Дэниел Мартин - Фаулз Джон Роберт (читаем книги txt) 📗
У старой мызы он оказался за пятнадцать минут до назначенных трех часов и в пятнадцать минут четвертого все еще ждал там же. Пройдя поглубже в лес, он уселся на буковый пень и смотрел вниз, туда, где под густой завесой листвы пряталась ферма Ридов. Какая-то часть его «я» понимала, почему Нэнси могла задержаться, хотя другая была потрясена тем, что она не постаралась прийти на свидание точно в назначенный час; но была и еще одна часть его существа, смутно надеявшаяся, что Нэнси вообще не придет.
Интуитивно он понимал, что большинство рассказов, слышанных им в школе, – пустое хвастовство, выдававшее желаемое за действительное, что девочки их круга не могли быть такими. Но ведь Нэнси не вполне была девочкой их круга. Она уже целовалась со множеством мальчишек (Дэну в голову не пришло, что и Ева может солгать), она гораздо ближе к природе, к животным. Она позволила ему гладить ее обнаженную спину, вроде бы ничего не имела против его эрекций, которые он оказался не способен контролировать (он полагал, что более опытные его сверстники способны). И если все же… он знал, что в таких случаях у девушки должен быть женский гондон (тогда он полагал, что это именно так называется) или у парня – мужской. И дело было не только в том, что он боялся вызвать презрение отсутствием такового, « но у Билла Хэннакотта на подбородке были какие-то подозрительные пятна. Да к тому же в то лето у них в дортуаре из уст в уста ходила история об американском солдате, который пошел погулять с девушкой из соседнего городка и во время этого застрял: разъединиться они смогли только в больнице, при помощи хирурга (как-то это было связано с мышечной судорогой или еще чем-то таким). Укрывшемуся под буками девственнику эта трагическая история давно не давала покоя. Но более всего Дэна тревожило предощущение неминуемо надвигавшегося греха. Поцелуи и тайные свидания – это одно. И совсем другое… разумеется, он прекрасно понимал, что карающая молния и гром небесный его тут же на месте не поразят, но все же… и чем дольше он ждал, тем больше тревожился.
В двадцать пять четвертого он прошел назад, к мызе у гребня холма. Стоило ему приблизиться, как из-за угла выступила Нэнси, в желтой, с короткими рукавами, кофточке и темно-зеленой юбке, в резиновых сапожках-«мокроступах», в которых ходила доить. Коричневый вязаный жакет был переброшен через руку, щеки горели ярким румянцем, возможно оттого же, отчего и румяные губы были не вполне натурально или даже вполне ненатурально румяными. Но он и не подумал бы осуждать ее за это. На его взгляд, она казалась пугающе недоступной и взрослой, по меньшей мере года на два старше.
Они не поцеловались при встрече, вместо этого затеяли ссору, стоя шагах в шести друг от друга. Она только на пять минут опоздала, прошла по самому гребню; нечего ему было в лес уходить. Наконец, когда она опустила голову и отвернулась, будто пожалела, что вообще пришла, он подошел и встал у нее за спиной:
– Да я на самом деле и не сержусь, Нэнси. Ты же пришла.
Мгновение спустя она протянула руку, и он сжал ее ладонь. Они пошли прочь от фермы, в северном направлении. Он почувствовал запах одеколона. Пальцы их сплелись. Ярдов через двадцать она прижалась к нему, он обвил рукой ее плечи, а она обняла его за талию. Потом они остановились и поцеловались, и это было замечательно. Губная помада оказалась вовсе не помадой, а карминной краской, которую она стащила в кладовой у матери.
Вот так, в обнимку, Нэнси вела его в свой «настоящий тайник» за рощей; они прошли по верхнему склону долины, заросшему высокими папоротниками и можжевельником; формально это было принадлежавшее Ридам поле, но склон оказался слишком крутым для плуга, земля пропадала зря. Посреди зеленого моря папоротников, в полном одиночестве, возвышалась плосковерхая известняковая скала: «мы ее «амвоном» зовем». Та ее сторона, что шла ниже по склону, была чуть выпуклой, и перед ней располагалась небольшая площадка ровной земли. Нэнси и Дэниел остановились здесь, по грудь утопая в папоротниках. Сестры приводили ее сюда, когда она была совсем малышка, и расчищали «комнатку» в зарослях.
Теперь и они занялись тем же, ногами сбивая стебли в сторону, затаптывая твердые черенки, пока среди зеленых стен не образовалась «комнатка» – примерно шесть шагов на четыре. Нэнси бросила на землю жакет и опустилась на колени. Он опустился рядом, к ней лицом, и они по-настоящему поцеловались, тесно обнявшись, стоя на коленях друг перед другом, кощунственно повторяя утреннее коленопреклонение в церкви. Потом Нэнси расстелила жакет и улеглась на бок. Дэн лег рядом и снова отыскал ее вымазанные кармином губы. Чуть погодя он осмелился положить правое колено на ее ногу. Она слегка откинулась на спину, так что ему пришлось еще поближе придвинуться; вдруг она дернулась от боли: обоим пришлось сесть, поднять жакет с травы и придавить непокорный обломок папоротника. Но она позволила Дэну лечь, как раньше – наполовину накрыв ее телом. Она стала совсем пассивной, просто лежала, позволяя целовать себя – щеки, глаза, шею под подбородком; потом вдруг оживилась, принялась учить его «ресничным поцелуям», «телячьим поцелуйчикам», «поцелуям ящерки» – быстрым прикосновениям языка к его щеке. И солнце, и зной, и жужжание мух над папоротниками, и похожий на мяуканье крик канюка с такой высоты, что и не увидать, и тенистая прохлада в глубине стоящих стеной папоротниковых зарослей – все это было восхитительно, если бы только не вздувшаяся, прижатая к ее бедру, готовая вот-вот взорваться его несчастная плоть. Он уже чувствовал там влагу, он не знал, что же теперь делать. Он вдруг резко отстранился, сел и молча взмолился о том, чтобы сдержаться.
– Что случилось?
Он помотал головой. Нэнси села рядом.
– Дэнни?
Он опять помотал головой. (По какой-то загадочной причине в ее устах ненавистное «Дэнни» вовсе его не раздражало.)
– Дэнни, скажи мне, что не так?
Он чуть наклонился вперед.
– Ничего. Сейчас пройдет. Только не трогай меня.. Пожалуйста, – добавил он.
Она снова легла, опершись на локоть, отвернулась. Воцарилось тяжкое молчание.
– Так и знала – ты меня совсем не любишь.
– Нет, люблю.
– Только и думаешь, как бы…
– Что – как бы?
– Ты сам знаешь.
– Что же я могу поделать? Я и так стараюсь. Молчание.
– Это получается, когда мы целуемся? Он кивнул.
– Тогда больше не будем целоваться.
– Ну это уж… – Опять молчание.
– Эх вы, мальчишки. – Он не прореагировал. – Нам ведь тоже не лучше. Только мы из этого ничего такого не устраиваем.
У него не нашлось слов, чтобы возразить ей, сказать, что у девчонок такого просто не может быть. Ведь им по крайней мере легко скрыть то, что они чувствуют.
– Пожалуйста, не сердись на меня.
– Я хочу, чтоб мы только целовались. И все.
– Я понимаю.
– Мне ведь только шестнадцать.
Тон был такой, будто она на несколько лет его младше, а ведь на самом деле она была старше на целых два месяца.
– Честное слово, я ничего с этим поделать не могу.
Он чувствовал себя уже лучше, вздутие благополучно опало, но теперь он взглянуть на нее не смел. Оба молча ждали, точно чужие. Потом она тихонько сказала:
– Ты-то по крайней мере представлений не устраиваешь из-за этого. И то хлеб.
Тон был неприязненный, но он различил в нем намек на прощение и к тому же некую утешительную информацию. Похоже, У Других ребят те же проблемы.
– А что, он…
– Урод противный. – Она добавила сердито, почти с ненавистью: – Отворотясь не наглядишься.
– С чего это?
– Я не могу тебе сказать.
– Я никому не скажу.
Она избегала его взгляда, по-прежнему опираясь на локоть; полуотвернувшись, отрицательно покачала головой.
– Ты поэтому сказала, чтоб он убирался?
– Может – да, а может – нет.
Дэниел тоже прилег, опершись на локоть, спиной к Нэнси.
– Я никогда ничего такого не сделаю. Я тебя люблю.
– Так ты ж не знаешь что.
– Могу догадаться.
