала.

– А от других своих планов ты отказалась? – Она непонимающе смотрела на меня, что само по себе уже было показательно – Пойти по стопам нашей дражайшей ленинской вдовицы?

– Не совсем.

Теперь она отвечала сухо и неохотно.

– Джейн, если не хочешь говорить на эту тему… ты ведь знаешь… я пойму.

Она улыбнулась, все еще колеблясь, потом решилась, но говорила, глядя не на меня, а в огонь.

– Пожалуйста, Дэн, не принимай все сказанное в тот вечер так уж буквально. Меня сейчас и правда сильно клонит влево. Но я вовсе не уверена, как лучше с этими левыми устремлениями обойтись. Роз подталкивает меня поступить на заочное отделение философии, политики и экономики и взяться за подготовку диссертации. Или пройти курс переподготовки преподавателей.

– Но ни к чему такому ты призвания не чувствуешь?

– Ну почему же. Чувствую, если только речь не идет об Оксфорде.

– Сейчас вроде бы многие женщины так поступают.

– Да, я знаю.

– Это-то и есть аргумент против?

– Да нет, что ты. – Она потупилась. Потом пояснила: – Мотивы Роз иногда очень уж прозрачны. А мне не так уж приятно сознавать себя «мамочкой с проблемами» и к тому же еще одним объектом постоянных усилий.

– Но ведь эти усилия – добрые? А проблем у тебя и правда хватает.

Она помолчала. Потом спросила:

– Можно я ноги на диван положу?

– Конечно.

Она сбросила туфли и с облегчением вытянула на диване ноги. Потом состроила мне гримаску:

– Варикозные вены.

– Бог ты мой.

– Много лет уже. Но операции не требуют. Только болят иногда. – И продолжала, опустив глаза, вновь вернувшись к психологическому самоанализу: – Думаю, все дело – в сознании, что все рухнуло, в крушении надежд. Когда состояние такое, что все кажется бессмысленным. Понимаешь? Когда душа жаждет значительного поступка, а ты неспособна даже на самый незначительный. Теряешь голову, как в тот ужасный вечер, когда мы с тобой встретились. Говоришь вовсе не то, что имеешь в виду.

– А чего жаждет твоя душа? Что она-то имеет в виду?

Джейн закинула руку на спинку дивана и прислонилась к ней головой, пристально глядя в огонь.

– У меня такое ощущение, что общество наше ослепло. Что все заняты только собой. Только это я и вижу вокруг. А люди – те, кто только и способен хоть что-то сделать, разумно изменить жизнь, – пальцем о палец не желают ударить. Ни от чего не желают отказаться. Ничем не хотят поступиться. Это уже где-то вне политики. Какая-то всеобщая слепота. Поэтому и бросаешься к тем, кто хоть как-то хоть что-то видит. К маоистам, к коммунистам, к кому угодно.

– Но ведь в том-то и беда, что… пытаясь отделаться от плохих свобод, неминуемо выбросишь с ними и хорошие. Не так ли?

– О, я понимаю, что это все фантазии. Весь исторический опыт тому свидетельство.

– Единственное, в чем этот отвратительный тип – Фенуик – оказался, на мой взгляд, прав, так это в рассуждениях о биологических основах свободы. Что человек не может развиваться, не имея хотя бы малой возможности избирать свой собственный путь.

Теперь она вытянула руку вдоль спинки дивана, не отрывая взгляда от огня, словно завороженная, словно надеялась найти в нем прибежище.

– Месяца два назад я слушала лекцию одного марксиста по экономике. О производственных затратах в пищевой промышленности Великобритании. Чудовищная часть расходов приходится на рекламу и упаковку. В Америке с этим, очевидно, еще хуже.

– С этим никто и спорить не станет. Это и есть плохая свобода.

– Так никто же и не спорит, Дэн! Кроме крайне левых. Вот в чем ужас-то.

– Может, тебе выставить свою кандидатуру в парламент? Она улыбнулась:

– Пассионария от плиты и мойки?

– Я серьезно. Хотя бы в местные органы власти.

– Я подумывала об этом. Как школьница мечтает выиграть турнир в Уимблдоне или стать партнершей Нуреева, – с улыбкой сказала она.

– Вот видишь, ты можешь заглядывать в будущее. Это уже залог победы.

– Могла.

– Это снова придет.

И опять она молчала, подбирая слова.

– Прежде всего мне нужна победа над самой собой. Когда мне сказали, что Энтони недолго осталось, я испытала чувство освобождения. Собиралась столько всего сделать. А сейчас… словно все умерло вместе с ним. Не хватает энергии, вроде ее и вовсе не осталось. Речь не о физических силах. Меня сжигает бессильный, бесполезный гнев и сознание, что я даю ему вот так бесполезно тлеть. Ничего не предпринимая. Просто живу, ничего в своей жизни не изменив.

– Просто у тебя времени не было.

– Но это чувство исчезло. Чувство освобождения. – Теперь она сложила руки на груди, забилась в дальний угол дивана и разглядывала собственные ноги в тонких чулках. – Весьма симптоматично, что я испытываю потребность раздать все свои деньги. На самом деле избавиться от них невозможно, поскольку – по всем моральным нормам – я должна беречь и приумножать их ради своих детей.

– Симптоматично – в каком смысле?

– В смысле отвращения к самой себе. Желания, чтобы их забрали из моих рук, вместе с ответственностью. – Она поморщилась. – Прекрасно понимаю, что все это угрожающе напоминает то состояние, из-за которого я ударилась в религию.

Искушение вернуться к вопросу о ее обращении было велико, но я понимал или только догадывался, что о прошлом говорить сейчас не следует.

– Может быть, тебе не от денег надо избавиться, а от избытка идеализма?