Дэниел Мартин - Фаулз Джон Роберт (читаем книги txt) 📗

Наконец-то они назвали друг друга по имени.

И снова поцеловались. На этот раз Дэниел почувствовал кончик ее языка; начиналась эрекция. Он перепугался, что она заметит. Возможно, она и заметила, потому что сказала: «Не нахальничай». И оттолкнула его; постояла с минуту, потупившись, потом опустилась на колени и принялась подбирать оброненные цветы. Он опустился на колени рядом с ней, обнял за талию.

Она сказала:

– Хватит. Больше нельзя. Не сейчас. Я не хочу.

– Но я тебе нравлюсь? Она кивнула.

– Очень?

Она опять кивнула.

– А я думал, ты меня просто дразнишь. Она покачала головой.

– Ты вроде и работать больше со мной не хочешь. И вообще.

– Так это все мама. – Она помолчала. – Помру, если она узнает.

– А что она говорит?

– Что я не должна тебе глазки строить. Флиртовать. – По-прежнему стоя на коленках, она вроде бы к ним и обращалась. – В тот день, когда ты яблоки на меня просыпал. Она, видно, следила. Мне знаешь как потом влетело. Никто не должен догадаться.

– Ни за что.

– Обещаешь?

– Конечно. Обещаю.

– А она говорит – ты дома скажешь.

– Глупость какая! – Его высокое мнение о миссис Рид вдруг резко понизилось. – Я им никогда не скажу. Ни за что.

– Знаю.

– Пожалуйста, дай я тебя еще раз поцелую.

Она повернула к нему лицо, но не позволила поцелую продлиться. Через минуту взяла его руку и, не поднимая глаз, переплела свои пальцы с его.

– А как же Билл Хэннакотт?

– Сказала ему, чтоб убирался. В тот самый вечер. Дурень здоровый.

– А он… рассердился?

– А мне плевать.

Он почувствовал, как ее маленькие пальцы плотнее сплетаются с его пальцами. Это было – как мечта, слишком замечательно, чтобы быть правдой. Он ей нравится, его она предпочла, у него ищет защиты.

– Ты каждый вечер будешь приходить?

Она покачала головой:

– Не могу. Она догадается. – Но, помолчав, сказала: – Лучше всего в воскресенье, после обеда. Все спать улягутся.

Они еще побродили по лесу, останавливаясь, чтобы поцеловаться; прошли, тесно обнявшись, меж деревьями к скале над старыми печами, выбрались вниз и снова поцеловались, стоя на тропе над дорогой, – последний, отчаянный поцелуй, будто и в самом деле – последний; и на миг – синева ее глаз, все еще полных сомнения, взгляд испытующий и нежный, такого он у нее до сих пор не видел: она уходит. Он смотрит, как она бежит по просеке, потом переходит на шаг, скрывается за поворотом к ферме, исчезает в золотисто-зеленом вечернем свете.

Дэниел медленно вытягивает велосипед из-под кустов, он потрясен, он в восторге, его переполняет радость. Начинает анализировать, пока еще без слов: первое прикосновение ее губ – и словно растаяли все ее выверты и капризы; вкус Нэнси, ощущение Нэнси, тайна Нэнси.

И дивное чувство вины, необходимости лгать… все это он, напевая, несет домой.

Обильная роса, погода все держится, жатва начинается, мир – Дар Цереры 288 – прост и понятен, раннее утро – золотисто-зеленый солнечный свет под сошедшимися над просекой кронами, и – Нэнси. В то первое победное утро Дэниел чувствовал себя словно птица, вырвавшаяся из клетки, – совершенно свободным; слишком свободным, как молча предостерегла его она, не пожелав на него взглянуть, его заметить, когда он появился в коровнике. Дойку еще не закончили.

И только полминутки наедине, украдкой, в маслодельне, прежде чем все отправились на верхнее поле. Неожиданная робость – теперь ведь ему делать первый шаг. Но когда он наконец отважился осторожно дотронуться до ее руки, будто боялся, что она вдруг отпрыгнет с испуганным воплем при первом его прикосновении, она тотчас к нему обернулась. И не важно, что она вырвалась сразу же, как только соприкоснулись их губы: ему и этого было достаточно; к тому же ее мать вошла буквально через пару секунд, будто доказывая, что надо быть поосторожнее.

Копнили, копнили – весь день напролет; в деревне наняли старика пенсионера – помогать, он пришел с внуком, худеньким парнишкой лет двенадцати. Даже Нэнси пришла помочь. Никакой возможности прикоснуться, зато можно обменяться взглядами, порой даже перекинуться несколькими словами – чуть слышно, шепотом: таинственность, близость друг к другу, бесконечное повторение в уме случившегося вчера (хотя она предупредила его, что сегодня должна остаться дома – ведь все домашние дела отложены, пока «хлеб на ноги не поставят»). Но она жалела об этом, жалела, что не может прийти, она о нем думала – с самого утра, как проснулась. И боль временной разлуки была не так жестока, как он ожидал. Сработала древняя магия жатвы, первородный вздох облегчения: пусть впереди еще скирдование и молотьба, но жатва – словно благополучное завершение долгого пути, желанный брег на горизонте, восторг свершившегося обетования. Теперь все пойдет как по маслу.

Предательская Англия: откуда ни возьмись ночью грянул дождь, и утром, когда Дэниел явился на ферму, все еще моросило. К одиннадцати чуть прояснело, к полудню даже выглянуло солнце, но о жатве не могло быть и речи. Дэниел получил один долгий, головокружительный поцелуй, это было в амбаре, и длился он целую минуту; за обедом – осторожное касание ноги под столом, а попозже – обещание, что она, может быть, будет ждать у печей, когда он отправится домой. Она ждала. Отыскали местечко под скалой, невидное с дороги. Он прислонился спиной к грубому камню и обнял Нэнси, прижав ее к себе; губы их слились в поцелуе, долгом, но совершенно безыскусном; поцелуи следовали один за другим и длились, длились… И снова он почувствовал эрекцию, и снова смутился, но она, кажется, не заметила, а если и заметила, ничего не имела против. Он закрыл глаза: дневной свет был совсем не нужен; хотелось лишь чувствовать, ощущать – ее грудь, талию, бедра, прижавшиеся к его бедрам. Ее джемпер и кофточка на спине слегка задрались, и – случайно – его рука коснулась обнаженной кожи. Нэнси и тут ничего не имела против.

Наконец, нацеловавшись, они перешли к разговорам. Разумеется, шепотом. Она раньше уже целовалась с мальчишками. С ним целоваться ей нравится лучше всего. Да, он гораздо лучше целуется, чем Билл Хэннакотт. Да ей и не нравилось никогда с этим Биллом целоваться, она и сама не знает, чего она в нем нашла. Потом был подвергнут допросу он: когда она стала ему нравиться? чем? скольких девчонок он уже целовал в своей жизни? Он врал безбожно, но сомнений в его искренности вовсе не могло быть, когда он заявил, что пальма первенства, разумеется, принадлежит ей. Заговорили об их общей тайне, как она боится, вдруг мать заметит, узнает его отец, их судьба прямо как у Ромео и Джульетты: сравнение вовсе не казалось таким уж притянутым за уши, если подумать о подстерегавших их трудностях. Оба они преступили установившийся в их семьях кодекс поведения и понимания, преступили канон. Они снова начали целоваться. На этот раз его рука смело проникла под одежду и легла на ее голую спину.

Ей пора идти. Воскресное свидание – ждать целых сорок часов; она не знает, ей очень хочется, но если мать… в конце концов они придумали план. Все они придут к заутрене, и если он заметит, что она уронила платок и наклонилась его подобрать, значит, она надеется улизнуть из дома после обеда. Ему надо будет пройти по другой просеке – «поверху», за фермой, и идти по гребню холма до буковой рощи; войти в рощу там, где стоит старая каменная мыза, полуразрушенная и вся заросшая плющом, и ждать неподалеку.

В то воскресенье он отправился в церковь спозаранок, чтобы увидеть, как туда войдут Риды. Они вошли, но Нэнси платок не уронила. Служба показалась ему немыслимо долгой, проповедь отца – немыслимо скучной; а за стенами – живой и ласковый солнечный свет, в разноцветных лучах, льющихся сквозь Церковные витражи, пляшут пылинки… Прочитали молитву за союзные войска, только что высадившиеся в Сицилии, но все это происходило в иных мирах. Наконец пребывание в чистилище завершилось. Риды поднялись со скамьи и стояли в проходе. Тут Дэниел произнес свою первую за утро искреннюю молитву. Нэнси повернулась, прошла обратно к скамье и наклонилась. За воскресным ленчем ему кусок не шел в горло, так он боялся, что вдруг какая-нибудь дурацкая просьба, глупое предложение, поручение тетушки Милли или отца нарушат его планы. Но отца вроде бы клонило в сон, а когда тетя Милли спросила, как Дэниел собирается провести остальное время дня, он рискнул высказать предположение, что мог бы поехать на велосипеде на выгон «позаниматься ботаникой». Эти его интересы всячески поощрял отец, иногда он даже присоединялся к Дэниелу, если пасторские обязанности ему это позволяли, так что риск был велик. Но игра стоила свеч. Тетушка Милли мягко возразила, что он и так тяжело работал всю неделю, лучше бы ему отдохнуть. Отмахнуться от этого было проще простого.