Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович (полные книги txt, fb2) 📗
Мы разговаривали о компьютерах, я показывал ей разные тонкости в работе с системой, она слушала, понимала, и мне, нравился ее интерес. Само собой вышло, что и этим разом мы не ограничились. И Женя стала приходить ко мне довольно часто: информатику в школе преподавали из рук вон плохо, а ей, серьезно увлеченной компьютерами, хотелось достигнуть сути. А я неожиданно для себя ощущал радость, что нашелся человек, которому нужны мои знания, и не жалел о времени, отданном Жене.
Однажды, когда мы занимались, мне неожиданно позвонил партнер и попросил срочно переделать некоторую документацию и отослать ему по Е-мэйлу: как оказалось, завтра предстояла встреча с представителями американской фирмы. Я извинился перед Женей за неожиданную помеху, но она не ушла, а осталась рядом, наблюдая за моей работой. Я чувствовал, она восхищалась скорости и точности, с какими я одной рукой управлялся с редактированием Экселевских таблиц. И черт бы меня побрал, если бы мне не было приятно ее молчаливое восхищение… Закончив авральную работу, я устало откинулся в кресле и потер глаза. Женя спросила, что она может для меня сделать — и я, не задумываясь попросил заварить кофе и принести мне сюда. Я сидел у компьютера, отдыхая, слышал ее возню на кухне, кричал в ответ на ее вопросы, где взять чашку и сколько насыпать кофе — и это почему-то тоже было мне приятно.
И именно после первой, нечаянной чашки кофе я посмотрел на Женю иным взглядом.
Наверное, я должен был относиться к ней как к дочери. Но, живя без детей, я понятия не имел об отцовских чувствах. И поэтому взгляд мой, обращенный к ней, оказался взглядом мужчины, увидевшего женщину. А Женя в самом деле была уже настоящей, хоть маленькой, женщиной. Нет, она не отличалась особо выдающимися формами; все в ней развилось лишь в меру возраста, и ноги длинные оставались по-девичьи тонкими, и вообще она не казалась старше своих четырнадцати лет. Но мелькало во всем ее облике, ее серых уверенных глазах, в манере говорить, наклонять голову, поправлять волосы и еще черт знает в чем — мелькало нечто неуловимое, позволяющее нормальному мужчине сразу распознать настоящую, готовую расцвести женщину… Поражала в ней и не по годам развитая самостоятельность.
И стоило отметить все это, как я сразу, тем же безошибочным чутьем понял, что она ходит сюда не из-за компьютеров. Вернее, не только из-за них. По тому, как она предложила, и как затем принесла мне кофе в моей любимой чашке, я вдруг догадался, что интересен ей как мужчина.
9
Мне нужно было испугаться этой мысли. Закончить занятия и больше их не повторять.
Но я почему-то не испугался, только удивился и подумал — неужели я в самом деле могу быть хоть чем-то привлекателен для девочки-подростка?!.. И почему ей, которая должна согласно возрасту, проявлять максимализм во всем, что касается внешности, не внушает отвращения мое физическое увечье?
И занятия продолжались. Но отношения принимали все более доверительный характер. Ей понравилось угощать меня кофе за компьютером. Иной раз, забывшись и совершенно отключась от реальности, я просил принести рюмку водки. Она безропотно наливала и несла мне на блюдечке. С кусочком сыра или еще какой-нибудь, на ее взгляд найденной, закуской. И тоже это казалось нормальным и совершенно естественным в наших неестественных отношениях. Незаметно мы стали разговаривать с Женей о жизни. Именно от нее я услышал все перипетии неудачных Катиных замужеств. Узнал также, что сейчас у матери роман — точнее, даже не роман, а уже совершенно конкретный гражданский брак с заместителем совета директоров банка, где она работает. Что Катя живет в основном у своего нового мужа, их прежняя квартира закрыта, а Женя переселилась к дедушке с бабушкой. Я понял, что до этой хорошей, умной и развитой девочки сейчас абсолютно никому нет дел. Как, впрочем, не было почти никогда в жизни: разведясь с первым мужем, Катя сразу бросила дочку на руки родителям, и фактически оставила там до сих пор. Ее, конечно, одевают, кормят, покупают дорогие украшения и дают кучу денег на карманные расходы, но в остальном она всеми покинута и не получает никакого внимания. Ведь как бы ни любили ее дед и бабка, но менталитет позапрошлого поколения не может дать ничего, кроме вреда растущему существу конца двадцатого века… И встречи со мной заменяют ей вообще все нормальное общение. Я стал жалеть ее. И старался, сколько мог, подарить какое-то тепло, которого ей не хватало в своей непутевой семье. А время шло. И я чувствовал, что Женя все сильнее привязывается ко мне. Я внушал себе, что это все-таки привязанность дочери к исчезнувшему отцу, не больше. Тем более, она сама, по моему молчаливому согласию, стала называть меня дядей Женей. Но знал, что обманываю себя.
Что играю в опасную игру, поскольку в какой-то момент совершенно точно осознал, что давно отношусь к девочке Жене не как к ребенку, а как к маленькому существу женского пола, заключенному пока в детскую оболочку.
Это, конечно, было смешным.
Но порой она подходила ко мне, сидящему перед монитором, и рассматривая что-нибудь, наклонялась низко, задевая меня своими волнистыми волосами. По-детски невинно опиралась сзади на мое плечо, и я чувствовал на своей щеке ее чистое дыхание… В такие минуты я нечаянно забывал о своем возрасте и казался сам себе Жениным ровесником, у которого впереди еще целая жизнь, и… Тут я рывком приходил в себя и запрещал думать дальше.
Да, игра была опасна. Я не хотел заменять девочке общение со сверстниками и вообще весь остальной мир. Я боялся ее растущей изо дня в день привязанности.
Умом я понимал, что наши встречи надо немедленно оборвать под каким-либо предлогом типа моей долгой командировки, а потом не возобновлять в надежде, что за время Женя отвыкнет от меня и жизнь ее пойдет нормальным образом.
Но… Но я все собирался и никак не находил в себе сил. Потому что в какой-то момент вдруг сам с удивлением понял, что на всем свете кроме Жени не осталось ни одного реального и действительно близкого существа, которому бы я был рад, и которое было бы радо в ответ самому феномену моего существования… И не важным виделся бесспорный факт, что наша взаимность в принципе никогда не могла стать истинными отношениями мужчины и женщины — смешным казалось даже называть по-настоящему женщиной пятнадцатилетнюю Женю — важно было, что мы испытывали радость и тепло, будучи рядом. А ничего большего, если признаться честно, мне уже и не требовалось…
Поэтому сегодня, скрепя сердце и чувствуя, что все-таки допускаю некоторую ошибку, я пустил ее в свой дом.
И сидел сейчас перед ярко кричащим телевизором, ожидая, пока она переоденется за белой дверью моей спальни.
10
— …А вот и я, дядя Женя!
Я поднял голову. Переодевшаяся, подкрасившаяся и благоухающая Женя вошла в гостиную и нерешительно остановилась у порога. В неимоверно короткой юбке, едва высовывавшейся из-под узкого зеленого пиджачка, с распущенными волнистыми волосами, в неизвестно откуда взявшихся туфлях на высоком каблуке, покачиваясь на своих длинных, тонких но сильных ногах, сверкающих юно и золотисто, она напомнила мне молодую, упрямо тянущуюся вверх сосенку, приткнувшуюся на опасном краю обрыва…
При чем тут сосенка и при чем тут обрыв, — я отогнал прочь непонятно пришедший образ, и сказал:
— Так что стоишь? Вошла, так садись…
— Это вам, дядя Женя, — девочка радостно сияла, протягивая мне коробку шоколадных конфет с коньячной начинкой. — С Новым годом вас!
— Ну, это уж совсем лишнее… Спасибо, конечно, — почему-то смутился я, кладя конфеты на столик. — А вот я-то тебе ничего и не приготовил…
— Лучшие мой подарочек — это вы, — смеясь, пропела Женя и опустилась на мой узкий двухместный диван.
Села свободно, закинув ногу на ногу — так, что ее детские колени, помещенные в настоящую женскую оболочку, сверкали тепло и матово прямо перед моими глазами, и у меня, при всем спокойствии и разуме, не хватало сил отвести взгляд. И в то же время было совестно и совершенно невозможно смотреть на ноги этой девочки так, как спокойно бы я любовался, сиди рядом взрослая женщина. В этот момент в передней заверещал сотовый телефон. Наверное, Женин, оставленный в кармане шубки.
