1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 3. Октябрь-декабрь - Коваленин Дмитрий Викторович (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
Глубоко вздохнув, Тэнго опустился на стул. И, сложив руки на коленях, долго разглядывал вмятину на отцовой постели. Затем встал, подошел к окну, посмотрел наружу. Над сосновой рощей, защищавшей лечебницу от морского ветра, растянулись темные осенние облака. Такого красивого заката он не наблюдал уже очень давно.
Откуда сборщик взносов «Эн-эйч-кей» может «хорошо знать» Тэнго — непонятно, хоть убей. В последний раз такой человек приходил чуть ли не год назад. Стоя в дверях, Тэнго вежливо объяснил ему, что телевизора в квартире не держит и никаких программ, соответственно, не смотрит. Сборщика взносов это объяснение не убедило, он поворчал, но убрался восвояси.
Неужели и сегодня приходил тот же самый? Помнится, тот мужик тоже назвал Тэнго вором. Но приходить к человеку год спустя и заявлять, что «хорошо его знает», было странно даже для служащего «Эн-эйч-кей». В дом его Тэнго не впускал и поговорил с ним на пороге от силы минут пять.
Да и черт с ним, решил Тэнго. Главное, что Фукаэри ему не открыла. Повторных визитов такие типы, как правило, не наносят. Их подгоняет рабочая норма, а от ругани с теми, кто платить не хочет, они давно устали. Поэтому тех, кто им отказывает, они в дальнейшем обходят стороной, а навещают тех, кто все-таки платит.
Тэнго снова осмотрел вмятину на постели отца. И подумал, какую кучу обуви стоптал его отец, собирая эти чертовы взносы. Изо дня в день накручивая маршрут за маршрутом, он, наверное, выкидывал по нескольку пар ботинок в год. Все эти ботинки были совершенно одинаковыми. Черные, на толстой подошве, практичные и дешевые. Отец ходил в них целыми днями; подошвы стирались, каблуки скособочивались. Всякий раз, когда маленький Тэнго смотрел на эти изуродованные туфли, его сердце сжималось. Не столько от жалости к отцу сколько от сострадания к бедной обуви. Разношенные донельзя, эти ботинки напоминали рабочую скотину, которую гоняли в хвост и в гриву, пока не изводили до смерти.
Но разве теперь сам отец не напоминает такую же загнанную до смерти рабочую скотину? И разве он не похож на ботинки, которые износил?
Тэнго снова бросил взгляд за окно, на густеющий закат. И снова вспомнил Воздушный Кокон, окутанный голубоватым сиянием, и спящую в нем маленькую Аомамэ.
Появится ли опять Воздушный Кокон?
И правда ли, что время — прямая линия?
— Кажется, я застрял, — произнес Тэнго, обращаясь к стенке. — Слишком много переменных величин. Никакому вундеркинду не разобраться.
Но стены, понятно, не отзываются. И мнения не высказывают. Просто отражают краски заката — и все.
Глава 4
Мысль о том, что старая хозяйка усадьбы в Адзабу может быть связана с убийством лидера «Авангарда», никак не укладывалась в плешивой голове Усикавы. Подноготную старухи он изучил досконально. Личность известная, особа элитарная — разузнать о ней все в деталях больших трудов не составило. Муж ее после войны стал крупной фигурой в деловых кругах и пользовался влиянием в политике. Поначалу торговал акциями и недвижимостью, но чем дальше, тем активнее отлаживал системы розничной торговли и грузовых перевозок. В середине 1950-х скончался, и жена приняла дела на себя. У нее был настоящий дар управленца и великолепное чутье на любые кризисы. Во второй половине 1960-х, почуяв, что бизнес слишком разросся, она выгодно распродала акции сразу нескольких компаний и поэтапно сократила масштабы капитала. А силы бросила на то, чтобы оставшийся ресурс заработал с максимальной отдачей. Благодаря этому фирма не только пережила нагрянувший вскоре «нефтяной шок», но и сумела солидно разжиться. Определенно, эта женщина умела извлекать из чужих кризисов свою выгоду.
Сейчас ей за семьдесят. От бизнеса отошла. Денег до чертиков, живет спокойно и независимо в просторной усадьбе, где никто ее не тревожит. Родилась в богатой семье, вышла замуж за богача, а после его смерти стала еще богаче. Зачем такой женщине задумывать организованное убийство?
И все-таки Усикава решил разузнать о старухе побольше. Во-первых, других зацепок у него не было, а во-вторых, он отдельно заинтересовался неким «приютом», который она опекала. В самой благотворительности — организации бесплатного убежища для избиваемых жен — ничего неестественного он не видел. Здоровая, полезная общественная работа. Денег для спонсорства у старухи хватает, и все эти настрадавшиеся женщины наверняка по гроб жизни будут благодарны ей за доброту. Вот только слишком уж тщательно этот приют охраняется. Мощнейшие ворота на засове, немецкая овчарка, несколько камер наблюдения… Так и кажется, будто за всем этим скрывают нечто большее.
Первым делом Усикава проверил, на чье имя оформлены в собственность земля и усадьба. Эта информация была открытой — сходил в мэрию да попросил поднять нужные документы. И земля, и дом принадлежат старухе единолично. Ни под какие кредиты не заложены. Просто и ясно. Поскольку это стопроцентно частная собственность, каждый год на нее начисляется огромная сумма всяких налогов, которые выплачиваются регулярно и безупречно — так, словно для хозяйки эти деньги вообще ничего не значат. Что само по себе довольно редко. Насколько знал Усикава, более прижимистых и изворотливых налогоплательщиков, чем богачи, на этом свете днем с огнем не найти.
Удалось также выяснить, что после смерти мужа хозяйка жила в этой усадьбе одна. Разумеется, не совсем в одиночку — сразу несколько человек прислуги обитало под той же крышей. Детей она родила двоих. Старший сын продолжил семейный бизнес, у него самого трое детей. Дочь пятнадцать лет назад скончалась от какой-то болезни, у нее детей не было.
Все эти данные Усикава раздобыл без труда. Но как только попробовал копнуть глубже насчет старухиной частной жизни — уперся в непробиваемую стену. Очень высокую, в которой все окна и двери наглухо заперты. Информацию о своей личности она не хотела раскрывать ни единой живой душе. И для защиты этой информации от чужих глаз постоянно тратила уйму сил и денег. На вопросы о себе не отвечала, общественных заявлений не делала. Сколько документов о ней ни поднимай, ни одной фотографии не всплывет.
Впрочем, в телефонном справочнике округа Минато ее имя обнаружилось, и Усикава позвонил по указанному номеру. Таков был его профессиональный почерк: по возможности, стараться входить через парадную дверь. После второго гудка трубку снял мужчина. Заранее придумав себе фальшивое имя и подобрав подходящий инвестиционный фонд, Усикава представился и сказал, что хотел бы переговорить с хозяйкой насчет ее трастового капитала.
— Госпожа сейчас говорить не может, — ответили ему. — Все вопросы прошу обсуждать со мной.
Голос собеседника был деловым и таким механическим, словно его смоделировали на синтезаторе.
— Согласно правилам нашего фонда, — сказал Усикава, — подобные вопросы обсуждаются сугубо индивидуально. Тогда, если не возражаете, я пошлю все необходимые документы почтой, они придут к вам через несколько дней…
— Можно и так, — отозвался мужчина. И повесил трубку
От разговора этого Усикава ничуть не расстроился, ибо на беседу с хозяйкой даже и не рассчитывал. Он хотел знать лишь одно: какие меры принимает старуха для защиты своей частной жизни. Теперь ясно, что меры эти — самые радикальные. Несколько человек, живущих с нею под одной крышей, делают все, чтобы оградить ее от любых вторжений извне. Это понятно даже по интонации, с которой говорил мужчина в трубке — видно, ее секретарь. Да, ее имя есть в телефонном справочнике. Но общаться с ней напрямую может лишь очень ограниченное число людей. Всех же остальных выкидывают вон, как угодивших в сахарницу муравьев.
Делая вид, что подыскивает жилье в аренду, Усикава обошел риелторские конторы в Адзабу и попробовал навести справки о доме, в котором устроен приют. Но почти никто не знал, что по этому адресу вообще проживают люди. Вокруг громоздились сплошные элитные билдинги. И каждая контора предлагала исключительно дорогие варианты; до какой-то дряхлой деревянной двухэтажки никому и дела не было. При одном взгляде на лицо и одежду Усикавы местные риелторы тут же теряли к нему всякий интерес. Скорее, с ним обращались как с паршивой псиной, вымокшей под дождем: раз уж прошмыгнула в дверь, так пускай хоть немного согреется.
