Там что-то есть - Гордимер Надин (серия книг txt) 📗

– Странный ты человек, – произнес Вуси с отстраненным восхищением. Она засмеялась.

– Ты удивляешься, потому что я женщина?

Вуси понял: она восприняла его восхищение как проявление дискриминации.

Он тактично отвел взгляд в сторону. И прибегнул к излюбленной крылатой фразе белых:

– Это за пределами моей компетенции.

Он встал, взял «Африку», потом положил обратно и вышел из комнаты.

Вернулся Чарли с ежедневной пробежки. Его обтянутый красно-синими спортивными шортами зад порядком намозолил глаза механикам, которые, обгоняя, оборачивались и дружески махали ему рукой в знак одобрения здорового образа жизни. Эдди начал мечтать о таком способе оздоровления еще пять лет назад в Соуэто, – но бег наравне с белыми мог вызвать подозрения.

Отдуваясь, точно набегавшийся щенок, лохматый и потный, Чарльз появился в гостиной как раз в тот момент, когда оттуда выходил Вуси, но все, что он мог предположить, это что о нем говорили в его отсутствие.

Раньше, стоило ей шутливо зажать себе нос двумя пальцами, как он спешил в душ, но теперь, когда она уже больше не имела прав на его тело, она только улыбнулась и вновь занялась будущим временем португальских глаголов. Он хотел пойти переодеться, но потребность постоянно следовать за ходом мыслей своих товарищей (при других обстоятельствах из него бы вышел хороший председатель Совета директоров или любого другого Совета) побудила Чарльза сунуть нос в книгу, оставленную Вуси на столе. Его особенно интересовали пометки.

Вдруг послышался визгливый звук, похожий на крик новорожденного, и в комнату вошел Вуси с каким-то инструментом в руке. Он прошел мимо Чарльза и, остановившись перед Джой, приложил эту штуку ко рту и начал перебирать пальцами кнопки. Зазвучала мелодия песни «Мечта моя, Джорджия» – на удивление странно и приятно.

Оказывается, все то время, что они изнывали от ожидания сигнала к проведению акции, Вуси мастерил саксофон.

Теперь понятно, зачем он собирал использованные консервные банки и крышки от банок с пивом! Из них получилась отличная изогнутая шейка саксофона.

Для других частей музыкального инструмента потребовался более прочный материал. Коробки из-под патронов пригодились для изготовления клавишей. Он мастерил саксофон в гараже, где хранилось оружие, а испытывал в свинарнике.

Джой с Чарльзом пришли в восторг. Это была замечательная поделка и одновременно настоящий музыкальный инструмент.

Такие изделия, вспомнил Чарльз, в Европе находили в концлагерях, превращенных затем в музеи. Созданные заключенными практически из ничего, эти предметы свидетельствовали о необыкновенной изобретательности мастеров, становясь символами любви и воли к жизни.

В городской художественной галерее хранится скульптурное изображение священной обезьяны. Очаровательная штучка, копия индийской статуэтки, сработанная венским художником из глазированной керамики. Зеленая, словно извлеченная из морских глубин, она красуется за стеклом, на стенде. В галерее очень мало изделий африканских мастеров – и ни одного изображения обезьяны с собачьей мордой из древнеегипетской мифологии – кинокефала, которого обычно изображают вместе с богом Тотом. Его изображения она видела в европейских музеях и всякий раз изумлялась сходству кинокефала с павианами, все еще широко распространенными в Южной Африке.

Набор флейт, торчащих из ванны с водой, – пальцы ног. Лицо, отраженное в сверкающей поверхности крана, превратилось в нелепую бутыль из тыквы… Лучше уж смотреть на это, чем на обезображенную болезнью нижнюю часть своего тела.

Она лежит в ванне, отдыхая. Никто из близких не говорил ей, что она умирает, Но почему тогда они вновь и вновь кружат поблизости, подобно тому, как лев возвращается в стадо, чтобы вонзить зубы в очередную жертву. Там выхватит грудь, там часть легкого, там лопатку…

Она лежит на спине и добросовестно массирует грудь. Соски, слава богу, не реагируют – ей претит эта вынужденная мастурбация, которую предписывают врачи для спасения жизни. Ее груди привыкли к мужским рукам и не реагируют на ее собственные.

Когда она лежит, ее живот выпирает, как у Левиафана.

В ванной нет зеркал, зато есть стеклянная стена, выходящая в маленький дворик, не больше вентиляционной шахты, где растут папоротники и другие тенелюбивые растения. Нужно отвлечься от себя – она делает над собой усилие и вдруг замечает: кто-то рассматривает ее из зеленых зарослей.

Женщина в ванне. Видящая то, что видит. Первым делом она подумала, что это голова античного существа.

Ничего подобного. Это настоящий павиан. «Любопытный Том», сбежавший из неволи и шныряющий по городским окраинам. Ей ничего не остается, как принять эту гипотезу. Потому что в противном случае это означало бы, что ей с пьяных глаз померещился пришелец из другого мира. Мужчина.

Неподалеку от сарая Эдди обнаружил странный помет, похожий на человеческие испражнения. На его зов сбежались остальные.

Усадьба Клейнхена расположена в безлюдном месте, если не считать проезжающие по шоссе машины, которым совершенно незачем останавливаться. До сих пор они чувствовали себя в безопасности от непрошеного вторжения.

И вдруг – эта тугая скрученная колбаска с торчащими из нее шерстью и жилами.

Чарльз взял ее голой рукой.

– Вы обратили внимание? Он поужинал кроликом. Шакал, наверное.

Джой нервно хихикнула.

– Прямо рядом с домом?

Вуси тоже усомнился.

– Для него же здесь нет никакой еды.

– Наверное, здесь еще сохранился запах свиней и кур. В наше время шакалы часто подходят к населенным пунктам.

– Ты уверен, Чарльз? – спросил Эдди.

Тот сунул колбаску ему под нос. Эдди отшатнулся.

Вуси спросил – тоном исследователя, а не праздного зеваки:

– Ты что, разбираешься в животных?

– Да, конечно. Прежде всего, берутся во внимание размеры и форма. Ну, это просто – кто угодно увидит разницу между слоном и птенцом.

Все засмеялись. Однако Чарльз продолжал на полном серьезе – так человек, давно уволившийся с завода, берет в руки привычный инструмент и орудует им с теми же автоматизмом и легкостью, как когда-то, работая на конвейере.

– Даже если экскременты потеряли форму, многое можно определить по составу съеденной пищи. Путешественники и жители буша веками пользовались этой методикой. Она стала частью их охотничьей науки.

– Этому тебя научили в лагере скаутов?

– Не совсем…

– Тогда где же ты этого набрался? – спросил Вуси и, обращаясь к остальным, добавил: – Головастый парень наш Чарли! Нам повезло с таким товарищем!

Джой, вежливо улыбалась, слушая, как Чарльз повторяет другим то, чем поделился с ней в начале их близости.

– Хотите верьте, хотите нет, но одно время я работал лесничим в заповеднике.

Это было одно из занятий, к которому он прибег, чтобы только не заниматься производством металлической и картонной тары, как отец и дядья, владевшие сорока процентами акций в этом бизнесе. Или («ну, раз уж ты не создан для предпринимательства…») не поступить на работу в так называемый Научно-исследовательский центр изучения природного топлива, где ни наукой, ни природой даже не пахло.

– Шутишь? Где именно?

– О, в разных местах. У меня не было специального образования, и я учился у рейнджеров на Шангане.

– Ага, значит в Крюгере [5].

Вуси сопровождал свои рубленые фразы энергичными кивками. Было дело – нелегально пробираясь домой, он проходил через этот охраняемый участок, где еще сохранилась первозданная дикая природа.

Его охватила тревога. Внешне это выразилось в том, что его маленькие жесткие уши плотнее прижались к голове.

Чарльз вытер ладони о брюки и сцепил руки на затылке, давая расслабиться шейным мышцам.

– Хорошо бы на досуге применить эту методику к людям. Так сказать, провести классовый анализ, – он немного помолчал, наслаждаясь их смехом. – Взять образцы нечистот с фешенебельной окраины, где живут белые, и из мест «самостроя». Или взять чернокожего работягу, слопавшего на обед полбуханки хлеба, запив его банкой пива, и белого чиновника, наслаждающегося блюдом из устриц под «флер де кап». Покажи мне свои экскременты, и я скажу, кто ты.