Беглецы и чародеи - Шаинян Карина Сергеевна (книги читать бесплатно без регистрации txt) 📗
Полицейского инспектора Витора Обадию познакомила с Марией Ампару его кузина Мафалда — маленькая женщина с сигаретой в углу рта и абсолютно мужским гулким басом.
— Инспектор, — пророкотала она, подталкивая к инспектору нервно улыбающуюся Марию Ампару, — знакомься, инспектор, это Мария Ампару. Она вышивает ковры!
— Витор Обадия, — сказал полицейский инспектор и потрогал губами воздух в сантиметре от бледной щечки. — Полицейский инспектор.
Мария Ампару слегка покраснела.
— Очень приятно, — ответила она. — Я вышиваю ковры.
Витор Обадия открыл рот, чтобы сказать, что это ему очень приятно, но передумал и рот закрыл.
— Я бы хотела посмотреть на вашу полицию, — задумчиво пробормотала Мария Ампару, не глядя на Витора Обадию. — А вы бы хотели посмотреть на мои ковры?
— Соглашайся, инспектор, — громыхнула кузина Мафалда, прикуривая новую сигарету от уже почти докуренной. — Мария Ампару кому попало свои ковры не показывает.
В комнате у Марии Ампару стояло огромное кресло, заваленное недорасшитыми коврами.
— Простите, — сказала она извиняющимся тоном. — У меня нет кровати. Я обычно в кресле сплю, мне так удобнее.
Эту ночь Витор Обадия и Мария Ампару провели на груде джутовых дорожек. Утром у полицейского инспектора болела шея. У Марии Ампару не болело ничего, и она выглядела очень довольной, даже бледные щечки слегка порозовели.
— Я пока медленно вышиваю, — говорила Мария Ампару, и иголка в ее руках мелькала с такой скоростью, что полицейского инспектора начинало подташнивать, — но это же я пока учусь. Со временем я буду вышивать значительно быстрее.
Мария Ампару спала очень мало — часа два-три. Потом она тихонько вставала и вышивала Витору Обадии записку на квадратике из джутовой дорожки. Записки были все разные. Например: «Посмотрите, инспектор, какое солнце!» или «Инспектор, вы сегодня громко храпели, вам не стоит плотно есть на ночь».
Пока инспектор чистил зубы, Мария Ампару готовила ему с собой бутерброды. Бутерброды она тоже заворачивала в обрывки джутовой дорожки. Когда Витор Обадия в одиннадцать часов перекусывал бутербродом, кусочки джута скрипели у него на зубах.
Мария Ампару никогда не была разговорчивой, а со временем и вовсе замолчала. Она целыми днями сидела в кресле и вышивала ковры. Полицейский инспектор Витор Обадия чувствовал себя неуютно.
— Может, я тебя стесняю? — спрашивал он. — Может, ты хочешь, чтобы я ушел?
Мария Ампару качала головой. Нет, вышивала она красным по серому джуту, нет, нет, нет, не уходите, с вами так хорошо вышивается.
Однажды полицейский инспектор Витор Обадия забыл дома бутерброды, а выйти пообедать не успел. С дороги он позвонил Марии Ампару, чтобы спросить, не хочет ли она вечером пойти с ним в ресторан. Мария Ампару взяла трубку, но ничего в нее не сказала. Витор Обадия закрыл глаза и представил, как она сидит, зажав трубку между ухом и плечом, и вышивает.
— Если хочешь пойти со мной в ресторан, — сказал он, — помолчи один раз. Если не хочешь — помолчи два раза.
Мария Ампару помолчала два раза.
— Я ужасно голодный, — сказал полицейский инспектор. — У нас разве есть дома еда?
Мария Ампару помолчала один раз.
— Тогда я еду, — сказал полицейский инспектор и повесил трубку.
Когда он приехал домой, на кухонном столе лежали джутовые квадратики. На одном было вышито: «Суп „Жулиана“ с овощами». На другом: «Бифштекс в сливочном соусе с грибами и яйцом».
Мария Ампару сидела в кресле и спешно вышивала на последнем квадратике: «Манговый мусс».
— Я так больше не могу! — полицейский инспектор стукнул кулаком по столу и смахнул на пол квадратик с супом «Жулиана». — Я ухожу! Насовсем!
— Ты разлил суп, — всхлипнула Мария Ампару и кинула в инспектора квадратиком с недовышитым манговым муссом.
— Вышивала, и вышивала, — сказал Витор Обадия, доедая третью порцию тушеной баранины, — и вышивала, и вышивала, и вышивала, и вышивала. И вышивала.
— Заткнись, инспектор, — прорычала кузина Мафалда. Два дня назад она бросила курить и была в отвратительном настроении. — Лучше съешь что-нибудь!
Мария Ампару взяла самые большие ножницы, которые у нее были, и стала резать свои ковры на мелкие кусочки. Вначале порезала весь вышитый ужин. Потом — записки, которые вышивала для полицейского инспектора. Потом взялась за длинную джутовую дорожку — четыре на два метра. Отрезала кусочек. Всхлипнула. Отшвырнула от себя ножницы, схватила иглу, нитки и принялась вышивать ковер «Полицейский инспектор Витор Обадия уходит от меня насовсем».
Доротея даже в жару носила блузки с длинными рукавами.
По утрам она приходила на пляж, снимала юбку и сандалии, клала на песок крошечное оранжевое полотенце и садилась на него очень прямо, вытянув длинные золотистые ноги. Время от времени Доротея поднималась с полотенца, заходила в океан по щиколотку и стояла неподвижно, а какие-то крошечные полупрозрачные рыбки щекотно пощипывали ее за пятки.
— Вам ведь, поди, жарко в рубашке, — посочувствовал полицейский инспектор Витор Обадия. Сам он был в длинных купальных трусах, синих, с красной полосой на левой штанине, и ему было очень жарко.
— Я обгораю, — сказала Доротея и переступила с ноги на ногу. Полупрозрачные рыбки бросились было врассыпную, но Доротея больше не шевелилась, и они вернулись. — Рыжие вообще быстро обгорают, а я прям совсем… как спичка.
— А ноги? — спросил полицейский инспектор Витор Обадия. — Ноги у рыжих не обгорают?
— Меня зовут Доротея, — сказала Доротея и улыбнулась. Она действительно была рыжая, очень рыжая, и от улыбки на рыжих щеках расцветали абсолютно рыжие ямочки.
— И так всегда, — жаловался полицейский инспектор Витор Обадия кузине Мафалде. — Я у нее что-нибудь спрошу, а она раз! — и меняет тему.
— А ты не спрашивай, — говорила кузина Мафалда, подливая себе кофе из огромной кофеварки. Нигде больше полицейский инспектор не видел кофеварок таких чудовищных размеров. — Ты же не на допросе! Захочет — сама расскажет.
Жить с Доротеей оказалось удивительно приятно, но немного странно.
— Что ты хочешь на завтрак? — спрашивала она по утрам. — Омлет или хлопья?
— Тоффы ф фыом, — отвечал полицейский инспектор. Он чистил зубы, и на грудь ему капала пахнущая ментолом пена.
— Тосты с сыром, — повторяла Доротея и принималась резать хлеб.
— А ты что будешь? — спрашивал полицейский инспектор, выходя из ванной в одних трусах.
— У нас закончился сыр, — говорила Доротея. — Ты купишь, или я куплю?
Однажды в августе полицейский инспектор Витор Обадия вошел в ванную, снимая на ходу пропотевшую форменную рубашку. Доротея принимала душ.
— Дай мне, пожалуйста, полотенце и отвернись, — попросила она, протягивая руку из-за пластиковой занавески.
Полицейский инспектор снял полотенце с крючка и сунул его Доротее, но не отвернулся, а уставился на рыжее предплечье. На усыпанной веснушками коже были вытатуированы имена.
В основном женские, хотя инспектор успел заметить и пару мужских. Они были расположены в столбик и шли от запястья до локтя. Прямо у локтя изящным почерком с завитушками было написано «Доротея». Кожа вокруг «Доротеи» казалась припухшей и красноватой, как будто татуировка была сделана недавно.
— Что это за имена? — спросил полицейский инспектор Витор Обадия таким тоном, как будто он сидел у себя в участке, а не стоял в ванной без рубашки и в расстегнутых брюках.
— Я же тебя попросила отвернуться! — сказала Доротея и полила полицейского инспектора холодной водой из душа.
