Правила Дома сидра - Irving John (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗

Уолли не переставал думать о своих бирманских друзьях. Они научили его делать «салям» – поклон приветствия – низко кланяться, приложив правую руку ко лбу (всегда только правую, объясняли они). А когда ему было плохо, кто-нибудь обязательно обмахивал его большим веером «пунка», который слуга дергает за шнур.

– Пунка, – сказал Уолли английскому летчику.

– Что это такое, приятель?

– Очень жарко, – промямлил Уолли, его укачивало, они летели совсем низко, и самолетик нагрелся, как печка. От летчика на какой-то миг, сквозь запах чеснока, дохнуло сандаловым деревом.

– Когда мы вылетали из Рангуна, было девяносто два [10], по-американски, – сказал англичанин, сделав ударение на последнем слове, заменив им «по Фаренгейту», но Уолли этого не заметил.

– Девяносто два. – Эта цифра засела в нем так крепко, что на нее, как на гвоздь, можно повесить шляпу, как говорят в Мэне.

– Что с твоими ногами? – спросил как бы невзначай англичанин.

– Японский москит Б.

Англичанин наморщил нос. Он подумал, что «Москит-Б» – это японский истребитель, сбивший самолет Уолли. Такого типа истребителя он не знал.

– Не слыхал о таком, приятель, – сказал он Уолли. – Я все их истребители знаю. Но от этих япошек каждый день жди новый сюрприз.

Сингальцы натирали себя кокосовым маслом, одеты они были в саронги и длинные рубашки без воротника. Двое что-то жевали, один визгливо кричал в микрофон передатчика: летчик что-то резко приказал ему, и тот мгновенно понизил тон.

– Сингальский – ужасный язык, – сказал летчик Уолли. – Звучит, как будто рядом трахаются кошки.

Уолли не отреагировал на шутку, и летчик спросил, бывал ли Уолли на Цейлоне. Уолли опять ничего не ответил, мысли его блуждали далеко.

И англичанин продолжал:

– Мы не только посадили им первые каучуковые деревья и создали каучуковые плантации, мы научили их заваривать чай. Растить чай они умеют, и неплохо, но на всем чертовом острове не выпьешь и чашки хорошо заваренного чая. А они еще требуют независимости, – сказал англичанин.

– Девяносто два градуса, – улыбаясь повторил Уолли.

– Да, приятель. Постарайся расслабиться.

Во рту у Уолли отдавало корицей; когда он закрывал глаза, перед ним плыли огоньки ярко-оранжевых бархатцев.

Вдруг сингалезцы разом забубнили что-то – после того, как радио выкрикнуло какой-то приказ, и запел хор.

– Чертовы буддисты! – воскликнул летчик и стал объяснять Уолли: – Они даже молятся по команде, переданной по радио. Это и есть Цейлон. На две трети чай, на одну треть каучук и молитвы.

Он опять что-то резко сказал цейлонцам, и они стали молиться тише.

Когда летели над Индийским океаном – очертания Цейлона еще не появились, – летчик заметил невдалеке самолет и забеспокоился.

– Вот, черти, когда надо молиться, – крикнул он сингалезцам, видевшим девятый сон. – А этот, японский «Москит-Б», он как выглядит? – спросил он у Уолли. – Он что, зашел тебе в хвост?

– Девяносто два градуса, – сумел только произнести Уолли.

После войны Цейлон обретет независимость, а еще через двадцать четыре года станет называться Шри-Ланка. Но у Уолли от Цейлона останется одно воспоминание – там нестерпимо жарко. В каком-то смысле парашют его так никогда и не приземлился; и все десять месяцев Уолли как бы парил над Бирмой. Все, что с ним там произошло, осталось у него в памяти причудливым переплетением фантазии и действительности, ничем не отличающимся от эфирных полетов д-ра Кедра. То, что он вернулся с войны живой, правда парализованный, неспособный к зачатию, с неходящими ногами, было предсказано в вещих снах Толстухи Дот Тафт.

В Сент-Облаке было тридцать четыре градуса [11] по Фаренгейту, когда Гомер пошел на станцию продиктовать станционному начальству телеграмму Олив Уортингтон. Гомер не мог позвонить ей и так прямо солгать. Но ведь и Олив не позвонила. Видно, у нее были на это свои соображения. Диктуя телеграмму, Гомер не сомневался: и Рей, и Олив знают, что произошло в Сент-Облаке. Телеграмма была вежливая, слегка формальная, осторожная. Правда прозвучала бы грубо, а Гомеру всякая грубость претила. В телеграмме стояло:

– Усыновили? – удивился начальник станции, очень молоды?

– Точно, – ответил Гомер Бур. А вот Кенди отцу позвонила.

– Вы ведь

– Его привезут, может, через месяц, а может, через три, – сказал Рей. – Ему надо набрать вес. Не ближний свет лететь в Америку. И еще всякие анализы. Не забывай, война ведь еще идет.

На другом конце провода Кенди плакала не переставая.

– А ты-то как, девочка? – спросил Рей.

Вот тут и надо было ей сказать отцу про ребенка, которого она недавно родила. Но она сказала другое.

– Гомер усыновил мальчика, – произнесла она сквозь слезы, – одного из сирот.

– Только одного? – после небольшой паузы сказал Реймонд Кендел.

– Он усыновил новорожденного мальчика, – повторила Кенди. – Я, конечно, тоже буду ему помогать… Мы как бы вместе его усыновили.

– Вместе?

– Его зовут Анджел, – сказала Кенди.

– Благослови его Бог. Благослови вас обоих. Кенди опять заплакала.

– Усыновил, говоришь? – переспросил Рей.

– Да, – сказала Кенди. – Одного из сирот.

Она перестала кормить Анджела, и сестра Эдна научила ее сцеживать грудь. Анджелу смеси явно не нравились, и он несколько дней проявлял характер. Кенди тоже была в дурном настроении. Гомер как-то сказал, что к возвращению в Сердечную Бухту волосы у нее на лобке отрастут.

– Господи, да кому, кроме тебя, интересно, отросли у меня волосы на лобке или нет, – ответила она.

И Гомер был настроен невесело.

Д-р Кедр предложил ему подумать все-таки о профессии врача, на что Гомер отреагировал довольно нервно. Кедр подарил ему новехонькую «Анатомию» Грея, известный учебник Гринхилла «Гинекология» и шедевр британской медицины «Женские болезни».

– Господи помилуй, – взмолился Гомер. – Я отец. Я хочу стать фермером, выращивать яблоки.

– Но ты в акушерстве станешь светилом, – сказал ему д-р Кедр. – Подучишься в гинекологии, в педиатрии, и тебе цены не будет.

– На худой конец буду ловить омаров.

– Я подпишу тебя на «Новоанглийский медицинский вестник» и на другие необходимые журналы.

– Но я ведь не врач, – устало сказал Гомер.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Кенди Гомера.

– Как полагается сироте, – ответил Гомер. Они лежали крепко обнявшись, не помышляя о большей близости. – А ты как? – спросил он.

– Я ничего не знаю. Сначала мне надо его увидеть, – честно призналась Кенди.

– А что ты тогда будешь знать?

– Кого я люблю – его, тебя или вас обоих. А может, вообще ничего не узнаю.

– Опять жди и надейся? – спросил Гомер.

– По-твоему, лучше написать ему и во всем признаться?

– Нет, конечно, – мягко ответил Гомер.

Она еще сильнее прижалась к нему и опять заплакала.

– Ох, Гомер, ну как это можно весить всего сто пять фунтов?

– Я уверен, он очень скоро наберет вес, – сказал Гомер и весь внутренне сжался: какое сильное и красивое тело было у Уолли. Он вспомнил, как Уолли повез его первый раз купаться в океане. Прибой в тот день был особенно бурный, и Уолли предупредил его, что убегающая волна очень опасна. Взял его за руку и показал, как нырять под волну, как оседлать ее. Потом они час бродили вдвоем по пляжу – Кенди, лежа на песке, загорала.

– Не понимаю я этого глупого препровождения времени, лежать просто так на солнце – сказал тогда Уолли, и Гомер с ним согласился. – Можно ведь найти какое-то дело и загорать. Главное – просто так не валяться.